~~~
Там, далеко на Ватнайёкюдле, стоит Лаура. Высокая - до неба, черные волосы на фоне синевы, золотисто-коричневые оттенки виолончели на снежной белизне. Сейсмологические приборы на леднике. Она - заземленный контакт Вселенной, через нее струится музыка, хотя она стоит подле своего инструмента и всматривается в меня поверх ледяных гор и недвижных вод.
- Ты слышишь их? - говорит она. - Подземные звуки? Земля никогда не молчит.
Я качаю головой.
- Наверно, у тебя не такой слух, как у меня. Это звуки на грани безмолвия, едва внятные шепоты бытия - я пытаюсь сыграть их, они - моя ночная серенада.
- Почему тебе пришлось умереть?
- Потому что я хочу слышать больше. Все больше и больше подземных шепотов.
- Но ты умираешь, уходишь от меня.
- Чтобы ты никогда меня не забыл.
- Ты склонялась надо мной, когда я спал, так, как склонялись другие женщины?
- Да, склонялась.
Торстейдн обрывает наш разговор, из автомобиля. Всегда ужасно больно, когда тебя зовут обратно, в чужую реальность. От его зова Лаура тает, остается только ледник, облако в вышине да безмолвие ледяных гор.
- Ты знал мою маму, Торстейдн?
- Да. - Он поворачивает ключ зажигания и задним ходом выезжает на дорогу. - Я был женат на ней.
- Что ты сказал?
- Всего год. Не будем говорить об этом.
Я смотрел на него во все глаза, но он не обернулся. Заперся изнутри на ключ.
~~~
В понедельник, во второй половине дня, Торстейдн столкнулся с Марелией Аурнадоухтир. Произошло это в Марбакки, у алтаря деревянной церквушки. По понедельникам Марелия всегда появлялась у этого алтаря, ведь она прибирала церковь после воскресного богослужения - не важно, проводилось оно или нет, - меняла букеты (если сезон был подходящий) и выводила винные пятна с сюртука пастора Йоуна.
Забавно представлять себе, что поголовно все твои знакомцы состоят из плоти и крови. Ведь многие из близких друзей представляют собой всего лишь цитату, мимолетную мысль; другие обладают убогим телом, но подобно пчеловодам окружены тысячами летучих, жужжащих мыслей. Пастор Йоун до поры до времени только сюртук в руках Марелии - только сюртук в то судьбоносное мгновение, когда дядя Торстейдн в самом прямом смысле сталкивается с нею.
А столкновение нешуточное. Бампер ударяет ее точно под левое колено; ранка невелика, однако новые нейлоновые чулки, разумеется, порваны. В свете фар дядя Торстейдн, подняв голову от баранки, увидел широко открытый рот с невероятно белыми зубами, и из этого рта в полнейшее безмолвие церкви - мотор заглох - исторгся вопль.
В следующую минуту Христос на кресте капитулирует: радиатор, проломивший алтарь ровно посередине, врезался в подножие распятия и Христос, глядя Торстейдну в глаза, рухнул прямо на ветровое стекло.
В результате Торстейдн будет снова и снова задаваться вопросом, нет ли у наших жизней какого-то изначального предназначения, или есть лишь назначение, создаваемое нами самими.
- Ну почему я, который сотни раз, - (генетическая семейная тяга к преувеличениям!!), - в любую погоду, в глубочайшей депрессии колесил по стране, именно здесь забыл про поворот?
- Туман был, Торстейдн. Самый густой туман в твоей жизни.
- Это верно, но что-то мне воспрепятствовало.
Позднее "что-то" превратится в "посланца темных альвов", а Марелия будет кивать и поддакивать: "Я еще утром, когда проснулась, почувствовала: что-то будет".
Все же, наверно, именно предопределение пожелало, чтобы в густом тумане, где так много всего совершается без нашего ведома, Торстейдн не повернул баранку, а вместо этого продолжал ехать вперед, прямо в открытые двери церкви, по центральному нефу, пока, стало быть, не вломился радиатором в алтарь. А когда до нее, той, что скоро будет моей новой тетушкой, дошло, что она уцелела, рука у нее разжалась, и сюртук пастора Йоуна упал, накрыв Христово седалище.
Торстейдн был отнюдь не бедняк. Это выяснилось, когда пришло время возмещать нанесенный ущерб: он попросту выстроил новую церковь рядом со старой. Он не скупился, судачили на стройке, пожалуй, даже слишком размахнулся, не иначе как от сотрясения мозга. Будто в калейдоскопе: легонько встряхнешь, и все меняется - узоры, краски, формы. Одни вдруг начинают говорить по-персидски, другие открывают художественные галереи. И вот теперь, когда Торстейдн, не задумываясь о состоянии собственного здоровья, выбрался из машины и увидел легко пострадавшую женщину рядом с лежащим на животе Христом, распростершим руки на радиаторе, он был совершенно очарован. Провел пальцами по ее до крови ободранному колену.
- Простите, ради Бога.
Однажды все происходит впервые, думал я, в полной растерянности сидя в "лендровере" и глядя на разорение.
- Меня зовут Торстейдн, я посол и непременно все здесь приведу в порядок, - сказал он, подхватил ее на руки и закружил, чтобы она обозрела урон. И в тот же миг обрушились хоры, со звоном и гулом органные трубы упали на искореженные "лендровером" церковные скамьи. Но Торстейдн смотрел в лицо девушки.
- Мне кажется, - сказал он, - мне кажется, это… - Он перевел дух и секунд пять молчал. - Ты ведь не замужем?
- Нет.
- То есть, вообще говоря, так не годится. Ну, въезжать в церковь, ненароком… Как тебя зовут?
- Марелия. Я просто хотела заменить цветы.
- Может, и так.
Я выкарабкался из Великого Разрушителя, а Торстейдн поспешно сказал:
- Нет-нет, это не мой сын, да и жены у меня сейчас нету, он мне племянник, мехи качает.
- Меня зовут Пьетюр! - крикнул я.
- Вот именно. Пьетюр. Ты бы пошел да нарвал цветочков вместо этих, которые… ну, сам видишь, ваза треснула. Непременно куплю новые вазы. И новые чулки, размеры бывают разные, и все такое… и обязательно выстрою новую церковь, это ясно.
- Хорошо бы, с черным швом, - сказала Марелия.
- Надо полагать, поблизости есть священник. Не мешало бы с ним договориться.
- Пастор Йоун спит еще.
- Так ведь можно его разбудить?
- Можно, конечно, только он вчера припозднился.
- Нынче он еще больше припозднится, - сказал Торстейдн. - Ты ведь пойдешь за меня замуж?
- Господи! Как, ты сказал, тебя зовут?
- Торстейдн из Дальвика.
- Пастор Йоун рассердится.
- Я же обещал тебе построить новую церковь.
- Я имею в виду… нет… ну конечно… Ты в Рейкьявике живешь? Мне всегда хотелось там побывать.
И Торстейдн опять расчувствовался. Не выпуская Марелию из объятий, он обвел ею опустошение вокруг и сказал:
- Все это пусть так и останется… это же… очень красиво…
Он поднес Марелию к пятнышкам крови на полу, между алтарем и радиатором, - маленькие красные пятнышки.
- Твоя кровь, пролитая за меня, - прошептал он, целуя ободранное колено.
- Скоро заживет, - сказала Марелия.
И когда мы отправились к пастору Йоуну, шагала она вполне проворно. В тумане пасторская усадьба смахивала видом на гнилой зуб. Марелия опережала нас с Торстейдном метров на пять-шесть, иногда оборачивалась и, смеясь, глядела на Торстейдна, а уже стоя на крыльце, приложила палец к губам, открыла дверь и поспешила в пасторскую опочивальню. Пастор проснулся и ощупью схватил ее за плечо.
- Марелия… - Он было потянул ее в постель, но Марелия жестом показала на дверь: мол, у нас гости.
Торстейдн поздоровался, при его-то росте ему волей-неволей пришлось наклониться.
- Вы уж простите, - сказал он, только тут приключилась беда.
Лицо у пастора Йоуна было землисто-бледное, вдобавок с усами - из яичного желтка, табака и старости; наше появление его ничуть не обрадовало.
- Одни только беды и приключаются. - Он со вздохом откинулся на подушки.
Марелия сплела руки за спиной и смотрела то на пастора, то на Торстейдна, меня она, стало быть, вообще не замечала.
- Дело касается вашей церкви.
- Это не церковь, а вечная беда.
- Я ненароком заехал внутрь, туман ведь…
- Так я и знал.
Пастор Йоун лежал на спине, глядя в потолок, больше всего ему хотелось еще поспать.
- Я непременно все возмещу.
- Благодарствуйте, - сказал пастор Йоун. - Может, заодно и электрическое отопление проведете?
- Посмотрим, что тут можно сделать.
- Вы верующий?
- Гм, ну… да, конечно. - Торстейдн не знал, что сказать, стоял, покачиваясь на каблуках. - Я тут езжу, смотрю орга́ны, пытаюсь составить каталог для епископата.
- Я лично не поклонник орга́нов.
- Простите?
- Шума больно много, а звук запаздывает, впопад никак не выходит, пришлось мне отослать нашего кантора.
- Это действительно проблема, в первую очередь механическая. А я вот свалил хоры, на столб наехал, теперь на здешнем органе вообще не сыграешь, одни обломки остались.
- Ты бы хоть вином людей угостил, - вмешалась Марелия, - они ведь небось издалека приехали.
- У меня всего-то две бутылки осталось, да и те… Впрочем, ладно.
- Он вот жениться на мне хочет.
Пастор сел в постели.
Позднее, когда и тело Марелии было отдано ему, жизнь Торстейдна вступила в новую фазу. Отныне он уверился, что его направляют альвы, и чем пристальнее он всматривался в фигуру Христа, ничком лежащую на радиаторе, который застрял меж двух половин алтаря, тем отчетливее понимал, что такое вот мгновение, подобно мушкам в янтаре, наверняка запечатлевается в некоей вечности.