"Я знаю, был, - спокойно подтвердил Кладей. - Поэтому я его и уволил. У нас серьезное издание. Правильно тут кто-то сказал насчет быстрой реакции. Мы оперативно реагируем на событие, в нашем конкретном случае - на самое главное событие в жизни человека. Во многом именно мы формируем взгляд на жизнь, ибо в нашем распоряжении редкий шанс - подвести итог. При жизни итог подвести никому никогда не удастся. Мы - новостное издание, Андрей. И ничего более. Я и так вздрагиваю каждый раз, когда мне ветер дома занавески колышет. Каждый раз, брат. Почему? А потому что знаю, с чем наше дело связано. Мы у порога ходим. У самого порога. А Лявонов нас пытался за этот порог провести. За ручку взять и провести. Своими предсказаниями, своими встречами. Обычного, рутинного сверхъестественного, с которым он ежедневно сталкивался, ему было мало, он будто не понимал, что ничто не может быть сверхъестественней смерти. А он дальше полез, ему было не страшно."
"А вам, Михаил Иванович? - спросил Нефедов. - Вам страшно?"
Кладей поглядел на него и отвернулся, потянулся за графинчиком.
"У него был дар, - убежденно произнес Колпин. - Он прямо чувствовал смерть. Уж не знаю чем. Вот моей теще предсказал - день, час, причину. Все сошлось! Уж так я его благодарил!"
"Да она, наверно, от испуга померла", - сказал Захаров.
Колпин неодобрительно на него глянул.
"А не выпить ли нам, друзья?" - предложил Нирод и принялся наполнять рюмки.
"Он притягивал неприятности, - вдруг произнес Кладей. - Он был баньши, верно. С ним было жутко находиться в одной комнате. У всех есть профессиональные риски и способы их обойти. Шахтеры вот с собой под землю какие-то специальные комплекты берут, респираторы. А у нас нет никакого спасения, потому что наш риск - это встреча с самой…".
Он произнес это, и в комнате настала тишина. Нирод застыл с графинчиком в руках.
"Не к ночи вы это, Михаил Иванович", - сказал Колпин.
"Я знаю, что говорю, - настойчиво произнес Кладей. - Известно - стучись, и откроют. Лявонов ногами колотил в ту дверь. Все думал, до тайны достучится. А колотить в нее не надо, тихонько постучи - и с той стороны отворят."
"Он все повторял - я назначил встречу с черным человеком; он зайдет за мной по пути", - сказал Колпин.
"Дурак он был, - повелительно произнес Кладей. - И поэтому был уволен. У всех некрологистов правило - слово "смерть" в своих заметках не употреблять. Грубо это и пошло. Вон и Чайкин в своей книге об этом пишет, а по мне выше Чайкина никого нет. У Лявонова же через слово - "смерть", "смерть", "сме…"" - он осекся и закончил: "Вот и накликал."
"Он что, выбыл?" - испуганно спросил Колпин.
"Да нет, - поморщился Захаров. - Я недавно узнавал. Дома сидит, без работы. Жена его никуда не пускает. А среди людей репутация у него очень скверная. Кликуша, говорят."
"Люди всегда это говорят", - сказал Нефедов.
"А вы вот рыбки попробуйте", - угощал Колпин Нирода.
"Что-то мы, ребята, все о грустном, - встряхнулся Кладей. - Анекдот что ли пусть кто расскажет."
"Умирает старый еврей…" - начал с ходу Колпин.
"Тьфу!" - дружно плюнули все.
"Ну так, - сказал после этого Кладей и поднялся. - С вами, друзья, хорошо, а мне завтра раненько в аэропорт. В Лондоне заждались."
Вслед за Кладеем засобирались и остальные. Видно было, что все подавлены, и опять у Нефедова возникло чувство, - он устал от этих бесконечных впечатлений, которыми он поверял окружающую его жизнь, - что именно так всегда и заканчивались посиделки у Колпина, что вообще собирались, чтобы очередной раз удостовериться в лояльности друг друга к избранному пути, точно члены некоего тайного общества, повязанные неким знанием.
Домой он вернулся поздно, потому что еще с час после приезда просидел на скамейке возле дома, никак не умея привести в порядок свои мысли. Очнувшись, он увидел, что идет снег. Тогда он встал и вошел в подъезд.
"Что-нибудь случилось?" - осторожно спросила Настя, пока он раздевался.
"Нет, а что?"
Она не ответила, во все глаза разглядывая его. После того случая в ванной она избегала неосторожных выражений и вообще изменилась по отношению к нему. Вряд ли он это заметил. Он всегда был чуточку отстраненный. Но Настя никогда не видела его настолько погруженным в себя, как в этот раз. Он был как слепой, и она была уверена, что, ткни в него сейчас иголкой, он и не почувствовал бы.
Позднее, в постели, когда он уже спал, она тихонько прикоснулась к нему. Он был рядом, живой и теплый. Ей было неважно, что днем и вот сейчас, ночью, он пребывает где-то, откуда иногда возвращается и смотрит на нее удивленными, чужими глазами. Она любила его за то, что он все-таки возвращается. Осторожно, чтобы не разбудить его, она пристроилась к нему под бочок.
Все утро Нефедов думал и даже не сумел вспомнить в метро по дороге на работу, позавтракал он или нет. Что-то в желудке лежало, но это могло быть нехорошее воспоминание о вчерашнем разговоре. Впрочем, многое из вчерашнего он тоже позабыл. Он так задумался, что пришел в себя только от того, что кто-то сзади потряс его за плечо.
"Извините, молодой человек", - почти прокричали ему на ухо. - "Вы сходите?"
Он торопливо и смущенно извинился и отошел в сторону, уступая дорогу. Заодно он мельком оглядел выходящего. То был пожилой человек в шляпе и в темном пальто, прихрамывающий и поэтому опирающийся на толстую палку, и когда он повернулся в профиль, Нефедов узнал в нем одного известного, очень заслуженного актера, игравшего во многих старых фильмах - и входящего в список Колпина. Обычно личные мортуарные списки держатся в секрете, но чудак Колпин вывесил свой прямо над своим рабочим столом и против каждой "выбывающей" фамилии ставил галочку, а иногда обносил ее траурной рамкой. Старый актер был в этом списке, третьим или четвертым, - впрочем, фамилии располагались там по алфавиту. Нефедов знал, поскольку Колпин об этом рассказывал, что актер болеет и часто лежит в разных больницах, но несмотря на это, продолжает много играть и сниматься в фильмах. Колпин заготовил некролог на него три месяца назад. Недели две назад актер был удостоен Государственной премии - и это было единственное исправление, внесенное Колпиным в свою заметку. Общего тона оно не меняло, а лишь прибавляло значительности, - но дело было совсем не в этом. Нефедов часто сталкивался с людьми, занесенными в чьи-нибудь мортуарные списки. Их и по телевизору показывали. Просто в этот раз Нефедов глядел на человека, стоящего перед ним и дожидающегося, когда откроются двери, и знал, что сегодня ночью, возможно, ближе к утру, человек этот умрет. Нефедову было спокойно-холодно на душе, он не паниковал, хотя знал, что паниковать следует. Он напрягся и увидел, что актер умрет во сне, просто остановится старое его сердце. Смерть такая везде считается мирной, безболезненной, и только баньши знает, что никакая смерть безболезненной не бывает, а смерть во сне ужасна, она сопровождается жуткими и тягостными сновидениями, граничащими с физической болью, умирающий во сне жестокой волей свыше лишен главного - права на голос: он просто не может подать его, чтобы спасти себя…
Поезд замедлил ход, а Нефедов продолжал смотреть на старого актера, того не видя, ибо смотрел он теперь в себя. Новая правда о себе парализовала его. Он смотрел в себя и не видел, что могло разбудить дар, спавший в нем с самого рождения. Он никогда не заглядывал в приюты для умалишенных или клоаки, не пробовал ни наркотиков, ни галлюциногенов, так как чувствовал, что это даст ему возможность заглянуть за ту грань. Он нес себя по жизни с такой осторожностью, точно знал в себе какую-то трещину или, точнее сказать, некий густой, горький остаток, - ему трудно было подобрать верное клише. Множество неразборчивых мыслей и смутных образов проносились в его сознании, и он даже не составлял труда поймать или различить хоть один из них. Он был прохвачен насквозь.
Он пришел на работу и сел за свой письменный стол. Прямо напротив висел на стене список Колпина: имя актера - оно, и верно, было в списке третьим - галочкой обозначено еще не было.
"Ты что такой грустный с утра? - спросил его Колпин. - Вчера недопил, что ли?"
"Ага, недопил", - быстро ответил Нефедов. Ему показалось, что это кто-то другой за него сказал.
Колпин с готовностью на это захохотал, а потом вздохнул и потянулся.
"Эх! - произнес он. - Работы нет, а впереди день такой длинный… Вы глядите, какой снег на дворе."
"У тебя завтра работа появится", - опять сказал кто-то за Нефедова. Колпин застыл на зевке. Из своего угла выглянул Захаров.
"Что-то мне это напоминает", - произнес он.
Нефедов опомнился.
"Голова болит с утра, - обычным своим голосом пожаловался он. - Вчера я, похоже, действительно перепил."
"Ну, Лонгин тебя домой не отпустит, - заметил Колпин, разглядывая его. - Скажет - план, начало недели…"
"Не думай баньшевать, - вдруг посоветовал из своего угла Захаров. - Кладей тебе этого не простит."
"Он же под Чайкиным был, - тут же возразил ему Колпин. - У того это принцип. Он и Лявонова вон спутал."
Захаров встал, взял стул, поднес его к столу Нефедова и сел рядом с ним. Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, он спросил:
"Когда это случилось? Вчера?"
"Сегодня", - ответил Нефедов.
"Тогда послушай. Не ты первый. Но от тебя зависит, как ты это воспримешь. Если тебе такое понятие - грань - до фонаря, то можешь объявить, что у тебя есть дар. Но на самом деле, как всякий дар, это болезнь. Ты болен, Андрей."
"Мне нужно лечиться?" - попробовал пошутить Нефедов.
"А как ты себя чувствуешь?"
"А вот так - сейчас, если как следует поднапрягусь, то скажу тебе, когда ты умрешь."