Прокатное ф-но занимало часть стены: от окна - к тумбочке с телефоном. Рядом с тумбочкой стоял диван, по нему предусмотрительно были разложены материалы, от которых Глафира рано или поздно надеется избавиться. Отдельно в папке с бантиком листы журналов, информации минимум, в основном картинки. Глафира всё потрошит и кромсает без стеснения. Это обличает его наивную, незрелую мелочность. Вася Картавый, тоже жадный человек, однако Popfoto продает целиком, не мелочится. Потому что год рождения Васи 1951-й, а Глафиры - 1955-й. Оба сравнительно молодые люди, но какая огромная разница. У Василия совсем другие тревоги, совсем иные химеры подмигивают ему из-за колонок, пока в динамиках тихонько цыкает то, что пишется на фирменный маг.
Глафира вполне уловил, чем следует козырять. Вкратце я успел объяснить по телефону, что собой представляет паренек, которого я приведу. Разговор происходил на фоне скандала, в трубке слышалось, как возмущается Глафирин отец. Между прочим, в прошлом, сразу послед войны это был дамский портной номер один, по мнению моей бабушки.
"Вова, никаких драконов, элис куперов со сверлом в жопе и этого, пассивного… Бови. Стиль - строго индейский, зеленояровскеий. Вова, это - рог. Но рог башлевитый. По его идее экзотика - это "Земля Санникова". Ему нужны усы, очки, кучеряшки и пряжки. Он не созрел для глэмрока. Здесь нужны индейские патлы Винетуи "Гранд Фанк". Не пугай его, мальчик отстает лет на пять".
И действительно, несовременность способна искажать вкусы и представления до психоделических пределов. Недаром "белочка" посещает намеченную жертву, когда та трезва. Эти "отстающие" действуют разлагающе и на тех, кто старается шагать в ногу со временем. Купер ввинчивает себе даже не сверло, а какую-то извилистую сосульку. Но я бы не стал оставлять себе именно этот "пультрет". У этого артиста огромная голова молдавской матери-одиночки. Она меня раздражает.
Глафира не то чтобы жаловался Шульцу, скорее недоумевает, что заставляет меня принимать участие в этих мелких гешефтах. "Гарик вполне может работать самостоятельно" и т. д. Как мне было ему объяснить, что любопытство выше денег? Люди готовы платить за порнографию, а я готов жертвовать прибылью ради людей. Мне нравится рассматривать только дозволенные вещи. Как только это запретят специальным законом, я тут же переключаюсь на что-нибудь другое.
Пока нас не было, Глафира прислонил к спинке дивана огромные фотопортреты Slade и Steppenwolf. Это были самодельные снимки, увеличенные до состояния крупнозернистости в каком-то, должно быть, припадке. "Слейд", естественно, с пальцами, а "Степпенвулф" - с черепами.
В папку паренек даже заглядывать не стал. Он сразу впился глазами из-под челки в бутафорские черепа, приставленные к закатному горизонту симметрично, как вазы в серванте у предков. Мне было видно, как дрожат его пушистые ресницы. Он качнул плечами, вполне юношескими, они подчеркивали узость его талии, стянутой офицерским ремнем. Плавает. А я не умею. При нашей действительности где он может увидеть такие черепа? На столбах "не влезай - убьет" и фуражках эсэсовцев. Явное не то. Размеры не те. Я начал краснеть оттого, что меня возбуждают совсем другие вещи. И плечи, и талия, и ресницы этого интернатовца не имеют к ним никакого отношения.
Время шло. Ради драматизма Глафира выключил музыку. Что-то играло, когда мы вошли. "Будет брать?" - беззвучно спрашивал хищный загривок. "Должен взять", - подсказывало мое ничем не объяснимое присутствие при этой глупейшей сделке. За окнами шумели листвой деревья, шум усиливался. Неожиданно налетел ветер, и сквозняком распахнуло дверь в последнюю комнату не очень просторной квартиры. Туда меня ни разу не приглашали. Я успел увидеть Глафирину гордость - огромный фотопортрет Deep Purple. Заросшие, немодные на вид. Кто-то из них как всегда был в шляпе.
- А это фир… они фирменные? - тихо спросил молодой человек.
И тут Глафира пошел на риск ради хохмы:
- Да… делает… одна фирма, - вымолвил он, не спеша, оставляя возможность обратить все в шутку, и подмигнул мне в конце фразы, почти как Сичкин.
Однако клиенту было уже все равно, чье это производство.
"Берёт" - шумела окрепшая листва, шевелимая теми же ветрами, что занесли когда-то враждебные природе здешних мест, формы жизни - мою и Глафирину.
Появилась "Правда" (неужели выписывают?). Двусмысленные заголовки газетных статей благоразумно прикрыли собой пористые лики западных идолов. Больше от пыли, чем от изумленных глаз тех прохожих, кому понятнее "Три богатыря" или Есенин с трубочкой во рту, похожий на безусого Сталина.
Молодой человек расплатился, кажется, он вынул деньги из записной книжки, и мы оставили квартиру одного из лучших в этом городе бас-гитаристов.
Особенно хорошо Глафире удаются простые ответы на бестолковые заявления со знаком вопроса. Сам слышал пару раз. "Вовик, а кто самая старая группа в мире, "Роллинг Стоунз"? - "Да, самая старая… и самая хуевая группа в мире "Роллинг Стоунз". Глафира мотает ленту, что-то ищет, хочет мне показать. Нажимает "воспр.", хуяк - а там "Йес-тэ-дэй". Резко мотает дальше, перехватив удивленный взгляд Зайцева: "Надоели Битлы. Возразить-то нечего, кроме пошленьких штампов, про "гениальных мелодистов".
Или вот еще: "Коган обосрал Джонни Винтера". - "Высокий ценитель?" - тут же переспросил Графира со скупой иронией. Ничего лишнего. Приятно вспомнить, если есть что. Как сказал бы Сермяга: тут такое выплывает временами, блядь-нахуй-блядь. Савчук, пьяненький барабанщик рассматривает у окна обложку The Who. Осмотрел спереди, потом - сзади. Подносит ближе к глазам: "Бухают?" Глафира: "Бухают. А потом идут… в степь… сцать".
Папа Когана не хотел, чтобы его сын записывал у Глафиры музыку за бабки. В конце концов между ними произошел неприятный телефонный разговор. "И шо ты ему сказал?" - "Сказал, на улице встречу - голову оторву, папа… сука". Сермяга был в восторге от этих интригующих пауз в Глафириных высказываниях. И действительно, в этих, казалось бы, не предназначенных широкой огласке образцах местечкового юмора было что-то, чему суждено пережить куда более весомые символы и приметы той эпохи. "Папа… сука". Это - токарю девятого разряда, чей огромный фотопортрет висит на доске почета, так что видно даже из трамвая…
Но мой любимый эпизод относится к тому дню, когда Глафира привел ко мне покойного Джона. С улицы вдруг начали раздаваться, делаясь все быстрее, раскаты мотоциклетного стрекота. Прожужжав под окнами, машина унеслась куда-то в сторону Азизяна. Глафира высунулся из окна, поглядел ей вслед, обернулся и невозмутимо сообщил: "Джими поехал".
Как это бывает, с вещами, которые носишь в себе, и не знаешь, кому их рассказывать, кому это может быть интересно, память сохранила и ответную реплику Джона. Он без усилий вымолвил фразу, смысл которой сводился к тому, что "все чортики сидят в коробках…"
А этот The Who, как "Севастопольский вальс", по-моему, тоже должны "помнить все моряки". Такое запоминается с первого взгляда - в отличие от туристических маршрутов с дрянной тушенкой и запахами тайги. Сверху как будто бы закат, по кромке карьера. В сыпучую почву врыта бетонная плита. На ней три мокрых пятна. The Whoзастегивают штаны, и написано "кто следующий" - по-английски, но без вопросительного знака. Музыка очень хорошая, несмотря на зловещий оттенок. Сколько ни слушаешь, каждый раз открывается что-то новое из того, на что не обратил внимания в прошлый раз, а они успели этот фрагмент вовремя придумать и вставить, закрепить в нужном месте. Плюс его еще надо было сыграть. Изобразить голосом.
Мне не хотелось бы здесь описывать, тем более я все равно не знаю, как в точности это делается. Короче, что для этого надо? Бумагу наклеивают изображением к стеклу, по-моему. Только и у Глафиры, при всем его немногословном цинизме, была своя святыня. И ее производством тоже занималась "одна фирма", точнее Василий Остапенко, офицер запаса по кличке Картавый, как позднее выяснилось. Стоунз заложил. Стоунз прекрасно передразнивает любой дефект речи, в том числе и Васин: "Стагхик…"
Святыня представляла собой голову Поля Маккартни с поджатыми губами и мерзким подбородком на фоне цвета кровяной колбасы. Я встречал Васю под ручку с бабой в очках, причем вблизи от двух наших вузов. У Маккартни, каким его изобразил Остапенко (сам похожий на Брайена Эпштейна, между прочим), была слащавая, хуже, чем в жизни, рожица древнеримского педераста или учительницы, которую поздравляют с 8 Марта. "Дорогая Эльвира Семенна" и прочее. Но в любом случае, это не бумага, а стекло. Одно из престижных витражных дел, за какие в Киеве дают премии тем, кто занимается этим всю жизнь. Возможно, из этих соображений родители позволили Глафире подвесить стеклянный квадрат над магнитофоном, с чьей помощью он обманывает дюжину простаков. Я тут согласен с Шульцем - это глухие шестьдесят рублей в неделю.
Простаки, случается, прозревают, и тогда от них бывает сложно избавиться. Болван, раскусивший подделку - что может быть неприятнее, особенно, если он успел внушить себе, что ему необходимы подлинники, которых у вас, разумеется, нет и не было. Возможно, в моменты домашних скандалов стеклянный лик грозились разбить. Возможно, Глафира принял эту халтуру от Картавого, просто чтобы не портить с ним отношения. Маккартни слушают ограниченные скряги, если и способные тратить деньги, то совсем на другие вещи. Чтобы было понятнее - речь идет о тех скрягах, кого здесь называют "жлобами". Приятно иногда задуматься, если тебя не опровергают.