На земле он минуту постоял у мертвых рыцарских доспехов и поднял опять лицо кверху, а там - на четвертой террасе - сгущалась непроглядная ночь, в которой угадывались горы, похожие на чудища, или чудища, напоминающие горы. И в третий раз мальчик взбежал по волосяной лесенке. Стебель в его руке рассек ночь синим, расширяющимся к горизонту лучом. Открывшаяся действительность была ужасна: безнадежно бездуховные морды гигантских ящеров выступали из рассеивающейся тьмы. Слышался первобытный гул… Ящеры тяжело передвинулись; живая бугристая масса стала наплывать на обнаженного мальчика; и тогда он выбрал на стебле самый маленький листок, сорвал его и ловко, как камешек, долго танцующий по воде, пустил в живую, тяжко дышащую стену. Та сжалась, точно от могущественного удара. А маленький рыцарь так же ловко пустил в нее второй лист, покрупнее, и, вобрав тупые морды, ниже и ниже оседая, съеживаясь, уменьшаясь в массе, начало отступать обильнотелое чудище. И когда засеребрился в воздухе третий лист, оно истаяло в тумане, а мальчик, бережно опустив на зернисто-черную землю сияющую ветвь, на которой осталось еще несколько листов, стал подниматься выше. С середины лесенки он посмотрел на мир, рассветно освещенный этой ветвью, и рассмеялся.
На пятую террасу он ступил совершенно безоружный: без лат, без меча, без ветви. Но новый мир к нему был добр и не потребовал воинственных усилий. Мальчик шел по высокой, по пояс, желтой - не осенне, а первозданно солнечно-желтой - траве, удобно обернутый в серый теплый туман, а с неба сыпались, не обжигая его хорошо защищенного тела, горячие голубые искры. Это была минута отдыха, он шел, засыпая на ходу.
Вулкан заработал опять, заклубились ряды разноцветных стекол; нет, даже не вулкан, - космическая катастрофа разрушила их на этот раз: в воздухе носились обломки только что видимых, почти осязаемых миров. А когда снова стали обозначаться горизонтали, замок с девочкой, выглядывающей из окна, оказался опять, как в самом начале, наверху, под мягко пульсирующими на куполе соцветиями, а уровнем выше выступила дорога, чуть выпуклая, мощенная серым старинным камнем. Сюда-то и поднялся по волоскам-ступеням из еще не успокоившейся разноцветно клубящейся мглы мальчик, одетый по-прежнему в плащ из теплого тумана. И девочка в башне уже видела его, ждала. Он, улыбаясь беспечно, ступил на серый камень и тотчас же начал медленно на него оседать, упал на руки, хотел оттолкнуться с силой и распрямиться, но распластывался все больше и больше безмерно отяжелевшим телом. Была секунда, когда казалось, что ему удастся хотя бы стать на колени, но камень опять его разогнул и держал, как держит магнит тонкий листок железа. Последним усилием плеч он сбросил плащ из тумана, и тот осел на камнях быстро высыхающими каплями. А девочка стояла в окне башни…
Кто закричал: она или та, что сидела рядом? Опять качнулись уютные камни под ними. Разноцветные стекла перешли из горизонтального в естественное, вертикальное положение. Купол с пульсирующими соцветиями растаял.
- …Дальше, дальше, - настаивала она.
- Не могу… - Он отдыхал, обмякнув сердцем, и думал устало, что, конечно, обманул и ее и себя, когда уверял, что сочинил эту историю у очага мальчиком. А может, обманул не особенно, если сейчас в нем фантазировало детство, умудренное ошеломляющей новизной мира?..
Несколько минут они сидели молча; потом она, заглянув восхищенно в его побледневшее, осунувшееся лицо, негромко воскликнула:
- Ты маг? Ну конечно! Теперь понимаю, почему ты вернулся сегодня. Хочешь победить ночью, стать Первым Великим?
- Ночью? - тихо изумился Ноан. - Первым Великим? (Идя сюда, он обещал себе ничему явственно не удивляться, но сейчас, опустошенный, об этом забыл.) Ты - о чем?
- У тебя, рыцарь, хорошая память, - лукаво заметила сна. - Ты помнишь улицу, где родился, и девочку, с которой из мокрого песка лепил замки, но, видимо, забыл две вещи: имя этой девочки - ты ведь по имени не назвал меня ни разу - и что означает герб города: колесо с четырьмя пантерами…
- Погоди, - остановил он ее, - может быть, во мне раскроется твое имя.
Он сидел, дыша тяжко, как после долгого бега, на изодранном плаще - откинулся расслабленно к стене, подставив солнцу расцарапанное лицо и израненные руки, и она пожалела его, как сестра - может быть, даже как мать.
- Зовут меня Тао.
- Тао…
- А ночь сегодня особая. Ночь Торжества Великого Возвращения. В двенадцать часов исполнится 1400-й год и летосчисление начнется опять с 1000-го года. Ты видел Колесо с пантерами на воротах? В нем - четыре столетия; один раз в век оно поворачивается. Когда наверху пантера с распластанными крыльями, последнее столетие течет к Торжеству Возвращения… В эту ночь у ратуши показывают искусство жонглеры и Великие Маги. Жестокое состязание определяет Первого, Второго и Третьего Мага. Эти титулы с тайнами воплощения, колдовства и чернокнижия они передают сыновьям, а те - дальше… Сегодня ты увидишь потомков трех Великих Магов, которые победили четыреста лет назад.
- И Великие Маги умирают? - устало усмехнулся Иоан.
- Конечно, - ответила она строго. - Умирают и Великие Маги. Не умирает один человек: епископ.
- И много оборотов успело совершить колесо с пантерами?
- Сегодня четвертое Великое Возвращение. Первое было в честь окончания постройки собора на холме… - она улыбнулась. - Вот я и подумала: если ты захочешь, то сможешь стать Первым Великим.
- И дети мои…
- И внуки…
- Нет, Тао, - возразил он как можно мягче. - Я не стану никогда Великим Магом. Даже Третьим. Пойми, я не маг. Это…
Она, наклонив голову, терпеливо ждала.
"Потом, - решил он, - потом. Рано…"
- Сейчас, - подняла она голову, рассматривая его опять подробно, но уже без настороженного любопытства тех первых минут, - я понимаю одно: ты не накормлен, твои веки воспалены, а плащ изодран. Тебе надо поесть, поспать и переодеться.
- Да, - согласился он. - Гостиница далеко?
- Гостиница? - она растерянно улыбнулась. - Это что?
- Потом, - пообещал он устало. - Но плащ, новый плащ в нашем городе купить можно?
- Покупать не надо! - бережно погладила она его изодранный, старый. - Я дам тебе плащ брата. Он был одного роста с тобой.
- Был? - участливо коснулся Ноан ее руки.
- Он работал каменщиком, - тихо рассказывала Тао. - И его убило…
- Каменщиком? Что он строил? Ты мне покажешь? Сегодня же! А много ли в городе каменщиков? А? Тао!
- Что с тобой? - откинулась она к стене, у которой они сидели. - Я рассказывала тебе о Руте. Его убило большим камнем…
- Да, да, - заставил он себя успокоиться. - Я бестактен, нет, бессердечен.
- Ничего. Слушай. Когда в нашем городе что-нибудь разрушается от старости, это тщательно восстанавливают по чертежам, которые хранятся в подземелье у Великого Архивариуса и Великого Летописца Таама. И каменщиков мало, это самые тихие и печальные люди, веселее их и чеканщики, и бочары, и сапожники, и пекари. Рут был тоже молчалив и печален. Лишь в последние дни он был оживленнее, чем обычно, и что-то чертил вечерами на земле палкой. Камень упал ему на голову, когда он, стоя на коленях, месил раствор. Родители умерли рано. Он был старше меня и мудрее.
- Ты осталась одна?
Она резко поднялась с низких камней и посмотрела на него с высоты, которая доступна только старшей сестре или матери.
- Пойдем?
- На улицу Малых Шагов? - комкая плащ, поднялся и он.
Они вышли из милого дворика на улицу. Ноан увидел в нескольких шагах спину человека, расчищавшего метлой мостовую. Был он ниже ростом, согбеннее и, очевидно, намного старше, чем тот, первый, и работал утомленно; снег, ставший опять обыкновенным, белым, чуть дымился у его ног.
Человек поворачивался к ним, тяжко шаркая метлой по камням, голова его была опущена низко-низко; он, видимо, и не собирался ее поднимать, но Ноан мысленно уже увидел это с нестерпимой явственностью и застыл, умоляюще сжав руку Тао.
- Не бойся, - успокаивала она его шепотом, как ребенка. - Он в маске из кожи телят. Ты не увидишь его лица. Никто никогда не видит лиц гинги. Их даже хоронят в масках…
- Ты назвала их… гинги? - Не выпускал он ее руки, смутно удивляясь незнакомому названию.
- Ну да. Гинги. Уроды… Ну, отвернись, если ты и маски боишься.
Стараясь не видеть низко наклоненной головы старика и не слышать шарканья метлы, он беспомощно озирался и уже хотел повернуть обратно, когда различил чуть позади их, слева, шириной в несколько ладоней, не оживленную ни единым окном, щель между коренастыми бюргерскими домами и с силой потащил в нее Тао.
Через минуту они остановились, защищенные мощными стенами, перевели дыхание; он объяснил, почти касаясь лицом ее лица:
- Я не мог и не видя идти мимо. Понимаешь: даже не видя…
- Пытаюсь понять, - ответила она печально. И сострадательно улыбнулась: - Рыцарь так робок?
Он молчал, и она, уже без улыбки, деловито сообщила:
- Эта дорога тоже ведет к ратуше, а там, рядом… - И повела его за собой.
Они шли молча. Через несколько минут Ноан остановился.
- Да, я боюсь.
Они шли, и Тао тихо рассказывала ему; эхо углубляло ее шепот.
- Вот уже несколько столетий колдуны-чернокнижники, алхимики и даже маги пытаются раскрыть эту тайну, и у них ничего не получается, может быть, потому, что им тоже не разрешают видеть лиц гинги.
- Кто же их видит, Тао? Ведь должен же хоть один человек увидеть, чтобы определить: урод.