- Так там же и будет вечеринка! - удивленно восклицает мама. - Когда это у тебя началось?
- Приблизительно в то же время, когда я обнаружила у Макса в пиджаке приглашение отведать японские БАДы.
Мгновение мама обдумывает услышанное, а потом заливается смехом.
- А я уже раскатала губы, что поеду в кругосветное путешествие, когда с помощью твоего дара выиграю в лотерею.
- К сожалению, придется тебя разочаровать.
Она гладит рукой мой живот.
- Зои, - говорит мама, - даже если бы ты и постаралась, все равно бы не смогла.
Некоторые любознательные ученые верят, что ответ человека на музыку является лишним доказательством того, что мы состоим не только из плоти и крови - что у нас есть душа. Их ход мысли таков.
Всем реакциям на внешние раздражители можно дать логическое обоснование. Человек отдергивает руку от огня, чтобы не обжечься. Перед важным выступлением холодеет в животе, потому что адреналин, бегущий по венам, вызывает в ответ на стресс физиологическую реакцию "бей или беги". Но нет никакого разумного объяснения тому, почему люди реагируют на музыку - притопывают, ощущают желание подпевать или пуститься в пляс. Именно поэтому некоторые полагают, что наша реакция на музыку - лишь доказательство того, что человек не просто биологический и физиологический организм, и единственное объяснение: реагирует наша духовная сущность, а это прежде всего означает, что у человека есть душа.
Играем в игры. "Измерим животик Зои", "А что там в дамской сумочке?" - кто бы мог подумать, что у мамы в сумочке найдется неоплаченный счет за коммунальные услуги? Соревнование, кто быстрее найдет пару детскому носочку и самый отвратительный конкурс, в котором детские подгузники, измазанные растопленным шоколадом, передавали по кругу, чтобы участники угадали марку шоколадного батончика.
И хотя я сама не очень-то сильна в конкурсах, но играю со всеми. Все организационные вопросы взяла на себя мой бухгалтер, Алекса, работающая на полставки. Она даже позаботилась о том, чтобы пригласить гостей: мою маму, двоюродную сестру Изабель, Ванду из "Тенистых аллей" и еще одну медсестру из ожогового отделения больницы, в которой я работаю, школьного психолога по имени Ванесса, которая в начале года обратилась ко мне с просьбой позаниматься музыкальной терапией с одним серьезно больным девятиклассником-аутистом.
Наводит некую тоску то, что эти женщины, в лучшем случае хорошие знакомые, сейчас играют роль близких подруг. Но опять-таки, если я не на работе, я с Максом. А Макс скорее ляжет под свою газонокосилку, чем станет угадывать марку шоколадных "испражнений", которыми измазаны подгузники. Именно поэтому на самом деле он единственный друг, который мне нужен.
Я наблюдаю, как Ванда вглядывается в измазанный памперс.
- "Сникерс"? - предполагает она и ошибается.
Следующий подгузник достается Ванессе. Это высокая платиновая блондинка с короткой стрижкой и проницательными голубыми глазами. В нашу первую встречу она пригласила меня в свой кабинет и тут же налетела с заявлениями о том, что тест оценки успеваемости - это сговор между приемными комиссиями, чтобы иметь возможность по всему миру обирать каждого абитуриента на восемьдесят долларов. "Ну? Что скажете в свою защиту?" - произнесла она напоследок и замолчала, чтобы перевести дыхание. "Я новый музыкальный терапевт", - представилась я. Она непонимающе уставилась на меня, потом взглянула в свой календарь и отлистала назад страницы. "Ой, - сказала она, - видимо, представитель центров "Каплан" приедет завтра".
Ванесса даже не посмотрела на подгузник.
- Мне это напоминает кучку, - сухо сказала она. - Две, если уж быть более точной.
Я прыскаю от смеха, но, похоже, шутка Ванессы понятна только мне. Алекса выглядит подавленной, потому что ее командные игры не воспринимаются серьезно. Вмешивается моя мама и забирает подгузник у сидящей на коврике Ванессы.
- Давайте поиграем в "Назови детеныша", - предлагает она.
Я чувствую, как в бок что-то кольнуло, и бессознательно поглаживаю в том месте рукой.
Мама читает с листа, который Алекса распечатала из Интернета:
- Детеныш льва…
Моя сестра вскидывает вверх руку.
- Львенок! - выкрикивает она.
- Верно! Детеныш рыбы…
- Икра? - гадает Ванесса.
- Малек, - отвечает Ванда.
- Такого слова нет, - возражает Изабель.
- Говорю тебе, я слышала этот вопрос в "Кто хочет стать миллионером?".
Неожиданно меня скручивает такая резкая боль, что я начинаю задыхаться.
- Зои!
Мамин голос доносится откуда-то издалека.
Я пытаюсь встать.
"Двадцать восемь недель, - думаю я, - слишком рано".
Меня опять словно режут изнутри. Я падаю на маму и чувствую между ногами что-то мокрое.
- Похоже, у меня только что отошли воды, - шепчу я.
Я опускаю глаза и вижу, что стою в луже крови.
Вчера вечером мы с Максом впервые заговорили об имени ребенка.
- Джоанна, - шепчу я, когда он погасил свет.
- Не хочу тебя разочаровывать, но это всего лишь я, - отвечает Макс.
Даже в темноте я вижу, как он улыбается. Макс из тех мужчин, которые, как я считала, никогда не обратят на меня внимания: высокий, широкоплечий, занимающийся серфингом, с копной белокурых волос и такой ослепительной улыбкой, что девушки-продавщицы роняют сдачу, а мамочки замедляют шаг, проходя возле нашего дома. Меня всегда считали умной, но даже при самой развитой фантазии меня нельзя назвать красавицей. Я - соседская девочка, из тех, кто стоит на танцах без кавалеров, чьи черты лица даже трудно вспомнить. Когда он впервые заговорил со мной - на свадьбе у своего брата, когда я подменяла вокалистку в группе (у той образовались камни в почках), - я принялась оглядываться по сторонам, уверенная, что он обращается к кому-то другому. Несколько лет спустя он признался, что никогда не умел общаться с девушками, но мой голос - словно наркотик: он просочился ему в вены и вселил мужество подойти ко мне во время пятнадцатиминутного перерыва между песнями.
Он думал, что женщина с дипломом магистра по истории музыки и разговаривать не захочет с человеком, который даже в колледж не ходил, а был заядлым серфингистом и зарабатывал на жизнь, подстригая газоны.
Я же не думала, что парень, за которым могла пойти любая особь с двумя Х-хромосомами, посчитает меня хотя бы симпатичной.
Прошлой ночью он осторожно положил свою руку на нашего ребенка - словно зонтиком накрыл.
- Мне казалось, что говорить о ребенке - плохая примета.
Это правда. По крайней мере, так всегда было для меня. Но мы уже так близки к финишу. Вот-вот пересечем финишную черту. Что может случиться плохого?
- Я передумала, - заявила я.
- Хорошо, в таком случае Элспет, - предлагает Макс. - В честь моей любимой тетушки.
- Пожалуйста, скажи, что ты только что это придумал.
Он смеется.
- У меня есть еще одна тетя, Эрминтруда.
- Ханна, - парирую я. - Стелла. Роза.
- Это цветок, - отвечает Макс.
- Да, но я же не предлагаю назвать ее Гвоздикой. Роза - красивое имя.
Он наклоняется над моим животом и прижимается к нему ухом.
- Давай у нее самой спросим, какое имя ей нравится, - предлагает Макс. - Думаю… погоди-ка… нет, постой, она дает знать ясно и четко… - Он поднимает на меня глаза, ухо все еще прижато к животу. - Берта, - произносит он.
Ребенок, как будто в ответ, резко пинает его в челюсть. И я уверена, что сейчас она дает понять, что все хорошо. Что говорить о ней совсем не плохая примета.
Меня выворачивает наизнанку, меня режут ножами. Я еще никогда не испытывала такой сильной боли, как будто она поселилась у меня внутри и отчаянно пытается вырваться наружу.
- Все будет хорошо, - бормочет Макс, сжимая мою руку, как будто мы соревнуемся в армрестлинге. Интересно, когда он успел приехать? И зачем меня обманывает?
Его лицо белее мела, и, несмотря на то что он всего в нескольких сантиметрах от меня, я едва различаю его. Вместо этого перед глазами размытое пятно из докторов и медсестер, которые заполнили крошечный родзал. В руку мне воткнули капельницу. Мой живот обвязан лентой, которая подсоединена к монитору для наблюдения за состоянием плода.
- У меня всего двадцать восемь недель, - задыхаясь, говорю я.
- Мы знаем, милая, - успокаивает сестра и поворачивается к врачам. - Я ничего не вижу на мониторе.
- Попробуй еще раз.
Я хватаю медсестру за рукав.
- Она… она слишком маленькая?
- Зои, - успокаивает меня сестра, - мы делаем все возможное. - Она нажимает на кнопку на мониторе и поправляет ленту на моем животе. - Не слышу сердцебиения.
- Что? - Я хочу встать, Макс пытается удержать меня на столе. - Почему не слышно?
- Привезите ультразвук! - бросает доктор Гельман, и через секунду в родзал ввозят аппарат.
На мой живот выдавливают холодный гель, а я корчусь от очередного приступа. Доктор впивается глазами в монитор эхоэнцефалографа.
- Вот головка, - спокойно комментирует она. - А вот сердечко.
Я вглядываюсь изо всех сил, но вижу лишь движущуюся серо-черную рябь.
- Что вы видите?
- Зои, мне нужно, чтобы ты на минутку расслабилась, - велит доктор Гельман.
Я закусываю губу. Слышу, как кровь стучит в висках. Проходит минута, еще одна. В комнате раздается лишь негромкое гудение аппаратов.
И потом доктор Гельман произносит то, что я уже и сама знаю.
- Зои, я не вижу сердцебиения. - Она смотрит мне в глаза. - Боюсь, что твой ребенок мертв.