Это была симпатичная девушка моего возраста, с темными волосами и загадочной улыбкой.
- Еще у нас есть Оуэн, но он сегодня с нами не ужинает. Он занимается календарными вычислениями, - продолжила Верна.
Я понятия не имел, что значила ее последняя фраза, но не стал спрашивать, а только улыбнулся и кивнул.
- Есть и другие гости, - сказала Верна, - но они появляются здесь только для обследований, когда к нам приезжают ученые.
Она посадила нас за дальним концом стола и сама села рядом. Один из Сондерсов смотрел на меня, не отрываясь, - видимо, пытался понять, какой у меня талант. Конечно, повышенное внимание ко всяким мелочам и способность к механическому запоминанию - это было мелковато по сравнению с переосмыслением процесса горения спирта. Отец отпил глоток воды и обвел комнату равнодушным взглядом.
- Доктор Гиллман сейчас придет. Он только что приехал из Айова-Сити и теперь в ближайшие дни будет здесь, - сказала Верна.
- Отлично, - ответил отец.
За столом повисла неловкая пауза. Роджер - тот старик, который делал модели соборов и небоскребов, - косился на меня прищуренным глазом, словно прицеливался. Я попытался улыбнуться Терезе, но увидел, что она уже смотрит не на меня, а в окно за моей спиной, - оно выходило прямо в поле.
Наконец пришел доктор Гиллман - человек лет шестидесяти, с редкими волосами и седыми бакенбардами, одетый в шерстяной свитер. Лицо у него было бледное, бумажного оттенка, глаза - как бы вылинявшие, и выглядел он устало и очень академично.
- Рад вас приветствовать, джентльмены, - сказал он и тут же спросил у отца: - Вы занимаетесь кварками, не так ли?
Отец и Уит встали из-за стола, чтобы пожать ему руку.
- А, помню-помню! Вы астронавт, - сказал он, глядя на сияющего Уита.
Доктор сел за стол и одним стремительным движением постелил себе на колени салфетку.
- А ты, стало быть, Натан, - сказал он мне. - Рад познакомиться.
Я пробормотал "здрасте". Доктор передал соседу корзинку с хлебом, взял бутылку и налил красного вина - сначала самому себе, а потом, не спрашивая разрешения, отцу и Уиту.
- Я надеюсь, Верна вам всех здесь представила? - спросил он.
- Да, спасибо, - ответил отец.
Гиллман отломил кусок хлеба и отправил его в рот. Женщина в белом фартуке принесла из кухни поднос с едой. Между нами и другими "гостями" осталось несколько пустых мест.
Уит наклонился к Гиллману и спросил:
- А что, они все гении?
Отец осторожно попробовал вино. При слове "гении" он внимательно посмотрел на Гиллмана.
- Это зависит от того, что вы называете гениальностью, - ответил доктор. - Гении - это те, кто способен обучаться интуитивно. Или те, кто верит в свои идеи, какими бы странными они ни казались. Эйнштейн, бывало, доказывал теоремы…
Он откусил кусок хлеба и замолчал, пережевывая. Впоследствии я убедился, что у него была дурная привычка делать паузы посредине фразы.
- …во сне или во время прогулки с собакой. И эти теоремы изменили нашу картину мира. Вот это и есть гениальность.
Он принялся аккуратно намазывать масло на кусочек хлеба. Один из Сондерсов поглядывал на наш конец стола, видимо пытаясь ухватить нить разговора.
- У Эйнштейна были все дома, - сказал Уит, рассматривая на свет стакан с вином. - Он психом не был.
- Вы что, хотите сказать, что Эйнштейн придумал теорию относительности во сне? - спросил отец.
- Течение времени зависит от скорости движения объекта. По мне, так это очень похоже на сновидение, - ответил доктор и положил хлеб себе на тарелку.
- А вы вообще учились физике? - осторожно спросил отец.
- Вначале Ньютон создал небо и землю, - ответил Гиллман, отхлебывая из бокала, - а также падающие объекты. Затем пришел Эйнштейн и научил нас тому, что значит свет. Свет и движение. В современной физике есть что-то от шаманства, вы не находите?
Гиллману явно нравился этот разговор. Он хихикнул - иначе этот звук назвать было нельзя - и потянул бокал ко рту. Отец, который совершенно не чувствовал иронии, искоса смотрел на него, пытаясь понять, что тот имеет в виду.
Уит засмеялся.
- Точно, шаманство! Ёперный театр! - сказал он и добавил, повернувшись к отцу: - Я думаю, этот парень разбирается в физике.
Только Уит мог назвать человека, который с виду был больше всего похож на Артура Рубинштейна, парнем. Отец в замешательстве отвел глаза и стал переводить их с орнамента на скатерти на высокие окна столовой и обратно, как бы выбирая между материей и рефлексией. Гиллман почувствовал, что что-то не ладится, и решил обратиться ко мне:
- Меня очень заинтересовала твоя синестезия. Как у тебя с памятью?
- Неплохо, мне кажется, - ответил я.
- У нас тут недавно гостил молодой человек, который помнит наизусть всю Британскую энциклопедию.
- И что с ним стало потом? - тут же спросил отец. В его тоне все еще слышалось раздражение.
- Сейчас он сотрудничает с телевикториной. Помогает готовить вопросы.
Этот ответ явно разочаровал отца. Неужели я воскрес только для того, чтобы работать на телевидении в каком-нибудь шоу? Гиллман плеснул вина себе в бокал и посмотрел его на свет. Женщина в фартуке поставила перед ним бефстроганов, и он издал радостное восклицание.
- Вы знаете, доктор, - обратился к нему отец, - я хотел бы обсудить с вами одну вещь.
- Пожалуйста!
- У Натана настоящая страсть к телевидению. Он хотел бы смотреть его как можно больше, пока находится здесь. Честно говоря, сам я не вижу в этом большого смысла. По мне, это просто фотоны, мечущиеся в вакуумной трубке…
- А вот я люблю телевидение, - объявил Уит. - Всегда смотрю "Чирс" и "Ночной суд".
- Я рассматриваю телевидение как определенный вид информации, - произнес доктор почти пренебрежительным тоном. - Байты информации маскируются под развлечения. Но что касается Натана, то он может смотреть телевизор когда захочет.
- Ну вот видишь, - обрадовался Уит, - тебе тут не о чем беспокоиться. Сладостная жизнь, как говорят итальянцы!
Отец кивнул и принялся за еду. Я попробовал свой бефстроганов. Говядина имела именно тот вкус, который был заключен в слове "говядина": плотный, бычий и соленый.
Я услышал, как один из братьев Сондерсов говорит другому:
- Ты тупица. Смотри. Пусть "К" - это ряд высказываний на языке "Л", а "М" - набор всех моделей, определимых в классе "Н" и состоящих из ограниченного числа объектов и определенного набора отношений…
Второй брат - он был чуть потолще - сначала слушал его, положив локти на стол, а потом прервал этот поток слов:
- Короче! Что все это значит, ты понял или нет, придурок?
Отец не обратил на разговор братьев никакого внимания. Он сжал мне плечо и сказал на ухо:
- Ну что, правда ведь есть в этом месте что-то, а?
Я попытался поймать взгляд Терезы, но она снова отвела глаза.
После ужина отец и Уит собрались уезжать, и я вышел на улицу попрощаться с ними. Мы шли по гравийной дорожке к "олдсмобилю". Отец бренчал мелочью, засунув руки в карманы, и то и дело оглядывался на дом.
- Твоей маме понравится это место, когда она приедет тебя навестить, - сказал он. - Она любит такие дома.
Мы подошли к машине. Уит сел за руль и завел двигатель.
- Хотел бы я тут пожить, - сказал он мне через открытое окно. - Кормят тут убойно.
Отец вытащил руки из карманов и протянул мне медный компас с крышкой, предназначенный специально для горных походов.
- Вот тебе подарок по случаю выздоровления, - сказал он и добавил, отводя взгляд: - Помни, Натан, ты здесь для того, чтобы найти самое важное в твоей жизни. Ты должен определиться, чем будешь заниматься. И институт - именно то место, где тебе могут помочь. Понимаешь?
- Посмотрим, - ответил я.
- Корабль к взлету готов, - отрапортовал Уит.
Отец хотел было сесть на переднее сиденье, но потом вдруг подошел ко мне и неловко обнял. Я тоже обнял его, не поднимая глаз. Надо сказать, последний раз мы с ним обнимались, когда я ходил в начальную школу. Он похлопал меня по спине. Я чувствовал, как его саржевое пальто царапает мне лицо. Отец все еще был на целую голову выше меня. Пахло от него заплесневелой кожей старых чемоданов, а также лекарственным шампунем. Я вдруг почувствовал себя одиноким, словно меня бросали совсем одного среди незнакомых людей. Впрочем, так оно и было.
- Мне тут как-то не очень… - начал я, но отца рядом уже не было.
Он сидел на переднем сиденье, отделенный от меня лобовым стеклом автомобиля. Уит тоже вылез и одарил меня медвежьим объятием, подняв при этом сантиметров на десять над землей.
- Мы будем следовать за твоими успехами, малыш, - пообещал он. - Ты возьмешь главный приз, я в тебя верю!
Сказав это, он сел обратно в машину. Отъезжая, он пару раз просигналил и помахал мне рукой. Когда машина выбралась на асфальт, отец открыл книгу и включил лампочку, при свете которой обычно читал в дороге. Крошечный светлячок в огромном темном "олдсмобиле" мелькнул пару раз между деревьями, а затем машина растворилась в вечерних сумерках.