Писатель Евг. Богат рассказывает о мыслях и чувствах рабочих и инженеров, создающих "думающие" машины, о том, как отражается соприкосновение с "чудом" - новейшей техникой на внутреннем мире нашего современника. Достижения научно-технической революции в условиях социалистического общества обогащают личность, способствуют гармоническому ее развитию.
Книга "Чувства и вещи" воюет с мещанско-потребительским отношением к жизни, зовет к углубленному пониманию моральной ответственности перед обществом.
Содержание:
Глава первая - СОПРИКОСНОВЕНИЕ С ЧУДОМ - Старинная игрушка. Кибернетика и Г. X. Андерсен. Тоска западных мыслителей по средним векам. - Дневник Ивана Филиппчука. "Вечер безумных идей" 1
Глава вторая - СТРАННОСТИ ОБЩЕНИЯ - Этюд о транзисторе. Детские игры, Подслушанный диалог. "Институт гостей". Мысленный эксперимент. - Странная судьба писем. Особая форма творчества. Штамп замкнутости 10
Глава третья - ПАРАДОКСЫ - В одном доме. "Сатирикон". Религиозный Клондайк. Благочестивый цинизм. Интерьер духовности. - Человек на трибуне. Шекспир в меняющемся мире. Бледнеют ли наши чувства? 19
Глава четвертая - АХИЛЛ И ЧЕРЕПАХА - Странное письмо. Поездка в Нижнеустинск. О дожде и пчелах. Жар-птица. Офелия и Гамлет. - Развернутая метафора любви. Математическая мораль 27
Глава пятая - ЦЕННОСТИ - Концерт в колонии. Виртуозный прыжок. Разговор о "Войне и мире". Быть и иметь. - В тот ноябрьский вечер. Свет, идущий от нас 37
ЗАКЛЮЧЕНИЕ - Путешествие в глубь одного спора. "Искушения века". Вещи и ценности. О сказках 47
Примечания 48
Евгений Михайлович Богат
ЧУВСТВА И ВЕЩИ
Глава первая
СОПРИКОСНОВЕНИЕ С ЧУДОМ
Старинная игрушка. Кибернетика и Г. X. Андерсен. Тоска западных мыслителей по средним векам.
Дневник Ивана Филиппчука. "Вечер безумных идей"
1
"…Пишет Вам Арбузов В. Д., учитель физики, мне тридцать четыре, работаю в сельской школе…
В книге Макса Борна "Эволюция и сущность атомного века" я нашел мысль, которая не дает мне покоя: раньше зарю новой исторической эпохи люди, по-видимому, не замечали, потому что жизнь текла медленно, без резких перемен. И вот я подумал о том, до чего же удивительно время, в которое довелось жить мне: мир меняется настолько быстро, что не успеваешь осознать, осмыслить новизну. Ищу сейчас книги, рассказывающие о воздействии научно-технической революции на духовный мир человека. Особенно беспокоит меня вопрос: может ли личность в век "могущества вещей" уберечь себя от обеднения чувств; что думаете об этом Вы?"
"Начал писать Вам о чувствах и вещах, увидел: получается целая книга, но все равно она для меня письмо - к Вам, к тем, кого волнуют те же, что и Вас, мысли…"
Давным-давно, на рубеже столетий, появилась в России дорогая и редкая детская игрушка. Называлась она "Панорама" и подробно описана в мемуарах, рисующих уклад жизни первого десятилетия XX века. Я заимствую рассказ о ней из воспоминаний Анастасии Ивановны Цветаевой, дочери известного ученого, создавшего в Москве Музей изобразительных искусств, женщины и самой по себе замечательной по уму, культуре, разносторонней одаренности. Она переписывалась с А. М. Горьким, жила у него на Капри, сохранила для потомства ряд подробностей великодушного отношения писателя к людям.
"Панорама, - рассказывает А. И. Цветаева - большой… полированный ящик. С торца в доску вправлена огромная лупа, диаметром вершка в три. На двух третях верхней крышки - шарниры, подымающие и опускающие последнюю ее треть; она стоит под острым углом, и на внутренней ее стороне - зеркало (это - когда надо дать картинам панорамы "день"). Задняя стенка ящика - тоже на шарнирах. Она опускается плашмя на стол - тогда, пока еще не вставили картину, видно огромную лампу, а верхнюю крышку с зеркалом наглухо закрывают (это - когда надо картинам панорамы дать "ночь"). Картины - двойные: в них на поверхности сияет день - небеса, города, пейзаж; и в них, на подклеенных сзади темных глубинах папиросных бумаг и потайных темных штрихах под кругом светящейся (на фоне зажженной лампы) прозрачной луны, - цветет ночь, горит над старинными городами иллюминация, стоят в иностранных парках дамы в робронах и старинные мужчины, все в черном, в цилиндрах. В этих картинах - их несколько полных коробок, - живет весь Теодор Гофман и какие-то из героев Андерсена. Каждая картина приклеена на легкую узкую черную деревянную рамку, и сзади - не по-русски - название. Когда берешь ее в руки (но мама сейчас же отбирает) - в руках волшебно-легко, нет веса, как во сне. Но разве расскажешь трезво о панораме, в которой жили чужие страны…"
Читателей может удивить, что книгу, задуманную под впечатлением письма учителя физики В. Д. Арбузова, желающего узнать, "может ли личность в век могущества вещей уберечь себя от обеднения чувств", я открываю рассказом о детской старинной игрушке. Делаю я это по двум соображениям: во-первых, она ведь тоже вещь, а я постараюсь рассмотреть это понятие в его развитии, усложнении, показать парадоксы и метаморфозы вещей, их "хитрости", игру, для того чтобы помочь побеждать их могущество властью разума, живой силой чувств. Во-вторых, "Панорама" - вещь особая, она помогала человеку уже тогда увидеть мир в иных, чем окружавшая его жизнь, образах и состояниях и после наслаждения новизной вызывала у него любознательность к миру, желание познать его разнообразие. Ее можно было бы, вероятно, поместить где-то между увлекательной книгой и телевизором: показывая жизнь в меняющихся картинах, в осязаемой телесности и объемной яви, она была более "зрима", чем книга, и более таинственна, чем телевизор, передающий изображение мира ярко и четко, с точной, "электронной адекватностью". В утилитарном же смысле для меня эта детская "Панорама" - инструмент исследования большой и сложной темы, очерченной лаконично в письме учителя физики В. Д. Арбузова.
Вообразите, что перед молодым человеком на заре столетия открылся в волшебном зеркале "Панорамы" наш сегодняшний мир телебашен, космодромов, "думающих машин", мир с небом, днем исчерченным перистыми росчерками реактивных самолетов, отражающим по вечерам зарево исполинских городов… А когда "боль изумления" от этого зрелища утихла бы, тот, кому открылось фантастическое видение будущего, возможно, задал бы себе вопрос: что же с человеком стало в этой новой действительности, с его духовным миром, с его чувствами? И если бы перед "Панорамой" оказалось существо думающее, не поверхностно-любознательное, а углубленное в суть вещей, то вопрос этот даже и отвлек бы его, вероятно, от новизны вырисовывающихся в зеркале "Панорамы" состояний мира.
Но самое удивительное в том, что этот же самый вопрос задает молодой человек, живущий сегодня в "фантастическом мире", наблюдающий его не посредством "Панорамы", а непосредственно в яви, ставшей уже будничной, но не утратившей от этого острой новизны.
И вот полагаю, что если бы тот, на заре столетия у "Панорамы", догадался бы чудом (ведь и вещь-то чудесная!), что потомки его, живущие в этой фантастической до неправдоподобности действительности, тревожатся одинаковой с ним мыслью о постоянстве или изменчивости человеческих чувств, об их зависимости от развития науки и техники, об этических ценностях в переломную эпоху, то это вызвало бы у него гордость за человека, который в бурно меняющемся мире не может отвлечься от бессмертного сократовского совета "познать самого себя". И он понял бы, что человек не утратил самого первоначально-бесценного: беспокойного интереса к собственному нравственному миру и ответственности за него перед настоящим и будущим, желания понять лучшее в себе, чтобы оно стало достоянием человечества.
Сейчас выходят интересные исследования: "Шекспир в меняющемся мире", "Брейгель в меняющемся мире", "Гете в меняющемся мире". Эти исследования обнажают в образах великих художников недряхлеющее, неподвластное старению, показывают созвучие их мыслей и чувств особенностям нашей эпохи. Эти исследования показывают, что и Шекспир, и Брейгель, и Гете - наши живые современники.
Английские литературоведы-марксисты делают остроумную попытку "устами Шекспира" ответить на вопрос, волнующий сегодня всех мыслящих людей Земли: куда ведет человечество научно-техническая революция? Этот ответ, доносящийся к нам из далекого века, ответ чисто шекспировский - не только по мысли, но и строго текстуально, - остро социален. Его логика утверждает: отношения человека и техники целиком зависят от экономической структуры общества, от той основной силы, которая одушевляет его развитие. Для общества, основанного на частной собственности, это, как известно, капитал, деньги. Шекспир писал в "Тимоне Афинском":
Тут золота довольно для того,
Чтоб сделать все чернейшее - белейшим,
Все гнусное - прекрасным, всякий грех -
Правдивостью, все низкое - высоким,
Трусливого - отважным храбрецом,
А старика - и молодым и свежим!
Эти строки любил Маркс, он их цитирует в "Экономическо-философских рукописях 1844 года", отмечая свойство денег превращать "верность в измену, любовь в ненависть, ненависть в любовь, добродетель в порок, порок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость в ум, ум в глупость". Маркс пишет, что деньги "осуществляют братание невозможностей".