3
Весь следующий день я проспал. А потом я познакомился с девушкой по имени Алиса, как выяснилось, она занималась йогой и рейки; через несколько дней она сказала мне:
- А ведь здесь, в Иерусалиме, есть тайный семинар по магии, тайным учениям и каббале; было бы так здорово туда попасть.
- Откуда ты о нем знаешь? - спросил я.
- Мне говорила моя подруга; но ее туда никогда не пускали, потому что они думали, что она глупая. А это не так, точнее не совсем так. Там бывают самые главные маги.
- Ну хорошо, - ответил я, - давай же туда попадем.
Я позвонил Брату Оленю и сказал, что снова приду к нему на крышу; про Алису я дипломатично промолчал.
- Семинар возродился, и ты на него снова ходишь, - сказал он. - Замкнулся малый круг; но ведь ты же придешь не только для того, чтобы напиться?
- Нет, - ответил я, и это было чистой правдой.
Он объяснил мне, что на ближайшем семинаре появится верховный жрец Вавилона и зачитает 67 правил восхождения на зиккурат.
- Он либо шарлатан, либо сумасшедший, - сказал Олень, - но, как ты понимаешь, это не имеет значения; дух дышит, где хочет; даосы тоже были шарлатанами, но переморили нескольких императоров.
Как мне кажется, он верил в то, что граница между истиной, магией и шарлатанством будет окончательно видна только с высот избавления; до семинара же оставалось ждать три недели.
- А правда ли, - спросила меня Алиса, когда осталось только два дня, - что, как говорят, во время семинаров Брат Олень летает по комнате?
- Не всегда, - ответил я, - в зависимости от настроения. Иногда просто поднимается над креслом, одергивает себя и сразу плюхается назад, а часто и вообще ничего не происходит. Так что, скорее всего, ты не увидишь ничего необычного.
Она обиделась.
- Не такая уж я и слепая, - сказала она, - у меня, между прочим, вторая степень по рейки.
Честертон как-то писал, что когда уходит вера в Бога, появляется вера во все, что угодно.
Я пришел минут на сорок раньше, и все это время мы с братом Оленем сидели на кухне и вспоминали те места, где вместе пили; этих мест было довольно много, и мы медленно скользили вдоль стен города: гора Скопус, ботанический сад, пьяный дворик в Нахлаоте, Сад Независимости, предместье Неве-Яаков в дальнем медвежьем углу города, брошенная арабская деревня Лифта у въезда в город и разные флэты - за эти годы их было довольно много. Потом мы стали вспоминать первых посетителей семинара, неустроенных, бездомных, длинноволосых, чья собственность обычно ограничивалась узлом с вещами и парой коробок книг; они часто поселялись там, куда приходили.
- Ты помнишь, - спросил Брат Олень, - как у меня жил целый бродячий театр и еще два художника?
Мы засмеялись и выпили.
- А ты помнишь, - спросил я, - почему мы тогда никогда не ходили в кафе?
И мы засмеялись снова; это было потому, что ни у кого из нас тогда не было денег на кафе; это было ужасно давно. Даже на бутылки "Хеврона", дешевого вина неизвестного происхождения, нам приходилось скидываться. Мы были нищими, как дворовые псы, и экономили на автобусных билетах. Я не уверен, что и теперь мы смогли бы заплатить такую цену за право жить так, как считали нужным, и делать только то, что любим. А может быть и смогли бы, подумал я.
- А помнишь, как мы ночью разгружали коробки неизвестно с чем? - сказал, входя, Толстый Вепрь. - Это было летом, было темно, жарко и душно, и мы вымокли с ног до головы, отчаянно устали, и от нас воняло потом. Мы заработали ужасно много, и нам вдруг даже хватило на хорошее вино; это было совсем не то, что мы пили обычно. То, что мы пили обычно, пить было вообще невозможно; это потом у нас у всех как-то нашлась работа.
- А ты помнишь, - сказал Вепрь, - как мы угнали эту "Хонду" и оставили ее прямо у полицейского управления?
- Да, - сказал я.
- А ботанический сад?
- Да.
- А эту девицу, которая клялась, что видела там розовых страусов?
- А ты помнишь? - сказал Брат Олень.
- Да, - сказал я еще раз, - конечно, помню.
А потом настало время идти встречать Алису, и я ушел; мы вернулись минут через двадцать; Брат Олень посмотрел на нее с кислой миной, но ничего не сказал; он был самым деликатным из всех известных мне оленей. Когда мы вошли, он был уже облачен в длинную мантию мага с широким черным кантом. Начали собираться гости. Почти все они были мне знакомы; и почти все изменились. Последним появился Зеленый, лучший из иерусалимских самогонщиков; он принес три большие бутылки "Ушей Голема", в просторечье называвшихся "Големовка". В "Ушах" было градусов сорок пять - пятьдесят, но благодаря многочисленным травам, специям и добавкам они почти не чувствовались - точнее, чувствовались с некоторым опозданием. По крайней мере, так всем нам когда-то казалось; он действительно умел это делать. Брат Олень жил на последнем этаже, и рядом с его квартирой находилась ржавая железная дверь, ведущая на крышу; она всегда была открыта. Мы расстелили матрасы по кругу, расставили бутылки, зажгли свечи; в ночной темноте огни Иерусалима лежали под нашими ногами, скатываясь вдоль холма, поднимаясь на соседние склоны, растворяясь вдалеке; мы долго рассматривали созвездия: Орион, Близнецы, Стрелец, Кассиопея. Сидели на матрасах, пили вино, дешевый джин, "Уши Голема" и самодельные настойки, разговаривали о звездах.
А потом появился верховный жрец Вавилона. Он был лысым и загорелым, и тусклый свет свечей отражался от его лысины. Долго усаживался, исподлобья смотрел на нас; Брат Олень представил его.
- Вся еврейская мистика, - начал жрец торжественно и неожиданно, - вышла из Вавилона. Но не только она. Еврейский календарь, добавил он, еврейская ангелология и демонология, даже Библию евреи написали в Вавилоне для того, чтобы оправдать свою инаковость, сохранить себя среди чужих племен. И поэтому в Библии множество отзвуков истинного вавилонского знания; это может показать даже самое простое и поверхностное сравнение; и уж тем более в Талмуде. Даже еврейский Новый год - это на самом деле вавилонский Новый год; и точно так же обстоит дело с христианской, исламской и индийской мистикой. В основе всего лежит Вавилон, в основе всего лежит Вавилонское изгнание, но не изгнание из Палестины в Вавилон, а наоборот - изгнание из Вавилона, родины всякого истинного знания. Этого знания можно было достичь, поднявшись на зиккурат; впрочем, у каждого в душе свой зиккурат, - сказал он торжественно.
- А что нужно съесть, чтобы туда подняться? - спросила Юшка, но верховный жрец Вавилона ее проигнорировал.
Сейчас он зачитает самое главное, сказал он, шестьдесят семь правил восхождения на зиккурат; это очень важно, поскольку ни один человек, нарушивший хотя бы одно из этих правил, никогда не сможет удостоиться мистического откровения. Я увидел, как Брат Олень выпрямился, потер переносицу; его взгляд стал снова напряженным и сосредоточенным. Верховный жрец зачитал свои правила; среди них было предписание вдыхать ветер вечных равнин, указание смотреть под ноги при любом духовном восхождении и запрет на общение со слишком разговорчивыми духами. Потом он рассказал, как в одном из своих предыдущих воплощений он предал проклятию Ассирию, и Ассирия исчезла. Он говорил медленно, задумчиво, чуть торжественно. "То же самое, я сделал с Британской империей", - добавил он. Алиса смотрела на него потрясенным и зачарованным взглядом.
- И эта Ассирия действительно исчезла? - спросила она меня чуть позже шепотом.
Потом верховный жрец ушел, и мы начали обсуждать Вавилон и древнюю мистику Междуречья. Брат Олень, как всегда, выглядел разочарованным.
- Опять мимо, - сказал он мне тихо, приложив ладонь к губам.
Большая часть окон уже погасла; холмы стали чернее; яснее и отчетливее обозначились ленты дорог. Я смотрел на луну - большую, белую, с пятнами гор.
- А почему он ничего не сделал? - спросила меня Алиса.
- Кто именно? - ответил я, не понимая.
- Ну верховный жрец; что-нибудь сверхъестественное, мистическое, хотя бы полетал, а?
- Он слишком важный маг, - сказал я, - чтобы показывать фокусы или заниматься подобными глупостями.
- Ты что, не веришь в то, что он рассказал? - ее голос прозвучал как-то расстроенно и жалобно. - А вот твой друг, между прочим, верит.
- Да нет, что ты, - успокоил я ее, - конечно же, верю. Я даже духов немножко умею вызывать.
- Ну, тоже мне редкость, вызывать духов и я умею; мы еще в школе вызывали. К нам пришел дух Бен-Гуриона и очень ругался.
- Очень ругался?
- Ну да, по-русски и матерно.
Я смотрел на луну, и она медленно скользила навстречу ветру; на ее поверхности высвечивались рваные контуры невидимых земных облаков. Было холодно, мы сидели, прижавшись друг к другу, допивали "Уши Голема" и собирались расходиться. Кто-то уже ушел. Алиса выясняла у Юшки, не страшно ли ей жить в Гило.
- По нему же стреляют почти каждый день.
- Да нет, прикольно, - ответила Юшка, - и вид красивый. А когда я трахаюсь, я все равно ни хрена не слышу.
У нее были разноцветные, раскрашенные пряди, разбросанные по плечам. И тут она стукнула себя по макушке:
- Слушайте, народ, я чуть было не забыла - у Майкла брата шарахнуло, надо будет поехать его навестить.
- Серьезно задело? - спросил Толстый Вепрь.
- Да нет, - ответил Брат Олень. - Вроде нет; в основном, взрывной волной, а так - царапины.