Что касается Толика, он разделял пристрастие многих, особенно молодых или недовольных жизнью людей огульно осуждать власть. Любое общественно-политическое событие было для него поводом поносить "зажравшихся ублюдков, бандитов наверху". При этом сам он делать ничего не хотел, заранее махнув рукой на все происходящее в стране, а про дельные проекты заявлял: "Ничего у этих хмырей не получится". Илария Павловна пыталась осторожно пояснить, что "хмырям" тоже бывает трудно и что без поддержки общества они, конечно, не смогут вытащить страну из ямы. Во всяком случае, государственная власть лучше безвластия, о чем свидетельствуют многие исторические примеры, самый яркий – Смутное время… Но Толик оставался при своем мнении, а дальнейшие разговоры могли нарушить хрупкое душевное равновесие этого великовозрастного паренька, не выдержавшего жизненных испытаний. И тогда, глядишь, жди внепланового запоя.
Но с некоторых пор у Иларии Павловны появилась слушательница. Бывшая и вновь обретенная ученица, хрупкая Снегурочка, беленький первоцвет, только что пробивший своей слабой никнущей головкой ледяную кору, – такой пришла Нюта к людям, принявшим ее с распростертыми объятиями. Она вызывала в них жалость и нежность, готовность помочь, позаботиться, запоздало защитить. Ведь что за страсть перенес ребенок, как выразилась Дарья Титовна, узнав, откуда попала к ним эта девочка. А Толик так и кружил вокруг, не зная, чем услужить, и смущенно зажимал кулаком нападающий на него надсадный кашель.
Нюта каждый день посещала реабилитационное отделение Душепопечительского центра, а потом возвращалась в эту старинную квартиру, где пахло сухим деревом и почти выветрившимися духами. Похоже, здесь формировалась ее новая семья; опять, как в детстве, она стала центром жизни людей, принадлежащих к старшим поколениям. Дарья Титовна годилась ей в прабабки, Илария Павловна – в бабушки, Толик по возрасту глядел в ранние отцы.
И в этой атмосфере слабая беленькая девочка оживала. Бледный цветочек с каждым днем все больше расправлял лепестки и уже не ронял головку, как прежде. Возможно, свою роль играла психотерапия, которую Нюта получала в центре. Но старая учительница знала наверняка: что на занятиях – важно, а что дома – еще важнее. Так или иначе, девочка перестала говорить о смерти, ела уже не только бульон, но все, что наперебой готовили для нее на своих закоптелых конфорках обе хозяйки. Даже Толик однажды испек какое-то печенье по рецепту генеральши из военного городка, где он когда-то служил. Печенье подгорело, но Нюта все равно его съела, уверяя, что очень вкусно.
А главный признак выздоровления заключался в том, что ей теперь хотелось понять окружающую жизнь, разобраться, что с нею самой произошло.
– Илария Павловна, – спрашивала Нюта, – разве тоталитарные секты не запрещены законом? Если, к примеру, я пойду в полицию и расскажу обо всем, что там делают с людьми, туда не пошлют спецназ?
– Не пошлют, – вздыхала в ответ учительница. – Потому что определение тоталитарной надо доказывать через суд, а суды таких дел не любят.
– Почему? – допытывалась Нюта.
– Боится давления на разных уровнях. Ну и взятки, само собой, – ведь секты у нас богатые. Вот ты отдала им деньги за свою квартиру, и другие бедняги…
Чтобы бороться против сект, надо жизнь на это положить.
– Анатолий Васильевич говорит, в нашей стране никому ни до чего нет дела.
Упомянув о Толике, Нюта застенчиво отвела глаза. Илария Павловна про себя усмехнулась: что ж, это лучшее лекарство для девушки, когда кто-то ходит вокруг нее на цыпочках, открывая для себя новый изумляющий чистотой и гармонией мир. Что касается самого Толика, то и тут польза налицо. Ему как раз не хватало в жизни такой привязанности, сочетающей мужские и отцовские чувства, преклонение и покровительство. Нюта для него прямо по Пушкину: "Чистейшей прелести чистейший образец".
– Вы думаете, он прав?
– Ход событий зависит от нравственного состояния общества, – Илария Павловна обрадовалась случаю высказать свои заветные мысли. – Потому что происходящее в жизни сначала происходит в сознании людей. Возьми Французскую революцию: ей предшествовало идейное течение, именуемое просвещением, – Вольтер, Руссо, Монтескье. Они ниспровергали нравственные и общественные нормы, а вскоре французы изобрели гильотину. Или вот Гитлер ударился в практическую магию, и через несколько лет тысячи людей сгорели в концлагерях на салотопке.
– Ужас какой, – поежилась Нюта.
– Есть и более близкие нам примеры. После того как русские князья отринули идею братолюбия, Русь попала под ордынское иго. А вернулась к ней – и тут тебе Куликовская битва, Великое стояние на Угре, а потом – "Московское очищение" после Смутного времени, Полтава, Бородино, Битва под Москвой, Сталинградская, на Курской дуге и за Берлин!
– Это что ж, цепь такая? – спросила Нюта.
– А хотя бы и цепь. Можно сравнить ее с линией электропередач, где каждая вышка – определенное поколение, а передающийся по проводам ток – героизм…
– А может быть так, что эта цепь… оборвется?
– Почему ты спросила, девочка?
На самом деле Илария Павловна сама уже догадывалась, почему.
– Вот вы сказали: сначала все происходит в сознании, а потом в жизни. А ведь люди нашего возраста о героизме совсем не думают. Извините, мне кажется, что вы совсем не знаете их, то есть нас…
Илария Павловна обняла Нюту за худенькие плечи:
– Верно, девочка. Это и есть трагедия нашей страны: старшее поколение не смогло передать молодежи нравственную идею. Если это случится, считай, возрождение России состоялось.
– Так сразу?.. – мечтательно протянула Нюта.
– Как известно, в России долго запрягают, но быстро едут. Для нас главное начать.
Нюта помолчала, осмысливая услышанное. Эта девочка с лету все понимала, вероятно, потому, что ей уже пришлось много пострадать. Это тоже идея, заложенная в русском менталитете, – страдания очищают и возвышают как личность, так и общество в целом. Если зло превышает допустимый предел, а люди не хотят каяться, настает черед катаклизмов, болезней, войн, – мир очищается страданием.
– Илария Павловна… – помолчав, снова спросила девочка. – Скажите, а один человек… не герой, не какой-нибудь ученый или писатель… Он может сделать что-нибудь существенное для своей страны?
Вот оно, подумалось учительнице. Главный итог подобного разговора и должен быть таким – чтобы захотелось сделать что-нибудь во благо Родине. И она приготовилась объяснить, как сама понимала, как много раз до этого передумала:
– Представь себе организм, зараженный страшной болезнью. Тут каждая здоровая клетка ценна, не только сама по себе, но и как место, где вырабатывается противоядие. Если здоровые клетки сильнее больных, даже притом, что их значительно меньше, – человек выздоравливает. А если наш народ – больной организм, то все мы – его клетки. Выходит, от нас все и зависит, от каждого…
– Тетя Лара!.. – тихонько окликнул сзади незаметно подкравшийся Толик. – Я, того…Можно вас на минуточку?
Она повернулась к Толику, но он переминался с ноги на ногу и ничего не говорил. Тогда Нюта, чуть усмехнувшись, вышла из кухни, прихватив с собой кастрюльку манной каши, сварившейся во время этой философской беседы.
– Что тебе, Толик?
– Я вот чего… Может, ей, Анюточке, вредно так долго разговаривать? Я имел в виду – на такие серьезные темы?..
Надо же, подумала Илария Павловна. Вот она, любовь. На что уж Толик не отличался особой сметливостью, а тут сразу вычленил то, о чем сама она не подумала. Чересчур увлеклась – ведь до сих пор не с кем было поговорить. А девочка, конечно, в том состоянии, когда нельзя допускать эмоциональных перегрузок.
– Ты прав, Толик. Но зато Нюта больше не будет думать о смерти. Она осознала свою необходимость: как много сейчас зависит от каждого конкретного человека, который понял главное.
– Что понял? – немного испугался Толик, для которого главным, безусловно, стала забота об этой прекрасной Снегурочке, а то и нечто большее…
– Быть иль не быть, – непонятно для него ответила Илария Павловна.
29
Несмотря на то, что Светке только исполнилось пятнадцать, ее трудный возраст как будто сошел на нет. Она больше не спорила по пустякам, стала звать Игоря Сергеевича папочкой, больше помогала матери по хозяйству. В общем, теперь ее демаркационная линия проходила не между собой и родителями, а между ими тремя, составляющими семью, и трудностями, выпадающими на их долю. Мамина гипертония, перегрузки самого Игоря Сергеевича, не дающаяся Светке геометрия, исподволь подкрадывающийся вопрос будущего поступления в институт – вот с чем надо бороться вместо того, чтобы нападать друг на друга. А начался этот благой процесс с того дня, когда какая-то ненормальная пыталась убить Игоря Сергеевича по пути из роддома. Он так и не понял до сих пор, за что.
Светка рассказала ему, что недавно встретила эту молодую мамашу в детской поликлинике, и та была с чудесным сыночком. Неужели он заслужил казнь лишь тем, что сказал ей когда-то "девочка", хотя под сердцем у нее был мальчик?
Но нет худа без добра: эта почти детективная история научила Светку ценить родителей, а ему самому помогла справиться с комплексом психологической мужской неполноценности. Во-первых, он нашел в себе мужество выйти в тот вечер на улицу, невзирая на охи-ахи Фаины Петровны. Во-вторых, оказалось, что дочь (он-то хотел сына и всегда чувствовал в связи с этим некоторое разочарование) тоже может вырасти стоящим человеком. Ведь не пойди она встречать его, чтобы объясниться, выровнять отношения, Игоря Сергеевича и в живых бы уже не было.