Я сказал, что у нас на сегодня еще шесть адресов; мы пообещали зайти к ней, на этот раз специально, через пару дней и принести подробные проспекты.
- Ну, мальчики, заходите обязательно, - сказала она уже на пороге. - А если у вас там вдруг порча или какие проблемы, так я обязательно помогу.
Мы попрощались.
- Яснее некуда, - сказал Марголин, - похоже, она что-то такое узнала, что для ее глаз или ушей не было предназначено, и до смерти перепугалась. То ли запугали, то ли сама поняла, что туда лучше не соваться. Вот и сбежала в Канаду и прячется от всех: и от коллег, и от подруг.
- А может ей просто все до лампочки, кроме себя, любимой? - спросил я.
- Ну, разумеется, нет, - ответил Марголин, - с чего это ты взял.
У меня были некоторые сомнения, но я промолчал. Мы вернулись к его "Субару" и, позвякивая на поворотах и рытвинах, двинулись в сторону Иерусалима. Начало темнеть, запахи улеглись, и в тусклом воздухе города обозначилось влажное присутствие ночной прохлады. На тротуарах загорелись фонари, наполнились светом витрины; на перекрестках и автобусных остановках появились стайки девиц со смуглой кожей, чувственными лицами и пустыми глазами. Они были одеты в узкие джинсы по бедрам, тесные юбки и тугие короткие блузки; желтые блики отражались на чуть потной светящейся коже, выпуклых загорелых животах и маленьких колечках, вставленных в пупок. Марголин же, как выяснилось, рассматривал не их, а наших эмигрантов - девушек в мини-юбках, кофточках с вырезом почти до талии и стриженных наголо парней в полуспортивных костюмах.
- Ну и хари тут у них, - сказал он, подумав. - Так все чакры бы и поотрывал.
4
Но мы обнаружили, что находимся в тупике. Еще раз побывали у этой бабы и даже прямым текстом попытались расспросить ее про работу подруги, смерть Рабина и пули.
- Да что-то там такое было, - ответила она равнодушно и снова заговорила о своем ребенке, его нереализованном потенциале и возможности получать от нашего фонда ежемесячную тысячу шекелей.
- Либо она великая актриса, - сказал я потом Марголину, - либо она и правда ничего не знает.
- Либо ей все фиолетово, - сказал он.
- Либо и то, и другое, - подытожил я.
От родителей же пропавшей медсестры нам так и не удалось ничего добиться.
- Мы должны кинуть наживку, - сказал Марголин.
- И как ты собираешься это делать? - спросил я.
- А ты? - ответил он.
- Я, - сказал я, - никак. Но на даче мы всегда прикармливали рыбу кашей еще с вечера. Просто бросали ее в воду, а с восходом приплывали на то же место.
- Замечательная идея, - сказал он, и через несколько дней кинул мне линк на сделанный им сайт. Сайт назывался "В ожидании Истины" и был посвящен, как объяснял подзаголовок, "свидетельствам, гипотезам, вымыслам, домыслам и фантазиям по поводу смерти покойного Ицхака Рабина". Чуть позже он изготовил ивритскую и английскую версии. Нам писали много, с воодушевлением и возмущением, иногда с бранью, но - и это с удивительным постоянством - без всяких доказательств.
Мне же было предписано в качестве компенсации сделать отдельное "сообщество", посвященное той же теме, в рамках большого проекта, называвшегося "Личный дневник". В "Личном дневнике" десятки тысяч людей, именовавших себя "юзерами", что, впрочем вполне им подходило, рассказывали день за днем о том, что произошло в их жизни, о том, что они считали своими переживаниями, мыслями и чувствами. Желающие знакомиться с мыслями тех или иных "юзеров" вносили себя в список их "френдов" - термин, который по некоторому малопонятному недоразумению они переводили как "друзья" - и ежедневно получали сводный лист размышлений и исповедей своих избранников.
- Это прекрасный образ дружбы в нынешнем мире, - сказал Марголин, - но от меня ты не дождешься, чтобы я там что-нибудь открыл.
Моего же "юзера" я назвал "винторогий"; день за днем, прочитывая мысли "друзей" "винторогого", я узнавал о том, как им скучно и не хочется работать, как лень вставать по утрам и куда они ходили вечером, какую музыку переписали у знакомых, что сказала секретарша на работе, что они увидели в своих бесконечных и бесцельных движениях по интернету. Одна девушка, которую я "зафрендил" чуть ли не в первую очередь, по нескольку раз в день писала о том, что ее "никто не любит", а многочисленные респонденты обоего пола ее в этом разубеждали. Поскольку сообщения в "Личном дневнике" назывались "постами", про эту девушку было принято говорить, что она "часто постится". Другая девица постоянно хвасталась деньгами своего мужа и подробно рассказывала о количестве звезд в гостиницах, где они останавливались. Парни же рассуждали о жизни, компьютерах и политике. Помимо создания "винторогого", я открыл "сообщество", посвященное смерти Рабина, и подписал моего зверя на получение всех записей, оставленных в этом сообществе. Впрочем, все эти записи оказывались абсолютно бессодержательными, пока однажды, войдя в это сообщество под псевдонимом "козел отпущения", я не оставил невнятное и туманное сообщение об операции "Лонгинес". Ответы не заставили себя ждать.
Оказалось, что об операции "Лонгинес" слышали многие, но в большинстве своем крайне смутно. Первые ответы показались нам не слишком информативными. Так, один из "юзеров" объяснил нам, что "лонг" по-английски значит длинный, и имеется в виду длинный стакан пива "Гинесс", который подается только в очень крутых пабах, где он регулярно бывает со своей девушкой; но что именно это была за операция, он точно не помнит. Впрочем, были и другие объяснения этого названия. И наконец я увидел следующий постинг, который в значительной степени предопределил последующие события; юзер по имени "Флауэр" писал: "Я всегда поражался черному шабаковскому юмору. Мало того, что они унижают и избивают заключенных, не говоря уже о поощрении массового доносительства и всем остальном, они еще и назвали мероприятие по уничтожению последних надежд на мир и братское сосуществование между двумя народами именем копья, пробившего сердце того, кто был символом мира и любви". Изобразив некоторое недоверие, я спросил его о причинах, которые, по его мнению, могли заставить Шабак организовать убийство Рабина.
- Только идиот, - ответил он, - может их не видеть. Если мы заключим мир сейчас и перестанем мучить и преследовать другой народ, Шабак останется без работы, а все эти уроды - без своих сумасшедших бабок. Но они предпочли принести мир и раскаяние в жертву своим заработкам и истерическому еврейскому национализму.
На него обрушился шквал возмущенных откликов; и он ответил еще раз.
- Мне казалось, - написал "Флауэр", - что евреи умные и добрые, и только пожив в Израиле, я понял насколько мне стыдно, что я еврей.
Ответы были многочисленными, малоинформативными и временами матерными.
- Он, несомненно, ублюдок, но понимает, о чем пишет, - тем не менее сказал Марголин, - теперь уже и ты не сможешь это отрицать.
- Не уверен, - сказал я, - из моего постинга можно было понять, что я думаю: под операцией "Лонгинес" имеется в виду убийство Рабина. А догадаться, кто именно, по нашему мнению, мог провести подобную операцию, было не сильно сложно. Короче, шабак шалом вэшавуа тов.
- Бред, - сказал Марголин, - знаешь, чем ты отличаешься от Фомы? Положив палец в рану, ты бы сказал, что и палец, и рана тебе кажутся.
Но "юзера" по имени "Флауэр" в полном списке "юзеров" "Личного дневника" не значилось.
- Анонимщик, - сказал я мрачно.
- А то, - ответил Марголин.
Мы оставили в нашем "сообществе" сообщение о том, что мы хотим связаться с человеком, пишущим под именем "Флауэр", и заодно дали свой электронный адрес.
- Я что, выгляжу полным идиотом? - ответил он. - Чтобы потом мне эти крезанутые поселенцы дверь подожгли, а Шабак ноги переломал? Я с самого начала подозревал, что все это провокация.
Мы стали писать другим "юзерам", которые раньше утверждали, что слышали об операции "Лонгинес", но вместо ответа они стали исчезать из списка наших "френдов", а пару раз мы еще и обнаружили себя в списке недругов, которым было запрещено оставлять комментарии рядом с сообщениями тех или иных авторов на их страничках в "Личном дневнике". Мы спросили одну девицу, давно и постоянно присутствовавшую в "Дневнике", не слышала ли она о юзере по имени "Флауэр". "Знаю, конечно", ответила она, "она очень много пишет и все время постит картинки с цветочками и разными прикольными цацками".
- Ищущий должен уметь ждать, - сказал Марголин, демонстрируя письмо, пришедшее на контактный электронный адрес его сайта.
Письмо было туманным и осторожным и, как нам показалось, пыталось выяснить наши намерения вместо того, чтобы обозначить свои.
- Момент, бывший кризисным для нации, - писал его автор, - заставил ее проявиться с далеко не лучшей стороны и напомнил не только о Раймоне Тулузском, но и об Империи времен Рудольфа Второго. Впрочем, продолжение пока оказалось еще не столь ужасным.
- Раймон, - сказал я Марголину, - утверждал, что нашел это копье, а Рудольф, по легенде, был его последним хранителем.
Марголин ответил осторожно и получил в ответ еще более осторожное и настороженное послание.
- Играй ва-банк, - сказал я тогда. - Это наш единственный шанс.
Мы рассказали все, что знали об операции "Лонгинес", и в ответ получили приглашение в гости.