* * *
- Давай зайдем в это кафе?
- Давай! Как оно называется?
- Новостное…
- Здесь, наверное, очень дорого, да?
- Недешево, но ничего - я угощаю! Неплохо, правда?
- Да, ничего.
- Это одно из лучших мест города! Во всяком случае, находясь здесь, не чувствуешь себя в прошлом веке. В общем, это одно из немногих мест в городе, где не противно и даже наоборот. Здесь очень много иностранцев, бизнесменов, журналистов, послов.
- И, судя по всему, шлюх…
- Да, этого добра тоже хватает. Почти все девочки проходят через руки хозяина. Они приходят сюда за хорошей жизнью. Зачем работать или учиться, если можно прийти сюда, заказать сок, посидеть полчаса, и к твоему столику обязательно подкатит какой-нибудь хозяин жизни. Вот, посмотри!
Рядом сидели трое. Пожилой германт, девушка-переводчица и ее ровесница, ярко накрашенная, пухлая блондинка.
- Он спрашивает, нравится ли вам кино? - поставив чашку, спросила переводчица.
- Ну, можно сходить, да…
- Ja! - перевела девушка.
Беседа явно не клеилась, впрочем, ее участники прекрасно понимали, что все происходящее не более чем формальность. Дальше будет проще. Подруги рассказывали - друзья объясняли. Это первая и последняя встреча с переводчиком. Затем прекрасный финал: он будет кормить ее и одевать, она - любить его, максимум несколько раз в месяц. На большее старика все равно не хватит. Так почему бы и нет? От него неплохо пахнет, к тому же ее парень не против. Мама тоже не против, если только этот иностранец хороший человек. В кухне давно не делали ремонт. А эти германты, говорят, народ довольно порядочный, во всяком случае если у них что-то случится, он уже не сможет не дать ей на ремонт.
- Как говорит Михалок, блядство, возведенное в культ.
- Кто такой Михалок?
- На вот, послушай! - Стас передал Циску плеер и, подняв руку, подозвал официанта.
- Ничего себе, какой тонкий.
- Бывают и тоньше. Ты слушай!
Франциск покрутил диковинную вещицу в руках и, вставив наушники, нажал на треугольник. Знакомый голос запел:
Грай! Шукай! У снах юнацтва свае мары!
Грай! Гукай! Вясны зяленай цёплай чары!
Грай! Спявай! Дружна песні райскай волі!
Грай! Грай! Гані быкоў - вярнецца доля!
Слушая песню, Франциск смотрел на переводчицу. Слишком нагло, пристально, в упор. Не отрывая карих, голодных до красоты глаз. Циск до того, очевидно, рассматривал девушку, что Стасу пришлось одернуть друга.
- Эй-эй, хватит на нее так пялиться!
- Странно. Не понимаю. Совсем не понимаю! Почему этот германт хочет повалить тупую накрашенную шалаву, а не ее?
- Ты имеешь в виду переводчицу?
- Да. Она же гораздо красивее! Ты только посмотри на нее! Она же в сто раз лучше! Она восхитительнее, если так можно выразиться, и уж точно умнее.
- Мне кажется, в твоем вопросе заложен ответ. Зачем ему эти мучения? К чему все эти длинные бесполезные разговоры о кино и литературе? Здесь он иностранец, а у себя какой-нибудь простой механик. То, что он сейчас спрашивает ее о кино, так это ведь ничего не значит. Это все пыль в глаза. Но этой пыли не хватит на переводчицу. А зачем ему трата нервных клеток и опасения вроде: "А вдруг не даст?". Он же сюда не в остроумии приехал упражняться! Секс-туризм подразумевает немного другие отношения. Он платит деньги и хочет получить результат. Это же всем понятно! Когда почти на все производимые в стране товары наложены континентальные санкции, бабы едва ли не единственный товар, которым можно торговать. Этой блондинке еще награду надо дать. Поверь, своими сиськами она притягивает в страну гораздо больше капитала, чем какое-нибудь заброшенное предприятие в сорока километрах отсюда. Переводчица не ляжет под него авансом, а этой бляди достаточно того, что сегодня он оплатит ее сок. Она готова рисковать. Собственно, она спит с ним только потому, что он иностранец. У него хер с запада, понимаешь? Переводчицу этим не взять. Она сама может поехать за рубеж. Она знает, что он обычный отец семейства, который живет в маленьком городке на границе.
- Мне кажется, я знаю ее.
- Шалаву?
- Переводчицу.
- Да уж, конечно! Тебе теперь будет казаться, что ты знаешь всех красивых девушек.
- Нет, правда!
- Ладно-ладно, может и знаешь. Хочешь познакомиться с ней?
- Я не очень помню, как это делать. Да и к тому же, как ты себе это представляешь. Подойти к ним, прервать их разговор и сказать: "Привет, я десять лет пролежал в коме, мне кажется, я тебя знаю, давай попробуем вспомнить, откуда?"
- Начало, по-моему, неплохое. Правда, она скорее всего подумает, что ты нищий студент, у которого нет денег и который, вместо того чтобы произвести на нее впечатление деньгами, выдумал какую-то идиотскую историю.
- Вот именно.
Расплачиваясь, Стас рассказывал, что в этом кафе на столах часто стоят микрофоны, и что, вполне возможно, даже их нелепый разговор прямо сейчас прослушивают. Впрочем, сказал Стас, ему все равно. Он человек маленький и государству вряд ли интересен.
- До выборов они все равно никого трогать не будут. Создают впечатление, что в стране настоящая демократия. Все самое страшное начнется потом - когда его в очередной раз переизберут. Вот тогда настанет… В этом здесь никто не сомневается!
Вновь оказавшись на проспекте, Стасик с гордостью взял на себя роль проводника. Он показывал новые магазины и кафе, рестораны и благоустроенные скверы. Стас испытывал некоторую гордость за косметические изменения в родном городе, и все это совсем не трогало Франциска. За десять лет в городе почти ничего не изменилось. Рекламирующая телевизоры вывеска была и тогда, ресторан быстрого питания стоял на том же месте. Мрамор, из которого теперь были сделаны все поребрики, не впечатлял, но, напротив, напоминал о прошлом. Франциск разглядывал прохожих и замечал, что в массе своей это были серые, грустные, забитые люди. Они не улыбались. Как и тогда, в его детстве. Как и тогда, они опускали глаза.
- Стас, ты ведь замечаешь это, да? Большинство прохожих ходит с таким выражением лица, будто принюхивается к чему-то. У них такой взгляд, будто кто-то помазал им дерьмом под носом и они не могут понять, откуда этот запах.
- Точно!
- Почему никто не улыбается?
- А чему улыбаться? Ты здесь пока как турист, ты смотришь на все со стороны. Ты только начинаешь здесь жить, а вот если бы ты провел здесь все эти десять лет, поверь, улыбался бы гораздо реже. Ты даже представить не можешь, сколько говна тебе придется узнать. Так что готовь свой нос. Посмотрим, как ты будешь выглядеть через несколько месяцев!
- Бабушка оставила мне немного денег. Я бы хотел отправиться в путешествие по континенту. Нам еще нужны визы?
- Конечно! Мы ведь люди второго сорта из страны третьего мира. Все только говорят, что нам нужно помогать, открывать двери, что мы, как они, и ничем от них не отличаемся, но как только речь заходит о выдаче визы - с нами разговаривают через большое бронированное окно. С нашими девками послы трахаются без бронированного стекла, но с нами разговаривают, как с дерьмом. Если бы не работа в президентском оркестре, я бы вообще никогда не побывал за границей. Впрочем, страны, в которых я был, мало отличаются от нашей. Президента ведь никуда не выпускают. Но кое-что я все-таки повидал. Ты знаешь, что большинство наших соотечественников никогда не выезжали за границу? Представляешь? Вот тебе и ответ на вопрос, почему у них лица такие. Они и не представляют, что есть страны, в которых люди на улице улыбаются друг другу. Они не знают другой жизни. Они смотрят телевизор и думают, что мир устроен именно так, как рассказывает диктор. А я, знаешь, иногда смотрю ящик, и меня поражает сам факт артикуляции. Как эти люди могут с серьезным лицом произносить то, что произносят?
- Наверное, они в это верят, нет?
- Не знаю… наверное… Я бы мог поверить в то, что они делают это за большие деньги, но ведь нет, им платят такие же гроши, как и мне. Они несут всю эту чепуху за еду… вообще за нисколько!
Франциск спрашивал, и Стас старался отвечать. Когда подошли к театру, Циск произнес:
- Даже не верится… я ведь сейчас мог бы работать здесь.
- Благодари Бога! Ты даже представить себе не можешь, какое это болото. Помнишь, как мы ходили сюда в детстве? Помнишь, с каким восторгом смотрели на музыкантов? На их дорогие инструменты и, как нам тогда казалось, фраки. А теперь у меня есть этот фрак - и что? Страшно вспомнить, когда я последний раз его чистил. Я думаю, лифтеры и сантехники относятся к своей рабочей одежде с большим уважением, чем мы. У меня нет волнения перед спектаклями. Я не пролистываю ноты. Мне не страшно допустить ошибку или не вступить в нужном месте. Кто это может услышать? Наш президент? Да он завел оркестр только потому, что ему кто-то посоветовал. Ударники вечно подшучивают друг над другом, у тромбонистов прямо на пюпитрах стоят журналы с голыми бабами. Во время выступлений к глянцевым страницам они прикасаются гораздо чаще, чем к нотным. Мне даже не хочется начинать рассказывать тебе… Все подшучивают над дирижером… делают вид, что сейчас вступят не там, что уснули… Это не профессиональный оркестр, это так, любительский кружок.
- Мы можем войти внутрь?
- Да, конечно! Кто может нам помешать?
- У меня нет пропуска… и паспорта пока.
- Перестань! У меня тоже! Но я всех там знаю! Мы же там тоже иногда выступаем. Я скажу, что ты со мной. Ты правда хочешь? У меня, как ты понимаешь, никакого желания заходить в театр нет.
- Ты прав, может тогда просто здесь посидим?