- Миссис Моретти, что-то подсказывает мне, что у вас другое мнение?
- Ваша честь, в обязанности опекуна-представителя входит беседа с ребенком, ставшим источником разногласий. Каким образом будут беседовать с эмбрионом?
Уэйд Престон качает головой.
- Никто и не предлагает опекуну-представителю разговаривать с чашкой Петри, Ваша честь. Но мы полагаем, что беседа с потенциальными родителями желательна, чтобы понять, какой стиль жизни более приемлем для ребенка.
- Пробиркой, - шепчу я.
Анжела рассеянно наклоняется ближе.
- Что?
Я молча кручу головой. Эмбрионы хранятся в пробирках, а не в круглых чашках Петри. Если бы Престон как следует подготовился, он бы знал такие вещи. Но для него суть не в том, чтобы дотошно и педантично изучить дело. Для него важно стать инспектором манежа в цирке.
- При всем уважении, Ваша честь, но в законе штата Род-Айленд все четко прописано, - вмешивается Анжела. - Когда мы, слушая дело об опеке, обсуждаем интересы ребенка, мы говорим об уже рожденных детях. Мистер Престон пытается всеми силами поднять статус замороженных эмбрионов до того, чем в этом штате они не являются, - а именно, до статуса человека.
Судья поворачивается к Уэйду Престону.
- Мистер Престон, вы затронули интересную тему. Не уверен, что в дальнейшем не пожалею о том, что не развил ее, но миссис Моретти права. Назначение опекуна-представителя предполагает наличие хотя бы младенца, поэтому ваше ходатайство я вынужден отклонить. Однако касательно этого суда в наших интересах защитить невинные жертвы, посему я сам выслушаю всех свидетелей и возьму на себя роль опекуна-представителя. - Он поднимает глаза. - Мы готовы назначить дату слушания?
- Ваша честь, - отвечает Анжела, - моей клиентке сорок один год, ее жене почти тридцать пять. Эмбрионы уже около года находятся в криокамере. Мы бы хотели, чтобы дело слушалось как можно скорее, чтобы увеличить шансы удачной беременности.
- Похоже, хотя бы в одном мы с миссис Моретти единодушны, - вмешивается Уэйд Престон. - Хотя мы желаем, чтобы этот спор разрешился как можно быстрее по другой причине: эти дети заслуживают того, чтобы расти в любящей традиционной христианской семье.
- Есть и третья причина для своевременного слушания этого дела, - заявляет судья О’Нил. - В конце июня я выхожу на пенсию, и мне бы очень не хотелось, чтобы моему преемнику пришлось подчищать за мной хвосты. Назначим слушание через пятнадцать дней. Надеюсь, обе стороны успеют подготовиться?
Когда судья покидает зал суда, я поворачиваюсь к Анжеле.
- Это хорошо, верно? Мы выиграли ходатайство?
Но она настроена менее оптимистично, чем я ожидала.
- Технически да, - признает она. - Но мне не нравятся слова судьи о невинных жертвах. Как по мне, попахивает предвзятым отношением.
Мы замолкаем, когда к нам подходит Уэйд Престон и передает Анжеле лист бумаги.
- Список ваших свидетелей. - Она просматривает документ. - Вы не переусердствовали?
Он кровожадно усмехается.
- Это еще цветочки, дорогая.
В пятницу Люси опаздывает на занятие на пятнадцать минут. Я объясняю это тем, что мы перебрались в фотостудию на третьем этаже, - я и понятия не имела о существовании подобного кабинета.
- Здравствуй, - приветствую я, когда она заходит. - Не смогла сразу найти, да?
Люси молчит. Садится за парту, достает книгу и погружается в чтение.
- Ладно, ты продолжаешь на меня злиться. Ты очень ясно даешь это понять. В таком случае давай об этом поговорим. - Я подаюсь вперед, мои руки зажаты между коленями. - Для пациента вполне естественно неверно истолковывать свои отношения с терапевтом, Фрейд даже называл это ключом, который может помочь найти корни недовольства человека, кроющиеся в его прошлом. Может быть, мы можем конструктивно взглянуть на причины, по которым ты хочешь, чтобы я была твоим другом? Как это характеризует тебя в настоящий момент? Чего ты сейчас хочешь?
С непроницаемым лицом Люси продолжает листать книгу, это сборник рассказов Антона Чехова.
- Занимаешься русской литературой? - высказываю я догадку. - Впечатляет.
Люси не обращает на меня никакого внимания.
- Я никогда не изучала русскую литературу. Слишком скучно. Мне с головой хватает того, что написано на английском. - Я тянусь за гитарой и наигрываю "Славянский марш", минорный набор нот. - Если бы мне довелось сыграть русскую литературу, наверное, получилось бы нечто подобное, - задумчиво говорю я. - Единственное "но" - нужна скрипка.
Люси захлопывает книгу, бросает на меня испепеляющий взгляд и кладет голову на стол.
Я придвигаю свой стул поближе к ней.
- Если не хочешь говорить, что тебя тревожит, может быть, хочешь сыграть?
Молчание.
Я тянусь за джамбе, зажимаю инструмент между коленями и поворачиваю таким образом, чтобы она смогла на нем играть.
- Ты так злишься? - спрашиваю я, легонько стукнув по барабану. - Или так? - Теперь я ударяю сильно, всей ладонью.
Люси продолжает смотреть в противоположную сторону. Я начинаю отбивать ритм "там-там-там-ТАМ, там-там-там-ТАМ".
В конце концов я останавливаюсь.
- Если не хочешь разговаривать, может быть, сегодня просто послушаешь?
Я кладу плеер на переносные колонки и ставлю музыку, на которую у Люси раньше наблюдалась реакция - либо положительная, либо отрицательная. На этот раз я просто хочу ее подразнить. По-видимому, мне удалось пробить ее защитный панцирь, потому что она нагибается и роется в рюкзаке. Через секунду она достает скомканную тряпку, отрывает от нее два клочка, скатывает их в шарик и затыкает уши.
Я выключаю музыку.
Когда я только начала работать с Люси, она вела себя именно так, и я расценивала это как некую сложную задачу, которую мне необходимо решить, - подобный вызов мне бросали все пациенты. Но после нескольких месяцев улучшения… Это похоже на личное оскорбление.
Фрейд назвал бы это контрперенесением. Другими словами, случай переплетения эмоций терапевта и чувств пациента. Я должна отойти в сторону и разобраться, почему Люси выплескивает свою злость на меня. Так я вновь возьму под контроль эмоции в наших отношениях врач - пациент, и что еще важнее - обнаружу недостающий кусок головоломки, которую представляет собой Люси.
Проблема в том, что Фрейд ошибся.
Когда мы с Максом познакомились, он взял меня на рыбалку. Я раньше никогда не рыбачила и не понимала, как люди целый день могут забрасывать в океан удочки, ожидая поклевки, но так ее и не дождавшись. Это казалось глупой тратой времени. Но в тот день "гулял" полосатый окунь. Макс насадил на мой крючок наживку, забросил удочку и показал, как ее держать. Минут через пятнадцать я почувствовала рывок. "Поймала!" - обрадованно воскликнула я. Я внимательно слушала Макса, когда он рассказывал, что делать - крутить медленно и ритмично, не отпускать ручку катушки, но неожиданно натяжение ослабело. Я смотала леску и увидела, что наживка исчезла. И в этот момент я поняла, почему рыбаки выжидают целый день, чтобы поймать рыбу: понимаешь, что теряешь, еще до того, как на самом деле ощутишь потерю.
Именно поэтому бойкот Люси сейчас ранит меня намного больнее, чем в начале занятий. Теперь я ее знаю. Я с ней общалась. Поэтому ее уход в себя уже не вызов, это провал.
Через несколько минут я выключаю музыку, и остаток занятия мы сидим в тишине.
Когда мы с Максом пытались зачать ребенка, нам пришлось встречаться с социальным работником в клинике репродукции, но я не помню, чтобы нам задавали вопросы, которые мы слышали с Ванессой сейчас.
Социального работника зовут Фелисити Граймз, и, похоже, она понятия не имеет, что восьмидесятые уже давно прошли. На ней асимметричный красный пиджак с огромными подплечниками. Волосы так высоко начесаны, что могли бы выполнить роль паруса.
- Вы искренне считаете, что останетесь вместе? - спрашивает она.
- Мы женаты, - напоминаю я. - Думаю, это отличный показатель серьезности наших отношений.
- Пятьдесят процентов браков заканчиваются разводом, - возражает Фелисити.
Я стопроцентно уверена: когда мы с Максом общались с социальным работником, она не задавала нам вопросы о том, как долго продлится наш брак.
- Это касается разнополых браков, - говорит Ванесса. - Но однополые браки разрешены относительно недавно, поэтому по ним нет статистики. Опять-таки, учитывая те препятствия, которые нам пришлось преодолеть, чтобы вступить в брак, можно утверждать, что наш союз даже более прочен, чем среднестатистический союз разнополой пары.
Я сжимаю руку Ванессы - знак предупреждения. Я пыталась объяснить ей: какими бы глупыми ни казались вопросы, мы должны оставаться спокойными и давать на них ответы. Сейчас цель - не размахивать разноцветным флагом. Цель - получить добро от социального работника, чтобы иметь возможность двигаться дальше.
- Она хочет сказать, что мы вместе надолго, - говорю я, робко улыбаясь.
Нам пришлось преодолеть сопротивление главврача клиники репродукции человека, чтобы начать подготовку к процедуре ЭКО, невзирая на факт, что судьба эмбрионов до решения суда находится в подвешенном состоянии. Главврач разрешила нам уладить вопрос с социальными работниками, чтобы потом - если решение суда будет в нашу пользу - не откладывая начать с Ванессой медикаментозную терапию. Но при этом подчеркнула, что если Макс захочет, чтобы Рейда с Лидди наделили такими же правами, то она не сможет им отказать.
Мы уже объяснили социальному работнику, как мы познакомились, как долго вместе.
- Вы уже обсудили юридические формальности, поскольку вы однополые родители?
- Да, - отвечаю я. - После рождения ребенка Ванессой я его усыновлю.