На улице я со стыдом и болью вспоминал о своих вещах. Что я могу принести в эту наверняка красивую комнату? Кроме узенькой и короткой пружинной кровати, у меня не было ничего, даже стула. Бельишко мое составляли несколько жалких домотканых сорочек, сунутых в старый чемодан - в нашем бедняцком доме это была единственная годная в дорогу вещь. Остальные пожитки состояли из связки книг да еще одеяла и подушки, зашитых в самый ветхий из имевшихся в доме ковриков.
Гордость моя страдала ужасно, но почему-то я винил во всем не собственную бедность, а попросту разозлился на эту женщину, что, впрочем, не помешало мне явиться к ней на другой день.
Встретила меня служаночка.
- Госпожа велела вам перебираться.
Это меня удивило. Я тут же забыл о вчерашнем приеме и несказанно обрадовался. Комната оказалась хорошей, с видом на Витошу, плата - умеренной. Все это время я жил у дальних родственников, которые явно тяготились моим присутствием и не чаяли дождаться, когда я найду квартиру. В тот же день я перебрался. Хозяйка дала мне стул и маленький кухонный столик.
Вечером я вернулся довольно поздно, надеясь, что хозяева уже спят. Но, разуваясь, я услышал за стеной, отделявшей мою комнату от гостиной, хозяйкин голос. Она говорила, жалобно растягивая слова, будто волочила по полу шлепанцы:
- Сам сказал: пусти его, а теперь недоволен!
- Не делай из меня дурака! За эту комнату шестьсот надо было брать…
Его сердитый голос меня испугал. Они говорили обо мне так, словно я нанялся к ним поденщиком. Муж ругал хозяйку за уступчивость, и оба насмехались над моей бедностью, обещая выгнать меня, как только подыщется "кто-нибудь поприличнее".
- И зачем только они рвутся сюда? Голодать? - возмущался хозяин. - Безработные с аттестатами! Карьеристы! Сидели бы у себя в деревне, в сто раз больше пользы принесли бы государству. Наш-то откуда?
- Забыла, только он не из деревни, из города. Все равно - совсем серый парнишка.
- Хм, пойду-ка взгляну на него, - заявил хозяин.
Он поднялся, но я успел его опередить. Погасил свет, лег и притворился спящим. На стук я не отозвался.
Хозяин вернулся к жене. Я слышал, как он сказал, что я уже храплю.
Супруги заговорили о другом. Сначала они тихо и мирно беседовали, как люди, которые вот-вот лягут спать, но через несколько минут поссорились.
Речь шла о теще, которая не хотела записать на зятя свою часть дома. Хозяин сердился и говорил, что теща собирается снова выйти замуж. Хозяйка ее оправдывала.
Муж сыпал словами, будто из решета. Ответы жены напоминали сварливый гогот гусыни. Изложив все возможные и невозможные неприятности, якобы угрожающие им, если теща не перепишет на них жилье, хозяин принялся пугать жену бесстыдством и жестокостью нынешней жизни. Это подействовало. Хозяйка приумолкла и задумалась. Тогда он вновь вернулся к тому, что если теща выйдет замуж, жизнь в этом доме, и без того поделенном между тремя владельцами, сделается невыносимой, да и сам дом станет для них чужим. Ведь кто его знает, каким окажется "будущий папочка".
Жена молчала.
Неожиданно хозяин закричал:
- Не забывай, что положение у нас вовсе не такое уж розовое! - и что-то зашептал ей в ухо.
Хозяйка взмолилась:
- Не говори так, мне страшно!
За стеной стало тише. Какое-то время до меня доносились лишь отдельные слова. Потом хозяева вновь перешли на крик.
- А кто виноват? Откуда я знаю, как повернется дело? Всякое может случиться!
- Перестань меня пугать! Хочешь, чтоб я и эту ночь не спала?
- Надо быть… надо быть го-товы-ми ко все-му!
Он засмеялся мелким неприятным смешком. Слова вырывались отдельными слогами, похоже, жена зажимала ему рот ладонью.
- Довольно! - кричала она. - Перестань! Замолчи!
Не в силах остановить душащий его смех, муж с удовольствием дразнил ее. Наконец она заплакала.
Хозяину, видно, все это надоело, он стукнул по столу.
- Не будь дурочкой. Просто я хотел проверить, насколько ты меня любишь.
- Оставь меня в покое! - всхлипывала жена.
- Ладно, успокойся. Я знаю, что делаю. Не плачь.
Жена пробормотала сквозь слезы:
- Если б ты знал, как я боюсь…
Желая продемонстрировать ей свою предусмотрительность, успокоить и в то же время наказать ее, хозяин принялся - сначала тихо, потом все громче и громче - объяснять жене, как искусно он все устроил. Голос его дрожал от возбуждения, в котором проскальзывали нотки ярости…
Пожилой господин ненадолго умолк. Молодой человек передернул плечами. Становилось прохладно. Где-то за горами все еще вспыхивали молнии. Толпа на бульваре поредела. Блестели желтые керамические плитки мостовой.
- Все было очень просто. Мой хозяин, эксперт по доставке каких-то стройматериалов, пообещал какому-то предпринимателю, что подряд отдадут именно ему. За эту услугу предприниматель обещал отсчитать хозяину восемнадцать тысяч левов. Даже вексель подписал в качестве залога, правда не на хозяина, а на его ближайшего друга, некоего Качева.
Все это он изложил жене, во всех подробностях, старательно разъясняя детали и условия сделки, чтобы та окончательно убедилась, как ловко он "провернул это дельце".
Время от времени жена, задыхаясь от волнения, прерывала его восхищенным "О!", когда же он умолк, радостно засмеялась:
- А помнишь, что ты мне обещал? И непременно купи мне кольцо… Ах, если б не мать… но мы и без нее справимся.
Хозяин, не перебивая, слушал, как она мечтает. Потом не выдержал и тоже заговорил.
Они мечтали о где-то виденном спальном гарнитуре, о том, чтобы провести лето на море, в Гезекене, о дорогой шубке из бог знает какого меха и прочем в том же роде. Муж одобрял ее проекты и удовлетворенно кряхтел: м-м-м, кха! м-м-м, кха!
Охваченные взаимной нежностью, супруги покинули столовую и отправились спать. Про меня они совсем забыли.
* * *
Этот разговор подействовал на меня оглушающе. Я долго лежал неподвижно, словно боялся шелохнуться, в ушах все еще раздавался хозяйский смех. Нечаянно подслушанная тайна привела меня в страшное смятение. Неужели жестокая картина, так бесстыдно нарисованная этим неизвестным человеком, в самом деле правда? Я припоминал все пережитые мной в столице беды и унижения и вскоре пришел к выводу, что надеяться мне совершенно не на что. Разве я, бедный и слабый юноша, смогу здесь чего-нибудь добиться, если жизнь не более чем свалка, где каждый норовит отпихнуть другого и где побеждает тот, у кого сильнее кулак?
До чего же слабым, беспомощным и ничтожным чувствовал я себя в этом городе! Ведь у меня не было ничего, кроме жалких, с трудом добытых отцом грошей, с которыми ему так нелегко было расстаться!
Чужая голая комната страшила меня, особенно это зияющее, не прикрытое занавеской окно, сквозь которое цедился мутный сумрак ночи и угадывались черные тени домов под низким, хмурым небом. До зари метался я в кровати, прощаясь со всем прекрасным и вызывающим восторг, всем, чего я ждал от жизни*. Хотелось бросить все, бежать отсюда, вернуться в родной городок к ненакрашенным женщинам и бедным, осевшим домикам, которые сейчас казались мне лучшими в мире. Страшная ненависть к хозяевам вспыхнула во мне. Я возненавидел их не потому, что они обидели меня, а потому, что воспринимал их как олицетворение тех человекоподобных существ на городских улицах, которые внушали мне инстинктивный ужас" хотя я ничего не знал об их жизни. Побуждаемый этой ненавистью, я стал каждый вечер подслушивать разговоры хозяев, чтобы узнать все подробности затеянной ими аферы.
Чтобы те ничего не заподозрили, я стал прибегать ко всяческим хитростям: кашлял в открытое окно, в гостиной нарочно погромче топал, а у себя в комнате сразу же разувался. Однажды утром, умываясь в кухне, я даже притворился тугоухим. Роль дурачка получалась у меня очень неплохо, главным образом потому, что именно таким меня и хотели видеть хозяева. Но я достиг бы цели и без этих смешных хитростей - оба совершенно не умели говорить тихо, а хозяйка каждый вечер выспрашивала мужа, как идут переговоры с предпринимателем.
Вскоре я изучил их жизнь до мельчайших подробностей. Она была до крайности однообразна, словно эти люди жили не в столице, а на необитаемом острове. Единственное, что интересовало супругов, это затеянная ими афера или, как они выражались, "игра". Не будь ее, они наверняка или бы непрерывно ссорились, или смертельно надоели бы друг другу. Оба ожидали завершения "игры" как великого события, которое сделает их счастливыми.
Вечера хозяева, если не уходили в кино или в гости, проводили в кухне. Сняв рубашку и оставшись в одной майке, он натягивал старые брюки и утыкался в газету. За ужином жена пыталась учить его хорошему тону:
- Так ложку не держат. Возьми нож в другую руку.
- Э, пустяки. Сам знаю, - ворчал тот, но учить себя позволял.
Между тем они стали жить довольно широко. Оба до такой степени были уверены в благополучном исходе "игры", что, не желая терять время, уже сейчас принялись веселиться вовсю. Служаночка то и дело бегала приглашать гостей, носилась по лавкам, таскала в пекарню тяжелые противни. Гости приходили через день, через два - две чиновничьи пары и, конечно, Качев, человек с мутными, похожими на свиные глазками. Он владел чем-то вроде информационного бюро и, судя по всему, не чуждался темных делишек.