После "дня освобождения Новороссии" выехали почти все до последнего державшиеся жители города. Остались в основном только немощные и старики.
Я хорошо запомнила одного соседа из соседнего подъезда. Это был высокий худощавый интеллигентного вида старик, с высоким лбом, седыми, зачесанными назад волосами. Каждый день в одно и то же время он очень медленно прогуливался по нашему опустевшему двору. Видно было, что у него есть годами сложившийся распорядок дня, которого он старался придерживаться. Он мне очень напоминал отца, который также в последние годы любил гулять перед нашим домом. На длительные прогулки у него просто не было сил.
Как и этот старик, практически пустой город старался придерживаться расписания. Один раз я ехала маршруткой, которые ходили редко, но регулярно, к своей тяжелобольной тете. Водитель оказался явным сторонником новоявленной республики, над его головой развевалась жуткая полосатая ленточка, а из динамика звучало местное радио. Тихий вкрадчивый голос призывал вступать в доблестную армию Новороссии. Голос вещал о том, как победоносная армия Гиркина гордо покинула Славянск и гордо вошла в Донецк, как ей не смогли преградить путь негры на польских танках. Почему негры? Потому что всех украинских патриотов "победоносная армия" уже победоносно перебила, а боевую украинскую технику уничтожила, и, кроме наемников-негров на польских танках, воевать с украинской стороны больше некому. Текст я передаю практически дословно. Вечером я, давясь от смеха, рассказываю по телефону маме, которая перебывает на даче, о "победоносной армии" и неграх на польских танках. А мама мне говорит: "Ты зря смеешься, сегодня бабки в магазине рассказывали об этих неграх". А дача наша была уже на украинской территории, где тоже не транслировался ни один украинский канал, а вещало только российское телевидение.
Прогулка – "праздник освобождения Новороссии"
Прогулка – "праздник освобождения Новороссии"
Из украинских каналов дольше всех продержалось в Донецке Radio ROKS. Для меня они были просто голосом Украины. Каждое утро я с нетерпением ждала встречи с ведущими утреннего шоу Radio ROKS Соней Сотник и Сергеем Кузиным. Приемник у меня стоял на кухне. Они мне составляли компанию за завтраком. Как-то раз, я уже не помню, в каком контексте, кто-то из них сказал: "Жаль, нас не слышат в Донецке". Я чуть не закричала в ответ: "Слышат, слышат". А одним утром я включила радио по привычке, перед тем как сварить себе кофе, а в ответ из приемника раздалась тишина. Их вещание тоже прекратили, а на этих волнах стало транслироваться через несколько дней радио Relax. Остаток лета я прожила под радио Relax, тоскливые мелодии которого очень гармонично сочетались со взрывами за окном.
Как-то я решила выпить кофе и через Facebook выяснила, что пара точек в городе таки работают. Среди прочих, к моему большому удивлению, работала и "Львівська майстерня шоколаду". Кафе было открыто, но посетителей не было, как и прохожих на улицах города. Все остальное, как всегда: белые кружевные скатерти, вкусный шоколад, вежливый украиноязычный персонал. На доске с меню кто-то написал: "Усе буде добре". Как тогда мы все надеялись, что "Усе буде добре!!!"
Проблемы стали подбираться незаметно. Закончилось мороженое типа Baskin-Robbins со вкусом моря, закончились шоколадки Roshen, полки магазинов пустели на глазах.
Обстрелы увеличивались. Я бы даже сказала, это были не обстрелы, а расстрелы. Безоружные жилые кварталы просто расстреливали. Никто не мог сказать, чья сегодня очередь, кто сегодня окажется под огнем. По вечерам все слушали взрывы, определяя район и сверяя его с данными из интернета.
Неожиданно для себя после многолетнего воздержания я стала употреблять спиртное. Как-то во время очередного и затянувшегося обстрела я поняла: "Надо срочно выпить!" Я нашла у себя в холодильнике вино для соусов в пол-литровой баночке с закручивающейся крышечкой, достала красивый бокал, спрятанную на черный день шоколадку Roshen. Вино было кислым, гадким и дешевым, как и положено вину для соусов, но мне сразу стало легче.
Я жила в стратегическом районе теперь уже не работавшего железнодорожного вокзала. После очередного жесткого обстрела закрыли один из супермаркетов моего "бермудского треугольника". Снаряд попал в заправку напротив. После другого обстрела закрыли спортклуб. Снаряд попал в крышу. По счастливой случайности никто не погиб.
Я хорошо запомнила одно утро. Проснулась от сильного взрыва, по звуку – где-то очень близко. Смотрю вниз – мимо моего балкона бегут люди. Я никогда не забуду эти ощущения: ты почти "неглиже", сонный, у себя на балконе, рядом взрываются снаряды – а ты практически в одних трусах и не можешь сообразить, где твои вещи. С тех пор я стала ложиться спать так, чтобы в любой момент иметь возможность вскочить и бежать. На местном лексиконе это называлось "пижама для выхода в свет".
Обстановка накалялась. Мало кто из моих знакомых понимал, почему я не уезжаю. Но больше всего меня бесил вопрос: "Кто стрелял?".
Тем летом людей за пределами Донецка я разделила на три категории. Первые говорили мне: "Что ты там сидишь, тебе что, жизнь надоела, уезжай куда-нибудь". Вторые говорили: "Приезжай к нам, в Донецке опасно". А третьих я называла на своем внутреннем сленге – "особо любознательные". Они засыпали меня вопросами: "А кто стрелял, а откуда, а знаешь, что вчера было в Горловке, ее с землей сравняли, я по новостям видел". Как меня бесили эти люди и этот их вечный вопрос: "Кто стрелял?".
На войне стреляют все, все стороны конфликта. Это факт, который нужно признать. Центр города обстреливали "эти" с ленточками, это тоже факт, который не замечать невозможно. Да и во время обстрела, честно говоря, абсолютно все равно, откуда к тебе летит снаряд.
Почему-то я очень хорошо запомнила день, когда обстреляли один из центральных жилых элитных районов – Европейский. Этот день назвали "наше 11 сентября". Фотографии обстрела высотных красивых домов действительно чем-то напоминали фотографии крушения башен-близнецов в Нью-Йорке. В тот день был полностью уничтожен магазин "Купеческий" – один из элитных продуктовых магазинов Донецка. Прекрасные золотисто-серебристые донецкие девушки в мирной жизни возили там за собой корзинки на колесиках с одним йогуртом, томно покачивая бедрами на пятнадцатисантиметровых шпильках. В военной реальности от элитного магазина остались только осколки бетона.
В топе моих "любимых" вопросов был еще вопрос о бомбежках фосфорными бомбами. Как я его ненавидела. Пост в Facebook’e об этих бомбах был у меня практически перманентным. "Я в Донецке, в трезвом уме и здравом рассудке. Самолетов нет, фосфорных бомб тоже. Не смотрите российские новости".
Помню, я вначале пыталась вести какую-то разъяснительную работу, кому-то что-то доказывать. Писала большие объяснительные посты своим московским друзьям. А потом поняла – все это бесполезно. Каждый человек выбирает ту часть реальности, которая ему близка, и видит только то, что он хочет видеть. Когда человек, живя в Донецке, смотрит на миномет с российским флагом под своими окнами и говорит, что "он нас защищает", объяснять что-то уже не имеет смысла.
Мирная жизнь все дальше уходила в прошлое. Война проступала отовсюду, даже в режиме дня. Если меня когда-нибудь спросят, чем военный город отличается от мирного, я скажу не задумываясь: наличием комендантского часа и тишиной. Тоскливо-звенящей военной тишиной вымершего города без автомобильных сирен, привычного городского гула, без детских голосов. Звенящей тишиной города-призрака, особенно ощутимой после длительных артиллерийских обстрелов.
Из-за комендантского часа целое лето я была лишена ежевечернего променада. Я сама удивляюсь, как это вынесла, учитывая мою страсть к долгим пешим прогулкам, особенно вечерним. К ним меня приучил еще папа в детстве. У него была традиция – вечерний моцион перед сном. И он часто в детстве брал меня с собой.
Удивительно, но человек может привыкнуть ко всему. Тем летом гулять мне не хотелось совсем. И это мне не казалось чем-то из ряда вон выходящим.
Очень редко, перед самым началом комендантского часа, я выходила подышать свежим воздухом и немного пройтись по улице Артема. Рядом с моим домом находился городской пруд, в котором как-то уж очень мирно и размеренно плавали утки, вдали, на другом берегу, традиционно дымилось какое-то неизвестное мне здание, мимо проезжали "броневички" с военными, они направлялись в сторону не работающего железнодорожного вокзала. Созерцая эти "броневички", я каждый раз с напрасной надеждой мечтала о том, что, может, они уезжают навсегда из нашего города.
Изредка уже поздним вечером, после начала комендантского часа, я спускалась в наш двор между четырьмя большими многоподъездными девятиэтажными домами. Я жила в классическом спальном районе. Если светилось окон десять – это было хорошо. Наш двор, как и город, был практически пуст.