- Об операции "Лонгинес" я, разумеется, слышал, - сказал наш новый знакомый, в зеленой майке навыпуск, джинсах и черной кепи, проводя нас на кухню. - Вы будете пить чай, кофе или водку?
Мы выбрали водку, попросили, чтобы чай был крепким, и приготовились слушать. Хозяина дома звали Феликсом.
- Но это далеко не главное, - продолжил он. - В любом явлении главное понять причину, принцип, пружину, движущую силу. Когда-то физики считали, что имеют дело с миром явлений и фактов, теперь же мы говорим скорее о потоках информации. И, следовательно, мир - это огромный текст, распределение информации. Нужно понять мысль, стоящую за этим текстом.
- И что же? - спросил Марголин заинтересованно и несколько изумленно.
- Любопытно, - объяснил он, - что гуманитарные науки пришли к подобным же выводам. Вы слышали о Лотмане?
Мы переглянулись и молча кивнули.
- Так вот, не только Лотман, но и вся тартусско-московская семиотическая школа пришла к выводу, что мир - это текст. Но как бы плохой и невнятный; в этом смысле в семиотической структурированности стихотворения Пастернака больше реальности, чем в том, что мы видим вокруг.
- И что же мы видим вокруг? - спросил я.
- Всякую дрянь, - ответил он, подумав, - а великий философ Мамардашвили писал, что в акте проецирования сознания на экзистенциальное пространство воображаемого генерируется все богатство значений человеческой жизни. Это же подтверждает и Бибихин, когда пишет… давайте я вам прочитаю…
И он полез в шкаф за книгой; я остановил его, сказав, что мы ему верим.
- Но ведь то же самое, - сказан он победоносно, - думали и западные предшественники Лотмана: и Витгенштейн, и Леви-Стросс, и Мишель Фуко, и Ноам Хомский, и Жак Деррида. Все они, кстати говоря, были евреями; а знаете почему?
- Нет, - ответил Марголин.
- Потому что иудаизм - в отличие от христианства с его греческими и, в сущности, совершенно языческими домыслами - всегда знал это и без современной науки. Известно, что Тора, она же божественная мудрость, существовала еще до сотворения мира; об этом говорят все каббалисты. Но еще задолго до каббалы, и в "Книге творения", и в "Книгах Еноха", и в "Алфавите Рабби Акивы", и в "Книгах Дворцов", и в "Книге ангела Разиэля" говорится о том, что мир - это текст, написанный ивритскими буквами; в то же время очевидно, что на самом деле на иврите можно написать только один текст - и это текст Торы. Так вот, из всего этого неизбежно следует, что, собственно, вся современная наука - и естественная, и гуманитарная - говорит о том, что весь мир написан в Торе.
- Так что же с Рабином? - спросил я с некоторым нетерпением.
- Это же очевидно, - сказал он, посмотрев на нас с торжеством. - Он поставил под сомнение право евреев на Эрец-Исраэль, записанное в Тексте, попытался переписать Текст, который нельзя переписать, и был из этого текста, стерт. Из той главы, которая посвящена миру.
- О нет, - сказал Марголин в отчаянии.
- Именно так, - с торжеством ответил ему Феликс, - и здесь уж ничего не поделаешь.
- Но ведь вы написали нам, что название операции "Лонгинес" вы уже слышали, - сказал я.
- Конечно, слышал, - ответил он, - кто же его не слышал.
- А от кого?
- Ну если вас интересуют такие детали, - сказал он с некоторым изумлением, - то я, конечно же, дам вам адреса.
Он порылся в записной книжке и дал нам имена двух человек, интересовавшихся смертью Рабина, от которых он и слышал про операцию "Лонгинес". Один из них жил в Кфар-Тапуах, другой был инженером из Мицпе-Рамона.
Кфар-Тапуах был, несомненно, ближе; к тому же телефон в Мицпе-Рамоне не отвечал с убедительным постоянством. На центральной автобусной станции мы сели в бронированный автобус, проехавший через блокпосты и медленно заскользивший сквозь поток машин с зелеными номерами арабских территорий; чуть позже роскошные дома христианской Рамаллы и красные крыши поселений уступили место серебристым, серым, охристым холмам Самарии, тощим овцам, лоточникам на дорогах, черным фигурам пастухов. Пестрые бесформенные белесые пятна дальних деревень почти сливались с плавными изгибами холмов. А потом мы сидели на высокой террасе белого каменного дома; предзакатное солнце окатило нас своим теплым оранжевым светом, в саду кричали дети, где-то в долине были слышны звуки перестрелки. Хозяин дома, с окладистой бородой, в большой белой кипе с тонким вышитым узором, рассказывал нам о новом поселении недалеко от Шхема, в недавнем основании которого он участвовал; в этом поселении пока еще никто не жил, но туда обещали перебраться два ешиботника и одна молодая семья из Нетивота.
- Рабина убил Перес, - сказал он, - это все знают.
- Понятно, - сказал я, - а доказательства?
- А доказательств вы у нас не найдете, у нас единственное поселение, где на Шабак никто не работает; у нас провокаторов нет.
Я заметил, что солнце начало медленно сползать к горизонту.
- Это провокация против поселенцев и всего национального лагеря, и ниточки тут тянутся из Вашингтона, - добавил он чуть погодя, - они хотят нашей кровью заплатить за арабскую нефть.
- Но ведь вы сказали нам по телефону, что знаете детали операции "Лонгинес", - сказал Марголин.
- Конечно, знаю, - ответил он с явной антипатией, - я же вам только что все объяснил. Или вам нужны оперативные детали?
Мы сказали, что да, именно они нам и нужны; но он пренебрежительно ответил, что его-то они не интересуют.
- А от кого вы слышали это название? - спросил я. - От кого-нибудь из поселения?
- Я же сказал, что нет, - взорвался он; но потом все же согласился дать нам адрес. - Хотя вы и ломитесь в открытую дверь, - добавил он, - это было буквально неделю назад, так что вы сможете его обо всем расспросить.
И он дал нам адрес Феликса.
- Но ведь это тот человек, по чьей рекомендации мы к вам приехали, - сказал Марголин изумленно. - Вы же подробно выяснили, от кого мы.
- Если вы уже говорили с Феликсом, - сказал он с явным раздражением, - так что же вы от меня хотите? Феликс же знает все детали.
Мы собрались уходить.
- Да, кстати, - напыщенно добавил он, поглядев на нас с холодным, отстраненным прищуром, - это же понятно из самого названия любому нормальному человеку. Они же использовали упоминание величайшей римской провокации против еврейского народа, дабы снова, еще на два кровавых тысячелетия запятнать еврейскую религию. Это же их черный гойский юмор вроде "работа освобождает" - да еще и с помощью их власти, захватившей страну. Но на этот раз двух тысячелетий у них нет. Мессия уже близок, и они еще будут плавать в собственной крови.
- Тут, конечно, красиво, - сказал Марголин, выходя из ворот поселения, но ехать нужно было в Мицпе-Рамон.