Несколько дней спустя в театре объявили собрание. Артистический народ собрался в зале для зрителей. На сцене установили кафедру, за которой занял место директор Еланский. Выпив из стаканчика глоток воды и, оглядев через очки подчиненную ему публику, он начал свою речь:
– Уважаемые товарищи: солисты, артисты хора, балета, музыканты, костюмеры, рабочие сцены, одним словом: – "Все мы театралы, спешим чуть вечер в залы!.. Я собрал вас на экстренное собрание, на подведение итогов недельного пребывания в Новгороде Великом. Хочу сказать, что пока гастроли проходят в целом неплохо. Народ на концерты ходит, поступают хорошие финансовые сборы. Коллектив театра обеспечен жильем в гостиницах, хотя не все проживающие в них ведут себя достойно: не соблюдают установленный порядок, напокупали электрических плиток и по ночам варят уху. Где у нас артист Соколов? Встань, покажись, пожалуйста."
Соколов сконфуженно встал со стула.
– Ага, вот он, – нацелился на Андрея директор Еланский Михаил Юревич.
Готовясь к разносу, директор пригладил усы, победно глянув на публику, блеснув обширной лысиной, продолжал:
– Вот этот артист – снабженец завалил музыкантов и солистов новгородской рыбой. Мало того, он у себя в номере солит рыбу. Мне пожаловался администратор гостиницы: "Ночью на первом этаже заселился приезжий и сразу лег спать, а утром он гневно орал, что ему сонному кто-то помочился в рот, что у него на языке привкус соленого". Работники его уверяли: "В нашей гостинице, да чтоб товарищ товарищу написал в рот – такого никогда не было и быть не может!" Стали искать причину и увидели, что с потолка капает на подушку. Поднялись этажом выше в номер Соколова, и обнаружили, что в его номере стоят друг на друге тазики с соленой рыбой. Рассол вытекает на пол, а далее на первый этаж товарищу на подушку. А вы не смейтесь, – строго посмотрел Еланский в зал, – в номерах надо соблюдать чистоту и порядок.
Директор отпил из стакана воды и продолжал:
– Возле театра есть ресторан, где на третье блюдо подают напиток – медовуху. К большому сожалению, ею стали злоупотреблять наши артисты. Ладно бы ограничивались минимальными дозами. А то, ведь, что получается?.. Во время спектакля на подтанцовке, как того требовалось, балерина прыгнула на партнера. Он не удержался на ногах и оба грохнулись на пол. Потом зрители говорили, что это было весьма потешно. И это все действие медовухи, – повысив голос, заключил Яланский.
– А где у нас артист Тамарин? Встань, пожалуйста, пусть на тебя посмотрит коллектив.
Тамарин бодро встал и отвесил поклон влево и вправо.
– Не паясничай, – одернул артиста директор. – Вот, товарищи, перед вами исполнитель комических ролей – Юрий Тамарин. Последствия медовухи привели его ночью к памятнику 1000-летия России. Мне про этого артиста рассказал охранник Кремля. В полночь он услышал лай собаки, подумал, что где-то посторонний человек. Подошел, а человек лаять перестал и начал разговаривать с бронзовыми изображениями людей. "Вы, – говорит, – зачем залезли друг на друга? Вот ты, с крестом в руке, который на самом верху, спускайся, все спускайтесь вниз, я сейчас петь буду. А вы, уважаемые, слушайте и аплодируйте. Хотя, можете не спускаться, слушайте стоя, я этого достоин".
В зале буря хохота, казалось, собрание превратилось в комическое представление. Директор, довольный своим выступлением, сам смеялся до слез. Высморкавшись в носовой платок, он продолжал речь более серьезным тоном:
– Но это еще не все. Артист Тамарин, вероятно, под влиянием все той же медовухи, ходил по пляжу, держал одежду подмышкой и рекламировал из плавок свои анатомические особенности. Что он хотел выказать этим великоновгородцам – понять затруднительно. Давайте кончать безобразия! Наша задача – нести культуру в массы, а не лаять по ночам и заниматься рекламой отдельных частей своего тела. Я понимаю интерес общества к ресторану "Детинец", ведь в стране такое заведение в единственном числе и всем хочется туда заглянуть, откушать яства по рецептам старины глубокой. Но при этом не забывайте о качестве спектаклей. Это в нашей работе главное, – заключил выступление директор Михаил Юрьевич.
Глава 11
В воскресный день Нина Филатова, как всегда, принесла Николаю Ивановичу парное молоко. Зайдя в дом, поставив на кухне банку, она обнаружила хозяина в постели:
– Ты что это до сих пор подушку мнешь? Пора вставать, вари свою любимую пшенную кашу… А ты, Николай, не занемог ли?
– Просто устал я, – лениво отвечал старик.
– Работал что ли всю ночь?
– А вот, почти всю ночь черта гонял.
– Чего-чего? – насторожилась Нина.
– Черта, говорю, гонял!
– Батюшки, – всплеснула руками женщина, – это во сне что ли?
– Во сне, а вроде все наяву, вот как тебя видел его.
Слушая бред инвалида, Нина присела на табуретку, задавая вопрос:
– Ну и чего ты видел?
– Ну, вот, лежу я так же, читаю про царя Петра, гляжу, а передо мной черт стоит. Харя у него точь-в-точь, как у Васьки – "лесного клопа", что на складе рабочим костюмы, валенки и рукавицы выдает.
– Ну и чего от тебя ему надо? – не унимается Нина.
– Дак я его спрашивал: "Ты как ко мне попал?" "Через окно" – отвечает.
– Оно же закрыто на зиму?
"А нам, чертям, все пути открыты, мог бы через трубу пролезть, да жалко новый костюм пачкать".
Нина крестится на Божий образ, а дядя Коля, приподнявшись на локоть, продолжал:
– Это ты, Фытов Васька – "клоп" по прозвищу?
"Нет, я черт" – отвечает.
– А ну, сними рога! – приказываю.
– Они настоящие, не снимаются.
– Ну и черт с тобой!.. Зачем пришел?
– Купи валенки, – говорит.
– Государственным имуществом торгуешь?.. Да и зачем мне на одну ногу два валенка?
"Тогда купи свою живую ногу – видишь, на ней все пальчики шевелятся… нет, лучше давай меняться – я тебе ногу, а ты мне – душу свою".
– Заманчиво твое предложение, черт. Кому не хочется ходить на двух ногах?.. Постой, а как мне жить без души? Она, даже у животных есть. получается, я буду жить бездушным истуканом?.. Душа-то у меня от Бога, как я ее могу на что-то поменять?.. Нет, черт, не видать тебе фарта! Сделай милость, пододвинь свою поганую морду, а то клюшкой не достану!
Дядя Коля, вздохнув, радостно рассмеялся, затем вытерев губы, продолжал:
– Ох, и надавал я ему. Откуда только прыть взялась, скачу за чертом на одной ноге, клюшкой, как саблей машу. Черт от меня под стол – шасть и кричит: "Бери ногу – давай душу!" А я его клюшкой, клюшкой! Он от меня на шифоньер – шасть и кричит: "Бери, старый дурак, ногу – давай душу!" А я его клюшкой, клюшкой… так он и вылетел из дому через трубу. Неповадно ему будет – души людские скупать.
Нина хохотала до слез, такого в кино не увидишь, а затем, подумав, предложила:
– Надо к тебе батюшку Георгия послать, пусть избу твою святой водой окропит, а то дьявол будет навещать тебя каждую ночь.
– А я его клюшкой, клюшкой, – храбро восклицал старик.
– У дьявола сила несметная, с ним бороться надо Божьим словом и крестным знамением.
– Нина, а ты вчера смотрела телевизор? Там о конце света говорили, даже дату назвали.
– Дак ведь, стоит глаза сомкнуть навсегда, вот тебе и конец света, – отвечала женщина.
– Не-ет, замотал головой Николай Иванович, – я говорю о конце света всему мировому масштабу. Правда это, аль нет?
Нина подумала и, вспомнив заветы библии, отвечала:
– Господь Иисус Христос сказал своим ученикам, что срок кончины мира или день Господень, не ведом никому, кроме Бога Отца.
Позднее Соколов, встретившись с дядей Колей, поделился с ним сокровенными мыслями:
– Я ведь, тоже вижу сны, правда, с чертями не воюю. У меня и во сне, и наяву воспоминания о театре, о творческом коллективе.
– Чего ж ты – голова твоя садовая, из театра ушел? – качает головой дядя Коля. – Жил бы в городе, как во дворце припеваючи, в ванной бы мылся, там и горячая вода в доме, и теплый туалет для удобства. И вообще город – он веселый, там люди не скучают, не сидят у окна, как я.
– Ты прав, Николай Иванович, там для дегенератов и ванна, и шампанское, но разве смысл бытия в этом, все равно для счастья этого мало. Нет ничего хуже одиночества.
– Вот тут ты прав, – согласился старик, – иногда плакать хочется.
Соколов поднял голову, стал рассказывать:
– Любил я в театре девушку Жанну, прекрасной души человек. После окончания гастролей мы артисты уезжали в отпуск. Я приехал в родительский дом в поселок Береговое, а моя балерина Жанна в деревню к родителям. Мы с ней расстались большими друзьями, надеясь на скорую встречу. Я ходил на рыбалку, косил сено, колол дрова на зиму. Отпуск прошел быстро. Но все это время давила тоска одиночества и неприятное ощущение. Наконец, вернулся на работу в театр и вижу возле доски объявлений и расписаний спектаклей фотографию Жанны в черной рамке и свежие цветы.
– Умерла что ли девушка-то? – воскликнул дядя Коля.
– Погибла. У меня перехватило дух…
– Да что произошло-то?..
– Брат решил покатать ее на мотоцикле по лесу вдоль реки. На повороте их занесло, сорвались с обрыв. Брат остался жив, а Жанночка. У меня все внутри перевернулось, умерло, а раз ее не стало и театр мне стал не мил. Разве можно на сцене петь с раненым сердцем, коль душа не поет? Уходя из театра, лег на пол сцены, которого касались ноги балерины Жанны, поцеловал пол и с тяжелым сердцем навсегда покинул стены Музыкального театра – храма моей мечты.
Жизнь непредсказуема, ни один человек не знает, куда, в какую сторону ему укажет путь вектор его судьбы.