Совершенно по-другому - и не только потому, что нет никакого замершего плода. Последний раз, когда у Зои случились проблемы со здоровьем, рядом с ней были муж и мать. А сейчас с ней рядом только я - а разве я умею заботиться о ком-то, кроме себя? У меня даже собаки нет. Даже рыбки. И погибла орхидея, которую директор подарил мне на Рождество.
- Ванесса, ты не могла бы дать мне телефон, чтобы я позвонила маме? - просит она.
Я киваю и достаю из ее сумочки телефон, но тут в палату входят две медсестры, чтобы подготовить Зои к операции.
- Я сама позвоню ей, - обещаю я, когда Зои увозят на каталке по коридору. Через мгновение я открываю ее мобильный телефон-"раскладушку".
Не могу удержаться. Это сродни тому, как тебя пригласили на ужин, а ты направляешься в ванную и роешься в шкафчике для лекарств, - я просматриваю список контактов Зои, чтобы лучше понять, кто она такая. Как и предполагалось, имена большинства людей мне ни о чем не сказали. Потом шли основные контакты: американская ассоциация автомобилистов, местная пиццерия, номера больниц и школ, с которыми она сотрудничала.
Я поймала себя на том, что не могу сдержать любопытство: кто такая Джейн? А Элис? Ее университетские подруги или коллеги? Она когда-нибудь говорила мне о них?
А им обо мне?
Номер Макса все еще в списке. Не знаю, нужно ли ему звонить. Хотела бы Зои, чтобы я ему позвонила?
Нет, она не просила. Я листаю дальше, нахожу номер Дары - как и ожидалось, написано "мама".
Набираю номер, но попадаю на голосовую почту и вешаю трубку. Я считаю неправильным оставлять тревожное сообщение на автоответчике, когда адресат в пяти тысячах километрах и ничем не может помочь. Буду дозваниваться.
Через полтора часа после того, как Зои забрали из палаты, ее вкатывают назад.
- Некоторое время еще продлится слабость, но с ней все будет хорошо, - заверяет медсестра и выходит.
Я киваю.
- Зои! - шепчу я.
Она крепко спит, еще не отошла от наркоза, под опущенными ресницами на щеках залегли синие тени. Вытянутая рука лежит поверх хлопчатобумажного одеяла, как будто она протягивает мне что-то невидимое. Слева от нее на штативе свисает еще один пакет с кровью для переливания, его содержимое змеится по невозможно тонкой соломинке, воткнутой в изгиб ее локтя.
Последний раз я была в больнице, когда умирала моя мама. Ей поставили диагноз - рак поджелудочной железы, и ни для кого не было секретом, что дозы морфия становились все больше и больше, пока сон не стал ее перманентным состоянием, чтобы отогнать боль. Я понимаю, что Зои не моя мама и больна она не раком, и тем не менее что-то в ее позе - неподвижной и молчаливой - заставляет меня ощутить дежавю, как будто я опять перечитываю ту же главу, которую не хотела бы даже видеть напечатанной.
- Ванесса! - окликает меня Зои, и я вздрагиваю. Она облизывает белые пересохшие губы.
Я беру ее за руку. Я впервые держу Зои за руку - ладошка такая маленькая, похожая на птичку. На кончиках пальцев мозоли от гитарных струн.
- Я звонила твоей маме, но не смогла дозвониться. Я могла оставить сообщение, но подумала…
- Не могу… - перебивает меня шепотом Зои.
- Что не можешь? - шепчу я, наклоняясь ближе и пытаясь расслышать.
- Не могу поверить…
Я во многое не верю. Люди заслуживают то, что имеют, и хорошее, и плохое. Когда-нибудь я попаду в мир, где людям воздастся по делам их, а не по тому, кто они есть. У счастливых концов нет непредвиденных обстоятельств и условий.
- Не могу поверить, - повторяет Зои таким тихим голосом, как будто из-под толщи ткани, - что мы выбросили деньги на ветер за гостиничный номер…
Я смотрю на нее, чтобы понять, шутит она или нет, но Зои уже вновь погрузилась в сон.
Уже давно канули в Лету те времена, когда быть гомосексуалистом и учителем - две несовместимые вещи, но в школе, где я работаю, предпочитают придерживаться политики "не спросят - не рассказывай". Я намеренно не скрываю свою сексуальную ориентацию от коллег, но и не трублю о ней на каждом углу. Психологами от "Рейнбоу Альянс" в старших классах нас работает двое, но мой коллега Джек Куманис самой что ни на есть традиционной ориентации. У него пятеро детей, он занимается триатлоном и любит говорить цитатами из фильма "Бойцовский клуб" - однако так случилось, что его воспитали две мамы.
Тем не менее я осторожна. Несмотря на то что многие школьные психологи не видят ничего крамольного в том, чтобы проводить личные беседы со школьниками за закрытой дверью, я двери никогда не закрываю. Моя дверь всегда остается чуточку приоткрытой, чтобы не было ни малейшего сомнения в том, что происходящее за ней - совершенно законно и это можно прервать в любой момент.
У меня широкий круг обязанностей: я выслушиваю тех учеников, которым просто необходимо, чтобы их выслушали; налаживаю связи с приемными комиссиями колледжей, чтобы они не забывали о нашей школе; поддерживаю тех, кто слишком робок и боится говорить; проявляю чудеса изобретательности, составляя расписания занятий трехсот учеников, которые все хотят изучать английский факультативно. Сегодня на моем диване сидит мама Микаэлы Берриуик - девятиклассницы, которая только что получила по социологии четыре с плюсом.
- Миссис Берриуик, - говорю я, - это еще не конец света.
- Я и не рассчитывала, что вы поймете, мисс Шоу. Микаэла с рождения мечтает поступить в Гарвард.
Что-то я в этом сомневаюсь. Ни один ребенок не вылезает из материнской утробы с четким планом, в какой университет отправит свое резюме, - выбор помогают сделать рьяные родители. Когда я училась в школе, термина "родители-вертолеты" еще даже не существовало.
- Нельзя позволить учителю истории, который невзлюбил мою дочь, запятнать ей характеристику, - гнет свое миссис Берриуик. - Микаэла с радостью готова пересдать экзамен, чтобы мистер Левин задумался над своей системой оценивания знаний…
- Гарварду все равно, что у Микаэлы по социологии. Гарвард больше интересует, готова ли девочка весь первый курс по-настоящему искать себя, узнать, к чему она склонна.
- Вот именно! - восклицает миссис Берриуик. - Именно поэтому она посещала курсы по подготовке к сдаче отборочного теста.
Микаэле еще два года учиться до сдачи вступительных тестов. Я вздыхаю.
- Я поговорю с мистером Левиным, - говорю я. - Но ничего не обещаю.
Миссис Берриуик открывает сумочку и вытаскивает пятидесятидолларовую банкноту.
- Я рада, что вы на моей стороне.
- Я не могу взять у вас деньги. Нельзя за деньги купить Микаэле лучшие оценки.
- Я не покупаю, - прерывает меня собеседница, натянуто улыбаясь. - Микаэла ее заслужила. Я просто… хочу выразить свою признательность.
- Спасибо, - отвечаю я, отталкивая протянутую банкноту. - Но я на самом деле не могу взять деньги.
Она меряет меня взглядом.
- Только не обижайтесь, - таинственно шепчет она, - но вы могли бы одеваться не так старомодно?
Я думаю о том, как подойду к Алеку Левину и попрошу его изменить оценку Микаэле Берриуик, когда слышу чей-то плач в смежном кабинете.
- Прошу прощения, - говорю я, уверенная, что это плачет десятиклассница, с которой я общалась час назад. У нее двухнедельная задержка, и парень бросил ее после того, как у них случился секс. Я хватаю коробку с салфетками - школьные психологи могли бы рекламировать "Клинекс" - и покидаю кабинет.
Однако плачет не десятиклассница. Плачет Зои.
- Привет.
Она пытается улыбнуться, но выходит лишь жалкое подобие.
После нашей злополучной поездки в Бостон прошло три дня. После выскабливания я в конце концов дозвонилась до ее матери, которая вернулась с конференции и встретилась со мной в доме Зои. С тех пор я звонила Зои бессчетное количество раз, чтобы справиться о ее самочувствии, пока она не сказала, что, если я еще раз позвоню и спрошу, как она себя чувствует, она положит трубку. Если честно, сегодня она должна была вернуться на работу.
- Что случилось? - спрашиваю я, заводя ее в свой кабинет.
И закрываю дверь.
Она вытирает салфеткой глаза.
- Я этого не заслужила. Я хороший человек, - говорит Зои, и губы ее дрожат. - Я пытаюсь быть доброй, удобряю землю и жертвую бездомным. Не забываю говорить "спасибо" и "пожалуйста", каждый день чищу зубы зубной нитью и на День благодарения помогаю на походной кухне. Я работаю с людьми, страдающими болезнью Альцгеймера, и людьми, страдающими от депрессии, с теми, кто напуган, пытаюсь привнести в их жизнь что-то хорошее, хоть что-то, о чем они бы помнили. - Она поднимает на меня взгляд. - И что я получаю взамен? Бесплодие. Выкидыши. Мертворожденного ребенка. Чертов эмболизм. Развод.
- Это нечестно, - просто отвечаю я.
- Как и прозвучавший сегодня телефонный звонок. Врач, та, из Бостона… Она сказала, что они сделали анализы. - Зои качает головой. - У меня рак. Эндометриальный рак. И - подожди, я еще не закончила! - это хорошая новость. Его диагностировали на ранней стадии, поэтому мне могут удалить матку и у меня все будет прекрасно. Разве не поразительно? Наверное, стоит поблагодарить, что я родилась под счастливой звездой. А что дальше? Мне со второго этажа кирпич упадет на голову? Или меня выселят из квартиры? - Она встает и начинает оглядываться. - Можете выходить! - кричит она стенам, полу, потолку. - Что за чертова версия скрытой камеры? Кто решил, что в этом году я многострадальный Иов? С меня хватит. Я сыта по горло. Я…