* * *
Но "завтра" с утра начался новый виток разговоров о политике.
Пригнувшись, чтобы не заметили, прокралась Елена Олеговна с маленькой табуреткой к окну и села так, что её почти не было видно. Лишь седой хохолок торчал над подоконником.
Сегодня говорили о Сталине, о Ленине, о войне, о революции, "подмешивая" к этому разговору, конечно же, Ельцина…
Елене Олеговне было, с одной стороны, интересно и удивительно слушать грамотные, а порой и просто неожиданные высказывания старух об истории России. А с другой стороны, чего зациклились на политике?
Подумала даже выйти к ним и спросить: "Зачем столько времени, которого и так осталось мало, спорить о том, что уже не имеет для нас никакого значения? Есть много других важных тем! Например, дети… Ещё можно про животных поговорить. Вот собаки, кошки… О природе надо говорить. Мы её плохо знаем. Писатель Солоухин знал каждую безымянную травку. Знал и понимал, для чего каждая из этих травок и былинок появилась на свет. А мы? Мы даже деревья не всегда отличаем друг от друга…"
Но не вышла Елена Олеговна к старухам, и потому ничего им не сказала. Просто слушала…
Старухи замолкли. То ли сказали обо всём, что знали, то ли передохнуть решили… Пауза… Хорошая такая, красивая…
– И что же там происходит?.. – ни с того, ни с сего, непонятно про что, задумчиво глядя на озеро, спросила Гламурница.
– Где там? – так же отрешенно поинтересовалась Анна-Историк.
– Где-где? – лирично переспросила Нинка, и сама же ответила на вопрос. – В п. де.
– Что происходит там, меня давно уже не интересует… – печально призналась Гламурница.
– Она про мировую закулису говорит, – шутливо объяснила Нинке Историк.
Ольга-Политик, услышав слово "закулиса", живо подхватила тему:
– Пока эту закулису не уберём, ничего у нас с вами не получится!
– Это правильно, – согласилась Хулиганка. – Сейчас посидим, скамейку пропердим, как следует, и пойдем закулису убирать.
– Ее никто, кроме Бога, не уберёт, – сказала матушка Евдокия, – а поэтому давайте еще помолчим.
И тут закричала Ольга:
– Для тебя твой покой – самое главное! А жизнь – это борьба! Слышишь?!
– Ничего она не слышит, – вступилась за подругу Нинка, – а потому попроси для неё у мировой закулисы слуховой аппарат.
Старухи засмеялись. Этот смех разозлил Ольгу.
– А-а-а! Аппарат вам нужен! У вас только материальные озабоченности!.. Да ещё сексуальные!
Старухи захохотали!
– Ой, не могу!.. – стонала Анна-Историк. – У меня – точно! Сексуальных даже больше, чем материальных!
– Я просто обоссалась! – прокричала сквозь смех Нинка.
– Да пошли вы в задницу, – сказала обреченно Ельцинистка-Ольга и заковыляла по дорожке к центру деревни.
– Так бы и накостыляла ей! – совсем не зло проворчала Нинка. – Больная, так пусть лечится!
– Где ж ей лечиться? – спросила Гламурница Людмила. – В лесу?
– В лесу много хорошего, – сказала старушка-Бомжонок. – В лесу можно лечиться. Более того, кроме леса здесь у нас с вами нет союзников. Нужно травы собирать.
– Так мы же не знаем, какие…
– Я знаю. Почти все. Идёмте со мной в лес. Хоть сейчас. А завтра, к примеру, можно в поле сходить…
– Давай лучше завтра. Сразу в поле, – хохотнула Нинка.
– Ай, девки, девки! – укоризненно сказала Ульяна. – Дело тут у нас одно назревает…
– Какое еще дело? – встрепенулись старухи.
– Банк брать пойдем? – деловито спросила Нинка. – Надо чулки постирать и заштопать, чтоб на голову надевать.
– Да ладно тебе! Дело-то нехорошее… Ольга письмо от дочки получила.
– И что? – настороженно спросила Историк Анна.
– Собирается приехать за матерью.
– Опять?! – всполошились старухи.
– Ужас! – вскрикнула Анна. – И когда?
– Вот этого не знаю. Я читала письмо. Там написано, что скоро… И в этот раз, я уверена, так легко не отделаемся…
– Вот и капец нашей Ольге, – совсем не зло подытожила Нинка.
– А ведь легче нам не станет… – сказала Гламурница.
– Скорей всего… – согласилась Историк.
– И знаете почему? – поддержала матушка Евдокия. – Потому что заповедано людям друг друга тяготы носить…
– Ну да… – подытожила Ульяна. – Вот такое, девчурки, у нас с вами нехорошее дело…
– Достанется ей там! – пожалела Ольгу Гламурница Людмила.
– Не станут её там терпеть, – со знанием дела сказала Анна. – Это мы тут с ней носимся. И то не выдерживаем…
– Она там долго не проживёт, – неожиданно сочувственно сказала Нинка. – Там, я думаю, хуже, чем в тюрьме… Умрёт она там… скоро.
Людмила-Гламурница сделала попытку разрядить атмосферу печали:
– Всё же она там будет не одна… Там будет много таких…
– Молиться надо, – сказала Евдокия.
– Будем молиться, – согласилась Ульяна.
Посидели молча, да также молча и разошлись…
* * *
По-прежнему приходили старухи по утрам к озеру, но разговаривали, по сравнению с прежними днями, меньше.
– В Коми дом престарелых сгорел, – как о чём-то неизбежном и, в то же время, обыденном, – сказала одна из них.
– Да это уж не первый… – подтвердила другая.
Матушка Евдокия перекрестилась при этих словах.
Ульяна разозлилась:
– Что, говорить больше не о чем?!
– А им по радио и по телевизору тоже не о чем? Жгли бы молча. Ещё и сообщают.
– Заботятся, – усмехнулась Нинка.
– А вы, как услышите, что об этом говорят, так сразу и выключайте, – посоветовала старухам Ульяна.
– А вы слышали, девчата, что дом престарелых называют иногда домом ветеранов?
– Да, да! Тогда солиднее получается: "Сгорел дом ветеранов…"
Старухи засмеялись.
– Ничего смешного нет! – резко сказала матушка Евдокия.
– А, по-моему, очень даже смешно! – возразила подруге Нинка. – Жгут и остановиться не могут. Думают, надо бы заканчивать, а потом: "ну давай еще немножко пожжем, а потом – все!" Разве не смешно?
И Нинка заплакала.
– А вот нам сейчас наша Настенька споёт, – перебила тягостный разговор Ульяна. – Спой, Настенька, песню, которую ты в поле пела. Помнишь? Мы с тобой вдвоем гуляли…
И всегда молчащая старуха в капюшоне, не дожидаясь общего мнения, запела:
У меня есть доченька,
Доченька любимая,
Доченька красивая,
Доченька счастливая.
У меня сыночек есть,
Сыночка красивенький,
Сыночка любименький,
Сыночка счастливенький.
Каждый день молюсь за вас,
Детыньки красивые,
Детыньки любимые,
Детыньки счастливые.
Отзовитесь, деточки!
Отзовитесь рОдныя!
Пожалейте мымыньку,
Пожалейте стареньку!..
У меня есть деточки…
– Все грустное и грустное… – сказала после песни красногубая Гламурница.
– Веселое есть в репертуаре? Вот я сегодня во сне, например, танцевала.
– Одна? – спросила Историк.
– Нет, – кокетливо ответила Гламурница.
– И как он к тебе отнесся?
– Я не поняла… Сон быстро кончился, – в той же шутливой манере ответила Людмила.
– Ничего страшного! – сказала Анна. – В другом сне спросишь… Так и спроси: "Иосиф Виссарионович, как вы ко мне относитесь?"
Гламурница засмеялась от неожиданного "поворота". Вместе с ней засмеялись и другие старухи.
Ульяна подошла к Настеньке-Певунье и попросила пересесть. Та послушно встала, обошла скамейку и села с другой стороны спиной к окну Елены Олеговны. Ульяна сняла со старухи капюшон, освободила ее волосы из косы и стала расчёсывать их гребнем, вынутым из кармана платья.
"Надо же, – подумала Елена Олеговна, – волосы-то у Певуньи и не седые совсем…"
Настенька едва заметно, на одно мгновение, прильнула к Ульяне и тут же отклонилась обратно.
– Нина! – спросила Ульяна строго. – Давно голову мыли?
– В субботу. Ещё неделя не прошла. А что?
– Колтуны в волосах.
– Не может быть!
– Получается, что может. Надо данное тебе поручение хорошо исполнять. Вот смотри сюда! Что это, по-твоему?
– Я хорошо мыла! – огрызнулась Нинка. – Надо отрезать их, и дело с концом!
– Что ты городишь?! Такие волосы!
– А зачем они ей? Все равно ничего не понимает. Отрежем – и не заметит.
– Мы заметим. Разве этого мало?!
"Странная эта Певунья… – думала Елена Олеговна. – Не разговаривает, а поет… На вопросы не отвечает. Видно тоже не совсем нормальная… И при этом её любят… Ухаживают за ней… Удивительные старухи!"