Во мне живо воспоминание о наших обедах, когда все собирались в комнате, служившей нам столовой, от гостиной ее отделяла прихожая. Белоснежка сидела в конце стола, брат - справа от нее, а я - слева. Рядом со мной была Анни, напротив - маленькая Элен, и на другом конце стола - Матильда. Однажды вечером не было света, комнату освещала лишь керосиновая лампа, поставленная на каминную полку, и наши лица словно выплывали из тьмы.
Все остальные тоже звали ее Белоснежкой, а иногда "ласточкой". Они ей говорили "ты". И довольно скоро они очень сблизились, потому что она тоже была с ними на "ты".
Я думаю, они этот дом снимали. Если только он не был собственностью маленькой Элен, потому что все лавочники в деревне хорошо ее знали. Впрочем, дом мог принадлежать и Фреде. Я помню, Фреде получала много писем на улицу Доктора Дордена. А письма из почтового ящика каждое утро перед школой доставал я.
Чуть не каждый день Анни в своей бежевой малолитражке ездила в Париж. Возвращалась она очень поздно, а иногда только на следующий день. Часто с ней уезжала и маленькая Элен. Матильда дом не оставляла. Она ходила за покупками. И покупала журнал, который назывался "Нуар э блан"; номера этого журнала валялись повсюду в столовой. Я листал их по четвергам, после обеда, если шел дождь, и мы слушали детскую радиопередачу. Матильда вырывала "Нуар э блан" у меня из рук.
- Не смотри ты их, дурачишка. Это тебе не по возрасту...
У выхода из школы меня встречали Белоснежка и брат, которому было еще рано учиться. Анни записала меня в школу Жанны д'Арк, в самом конце улицы Доктора Дордена. Директриса спросила ее, не мать ли она мне, и Анни ответила: "Да".
Мы вместе сидели у стола директрисы. Анни была в своей старой кожаной курточке и линялых брюках-джинсах, привезенных ей из Америки одной из приятельниц - Зиной Рашевски, иногда заходившей к нам. Джинсы тогда во Франции были в диковинку.
Директриса сурово оглядела нас:
- В школу ваш сын должен ходить в серой курточке, - сказала она. - Как и все его юные сверстники.
Возвращаясь домой по улице Доктора Дордена, мы шли рядышком, Анни положила мне руку на плечо.
- Я ей сказала, что я - твоя мама, потому что все объяснять было бы слишком сложно. Ты не против, а, Патош?
Меня в эту минуту больше интересовало, что же это за серая курточка, которую я, как и все мои юные сверстники, должен буду носить.
Долго учиться в школе Жанны д'Арк мне не привелось. Двор, где мы гуляли на переменках, был заасфальтирован. Этот черный цвет очень красиво выглядел рядом со стволами и листвой платанов.
Как-то утром, во время перемены, директриса подошла ко мне и сказала:
- Я хочу видеть твою мать. Попроси ее прийти сегодня после обеда, до уроков.
Она говорила со мной, как обычно, резко. Она меня не любила. И что я ей сделал?
У дверей школы меня ждали Белоснежка и брат.
- Странный у тебя вид, - сказала Белоснежка. - Что-нибудь не так?
Я спросил ее, дома ли Анни. Боялся я только одного, что она не вернулась ночью из Парижа.
К счастью, она вернулась, но очень поздно. И сейчас еще спала в той комнате в самом конце коридора, где окна выходили в сад.
- Иди разбуди ее, - сказала мне маленькая Элен, когда я объяснил ей, что директриса хочет видеть мою мать.
Я постучал в дверь. Она не ответила. Я вспомнил таинственную фразу племянника Фреде: "Анни всю ночь проплакала в "Кэрролл'з". Да, в полдень она еще спала, потому что всю ночь проплакала в "Кэрролл'з".
Я нажал на ручку двери и медленно приоткрыл ее. В комнате было светло. Анни не задернула занавески. Вытянувшись, она лежала на самом краю широкой кровати и в любую секунду могла с нее свалиться. Почему она не легла на середину? Она спала, обхватив плечо рукой, будто замерзла, хотя была одета. Она не сняла даже туфель, и старая кожаная курточка тоже была на ней. Я осторожно тронул ее за плечо. Она открыла глаза, глянула на меня и нахмурилась:
- А... это ты, Патош...
Анни прохаживалась с директрисой под платанами во дворе школы Жанны д'Арк. Директриса велела мне ждать во дворе, пока они поговорят. Без пяти два ребята по звонку вернулись в класс, и я смотрел на них с улицы сквозь стекло, смотрел, как они сидят там, за своими партами, без меня. Я пытался расслышать, о чем разговаривала Анни с директрисой, но не смел приблизиться к ним. На Анни была старая кожаная курточка и мужская рубашка.
А потом она оставила директрису и подошла ко мне. Мы вышли через маленькую дверь в стене, прямо на улицу Доктора Дордена.
- Бедный мой Патош... Они тебя выгнали...
Мне хотелось плакать, но, подняв голову, я увидел, что она улыбается, и это успокоило меня.
- Ты плохой ученик... как и я...
Да, я был спокоен, что она не будет ругать меня, но все же немного удивлен, что событие, казавшееся мне очень серьезным, у нее вызвало улыбку.
- Не волнуйся, старина Патош... Будешь ходить в другую школу.
Не думаю, что я был хуже любого другого ученика. Директриса школы Жанны д'Арк, бесспорно, навела справки о моей семье. Выяснила, что Анни мне не мать. Анни, маленькая Элен, Матильда и даже Белоснежка - странное семейство... Она боялась, что я буду дурно влиять на своих одноклассников. В чем нас можно было заподозрить? Прежде всего Анни солгала. Это и насторожило директрису: Анни выглядела моложе своих лет и лучше бы она сказала, что она моя старшая сестра... Ну, и курточка ее кожаная, а особенно линялые джинсы, бывшие тогда большой редкостью... Матильду заподозрить было вовсе не в чем. Пожилая дама, такая же, как и все, и носит все темное, блузки закалывает камеями, и акцент у нее нимский... А вот маленькая Элен порой одевалась очень странно, когда водила нас к мессе или шла к местным лавочникам: брюки, которые носят наездницы, сапожки, блузки с буфами и узкими манжетами, а то черные лыжные брюки или даже болеро, расшитое перламутром... В общем, легко можно было угадать, кем она была раньше... Однако и продавец газет, и булочник, кажется, любили ее и всегда разговаривали с ней очень вежливо.
- Добрый день, мадемуазель Тош... До свиданья, мадемуазель Тош... Что бы вы хотели, мадемуазель Тош?...
А в чем можно было заподозрить Белоснежку? Ее молчаливость, пучок и светлые глаза внушали уважение. Директриса наверняка удивлялась, что в школу за мной приходит эта девушка, а не мать; и почему я сам не иду домой, как все мои юные сверстники? Она, должно быть, думала, что мы богатые.
Как знать? Достаточно было директрисе увидеть Анни, чтобы она поняла, что с нами надо быть начеку. Я сам однажды вечером случайно услышал обрывки разговора Матильды с маленькой Элен. Анни еще не вернулась на своей малолитражке из Парижа, и Матильда беспокоилась.
- Она способна на все что угодно, - задумчиво произнесла Матильда. - Вы же, Лину, знаете, Анни - сорвиголова.
- Ну, ничего особенно серьезного она не устроит, - возразила маленькая Элен.
Матильда помолчала немного, а потом сказала:
- Понимаете, Лину, у вас все же такие странные знакомства...
Черты лица у маленькой Элен вдруг стали жесткими.
- Странные знакомства? Что вы, собственно, хотите этим сказать, Тильда?
Голос у нее был резкий, я и не знал, что он у нее может быть таким.
- Не сердитесь, Лину, - покорно и жалобно попросила Матильда.
Это была уже совсем не та женщина, которая дразнила меня, называя "дурачишкой".
С тех пор, когда Анни не бывало дома, я больше не думал, что она только и делает, что плачет все ночи напролет в "Кэрролл'з". Она, верно, устраивала что-то серьезное. Позже, когда я спросил, случилось ли что-нибудь, мне ответили: "Да, и это очень серьезно"; фраза прозвучала для меня отголоском той, которую я однажды уже слышал. Но в тот вечер меня страшно заинтриговало слово "сорвиголова". Сколько бы я ни заглядывал Анни в лицо, я видел только нежность. Значит, за этими ясными глазами и этой улыбкой скрывалась сорвиголова?
Я стал учиться в местной сельской школе. Она была чуть подальше школы Жанны д'Арк. Надо было дойти до конца улицы Доктора Дордена, перейти дорогу, спускавшуюся к мэрии и железнодорожному переезду. Огромные железные ворота открывались прямо в школьный двор.
Там мы тоже ходили в одинаковых серых куртках, но двор не был покрыт асфальтом. Там просто-напросто была земля. Учитель относился ко мне хорошо и каждое утро просил прочесть классу стихотворение. Однажды Белоснежки не было и за мной пришла маленькая Элен. На ней были брюки как у наездницы, сапожки и курточка, которую я про себя прозвал "ковбойской". Она пожала руку учителю и сказала ему, что она - моя тетя.
- Ваш племянник прекрасно читает стихи, - сказал учитель.
Я всегда читал одно и то же стихотворение, которое мы с братом знали наизусть: "О, сколько моряков, о, сколько капитанов..."
В этом классе у меня были хорошие друзья: сын цветочника с улицы Доктора Дордена, сын аптекаря, я помню то утро, когда мы узнали, что его отец повесился... сын булочника с хутора Метс, у его сестры, моей ровесницы, были вьющиеся золотые волосы, доходившие ей почти до пяток.