- Вы намекаете, что не хотите, чтобы я смылась? - говорит Люси.
- И это тоже, - соглашаюсь я.
- Я подумала, Люси, возможно, ты скажешь, что тебе больше всего понравилось в нашем прошлом занятии, чтобы мы могли это повторить…
- Что я с него слиняла, - отвечает Люси.
На месте Зои я бы задушила эту нахалку. Но она только улыбается в ответ.
- Хорошо, - говорит она. - В таком случае я попытаюсь и сегодня действовать в том же духе. - Она достает небольшую арфу и кладет ее на парту перед Люси. - Ты когда-нибудь видела такой инструмент?
Когда Люси отрицательно качает головой, Зои дергает струны. Сперва ноты кажутся извлеченными наобум, но потом сливаются в колыбельную.
- "Тихо, малышка, молчи, - негромко напевает Зои, - мама купит тебе пересмешника. А если этот пересмешник не будет петь, мамочка купит тебе бриллиантовое колечко". - Зои откладывает арфу. - Если честно, я никогда не понимала эти стихи. Разве не лучше иметь пересмешника, который станет повторять за тобой все, чему ты его научишь? Говорящая птичка намного лучше какого-то украшения. - Она еще несколько раз дергает струны. - Может быть, попробуешь?
Люси не делает даже попытки коснуться инструмента.
- Лучше бы мне купили бриллиантовое кольцо, - наконец говорит она, - я бы заложила его, а на вырученные деньги купила билет на автобус, чтобы уехать к черту отсюда.
За год, что я знакома с Люси, я еще никогда не слышала, чтобы она произносила столько слов сразу. Я ошеломленно подаюсь вперед - может быть, музыка на самом деле способна творить чудеса? - чтобы увидеть, что Зои предпримет дальше.
- Правда? - говорит она. - И куда бы ты поехала?
- Спросите, куда бы я не поехала!
Зои придвигает поближе маримбу. И начинает выстукивать ритм, который отдаленно напоминает что-то африканское или карибское.
- Раньше я хотела объездить весь мир. Я собиралась сделать это после окончания колледжа. Даже работала официанткой, чтобы наскрести достаточно денег и куда-нибудь уехать. В юности я уверяла себя, что никогда не стану одной из тех, у которых пожитков больше, чем они могут унести в рюкзаке.
Впервые я замечаю, что Люси внимательно смотрит на Зои.
- И почему вы не уехали?
Зои пожимает плечами.
- Жизнь внесла свои коррективы.
Интересно, куда это она мечтала поехать? На необитаемый остров? На ледник? В забитые книгами магазины на берегах Сены?
Зои начинает выстукивать колотушкой другую мелодию. Эта больше похожа на польку.
- Что по-настоящему классно в этих двух инструментах - они оба настроены по пентатоническому звукоряду. На пентатонике основано большинство мировой народной музыки. Мне нравится, что, когда слушаешь музыку, она мысленно переносит тебя в другой конец земного шара. Это положительный момент наших занятий, поскольку ты не можешь запрыгнуть в самолет и улететь, если у тебя, например, следующим уроком математика.
Зои стучит колотушкой, и мелодия уже кажется восточной, клавиши маримбы прыгают вверх-вниз. Я закрываю глаза и вижу цветущие вишни, бумажные домики…
- Держи, - протягивает она колотушку Люси. - Может быть, сыграешь мне песню, которая звучала бы так, как то место, где ты мечтаешь побывать?
Люси зажимает колотушку в кулаке и недоуменно смотрит на нее. Она ударяет по самой высокой планке, всего один раз. Это похоже на резкий крик. Люси ударяет еще раз и выпускает колотушку из рук.
- Это звучит как "эге-гей", - говорит она.
Я мимо воли вздрагиваю.
Зои даже не смотрит в мою сторону.
- Если под словом "эге-гей" ты имеешь в виду "весело", наверное, так и есть, потому что я не могу себе представить, что в игре на маримбе можно указывать на сексуальную ориентацию. Я считаю, что японские напевы очень меланхоличные.
- А что, если я имела в виду что-то другое? - с вызовом бросает Люси.
- Тогда я должна задаться вопросом: почему девочка, которая ненавидит, когда на нее навешивают ярлыки, даже если это делает психотерапевт, с такой готовностью навешивает ярлыки на других?
После ее слов Люси замыкается. Уже нет той девочки, которая с радостью готова говорить о побеге. Вместо нее перед нами подросток со знакомо поджатыми губами, злыми глазами и скрещенными руками. Один шаг вперед и два назад.
- Хочешь попробовать поиграть на маримбе? - снова спрашивает Зои.
В ответ ей непробиваемая стена молчания.
- А на арфе?
Люси игнорирует вопрос, и Зои откладывает инструменты в сторону.
- Каждый автор песен использует музыку для выражения чего-то, чего у него нет. Это может быть какое-то место или какое-то чувство. Тебе знакомо ощущение, когда не можешь выразить то, что раздирает тебя внутри и ты вот-вот взорвешься? Песня может стать такой разрядкой. Может быть, выберешь песню, и мы поговорим о том, куда она нас уносит, когда мы ее слушаем?
Люси закрывает глаза.
- Я дам тебе несколько подсказок, - продолжает Зои. - "О благодать", "Разбуди меня, когда закончится сентябрь" или "Прощай, дорога, мощенная желтым кирпичом".
Она не могла бы подобрать три более разнотипные песни: христианский гимн, песню группы "Грин Дей" и старую балладу Элтона Джона.
- Ладно, - говорит Зои, когда Люси продолжает хранить молчание. - Выберу я.
Она начинает играть на арфе, хриплым голосом берет низкую ноту и тянет вверх.
О благодать! Спасен Тобой
Я из пучины бед;
Был мертв - и чудом стал живой,
Был слеп - и вижу свет.
В пении Зои такая глубина, как теплый чай в дождливый день, как наброшенное на плечи одеяло, когда холодно. У многих женщин красивые голоса, но у ее голоса есть душа. Мне нравится, как звучит ее голос, когда она просыпается по утрам, - как будто засыпанный песком. Я люблю, как звучит ее голос, когда она злится, - она не кричит, а издает одну высокую, длинную ноту злости.
Я смотрю на Люси и замечаю, что ее глаза полны слез. Она косится на меня и вытирает их, когда Зои, несколько раз дернув напоследок струны, заканчивает петь.
- Каждый раз, когда я слышу этот гимн, я представляю девочку в белом платье, которая босиком стоит на качелях, - говорит Зои. - А качели висят на большом старом вязе. - Она смеется, качая головой. - Понятия не имею почему. Ведь на самом деле песня о рабовладельце, который боролся с собственным укладом жизни, потом на него снизошла благодать и он увидел, к чему должен стремиться. А ты? О чем тебя заставляет задуматься эта песня?
- О лжи.
- Серьезно! - восклицает Зои. - Интересно? О какой лжи?
Неожиданно Люси вскакивает, стул падает.
- Я ненавижу эту песню. Ненавижу!
Зои быстро подходит к девочке, между ними всего несколько сантиметров.
- Отлично. Музыка заставляет тебя чувствовать. А что ты ненавидишь в этой песне?
Люси прищуривает глаза.
- То, что вы ее запели, - отвечает она и отталкивает Зои. - С меня хватит!
Она, проходя мимо, ударяет по маримбе. Инструмент издает низкое "прощай".
Когда за Люси захлопывается дверь, Зои поворачивается ко мне.
- Вот видишь! - улыбается Зои. - По крайней мере, на этот раз она высидела вдвое дольше.
- Покойник в поезде, - говорю я.
- Прошу прощения?
- Вот какие мысли навевает на меня эта песня, - поясняю я. - Я училась в колледже и ехала домой на День благодарения. В поезде было много людей, и я оказалась рядом со стариком, который спросил, как меня зовут. "Ванесса", - ответила я. "Ванесса, а фамилия?" - допытывался он. Я его не знала и боялась назвать свою фамилию, а вдруг бы он оказался серийным убийцей или кем-то в этом роде, поэтому ответила, что меня зовут Ванесса Грейс. И он начал напевать этот гимн, заменяя слова на мое имя. У него был по-настоящему красивый, глубокий голос, и все ему аплодировали. Мне стало неловко, но он не унимался, поэтому я сделала вид, что сплю. Когда мы доехали до Сауз-стейшн, до конечной, он сидел с закрытыми глазами, упершись головой в окно. Я потрясла его, сказала, что пора выходить, но он не просыпался. Я подозвала проводника, приехала полиция и "скорая помощь". Мне пришлось рассказать все, что я знала, то есть практически ничего. - Я делаю паузу. - Его звали Мюррей Вассерман, иностранец, я была последней, кому он пел перед смертью.
Я замолкаю и вижу, что Зои не сводит с меня глаз. Она бросает взгляд на дверь кабинета, которая все еще закрыта, потом порывисто обнимает меня.
- Я думаю, ему крупно повезло.
Я с сомнением смотрю на нее.
- Умереть? В поезде? В канун Дня благодарения?
- Нет, - объясняет Зои. - Что ты оказалась с ним рядом, когда он завершил свой земной путь.
Я не религиозна, но в этот момент молюсь о том, чтобы, когда настанет мой черед, мы с Зои ехали вместе.
Через день после того, как я призналась маме, что я лесбиянка, потрясение прошло, уступив место тысяче вопросов. Она спрашивала, не было ли это какой-то очередной фазой, которую я в тот момент переживала, как то время, когда я любой ценой хотела добиться того, чтобы покрасить волосы в фиолетовый цвет или проколоть бровь. Когда я ответила, что убедилась в том, что меня привлекают женщины, она разрыдалась и стала задаваться вопросом, почему она оказалась такой плохой матерью. Она заверила, что будет молиться за меня. Каждый вечер, когда я ложилась спать, она просовывала мне под дверь новый буклет. Сколько деревьев погибло, чтобы католическая церковь могла бороться против гомосексуализма!