Дома он перво-наперво отправился в ванную и открыл краны. Вода текла, тек и сок. Кметов набрал его в стаканчик и попробовал на вкус. Сок был отменный. Зноем, пляжем, роскошью пахнуло от него. Кметов тщательно прикрыл за собой дверь и спустился на первый этаж. Так и есть, дверь с номером 61 располагалась в центре. Он позвонил. Долго никто не открывал, и Кметов уже собирался уйти, как вдруг услышал, что кто-то вошел в подъезд. На ходу вошедший звенел ключами, и когда он приблизился, Кметов увидел перед собой коренастого молодого человека, черноволосого, с широким, калмыцкого типа рябоватым лицом. В руках у него была тяжелая студенческая сумка. Кметову он был знаком: сталкивались изредка на лестнице и обменивались приветствиями. Узнал и тот Кметова: остановился возле двери и довольно дружелюбно поздоровался. Сумку он поставил на пол и теперь стоял, спокойно рассматривая Кметова и держа ключи наготове.
- А я вот к вам, господин Камарзин, - с улыбкой сказал Кметов. - Час поздний, так я думал, вы уже дома.
- Я обычно прихожу в это время, - отозвался Камарзин. У него была привычка, отвечая, сильно хмуриться, точно он задумывался над каждым своим словом. - Занятия заканчиваются в восемь.
- Так поздно? - сказал Кметов.
- Да, сессия скоро, - обронил Камарзин, с некоторым колебанием отпирая дверь.
Квартира Камарзина была еще меньше кметовской. Хотя такое впечатление, возможно, возникало из-за общей запущенности: в коридоре кипы старых газет, в комнате - разбросанная одежда, на единственном столе - неубранные тарелки с остатками еды, всюду окурки и тяжелый дух непроветренного, накуренного помещения.
- Не снимайте обуви, - сказал Камарзин, словно утверждая первоначальное впечатление. - У меня тут не прибрано.
Кметов остановился посреди комнаты, пытаясь найти слова, с которых стоило бы начать.
- Вы по поводу моей жалитвы? - просто спросил Камарзин, ставя свою сумку в угол.
- В общем, да, - облегченно подтвердил Кметов. - Дело в том, что…
- Вы работаете в жоме, - сказал Камарзин уже из кухни, где он, судя по звуку, ставил на плиту чайник.
- Да, - ответил Кметов.
- Весь дом уже об этом знает, - сказал из кухни голос Камарзина. - Чай будете?
- Буду, - сказал Кметов.
Они сидели на кухне и пили чай.
- Вот я и решил зайти лично, - закончил Кметов.
Камарзин, нахмурившись, смотрел в свою чашку.
- У меня был тяжелый период тогда, - сказал он. - Мятохся душею, как говорится. Сейчас, правда, не лучше, сессия скоро. Но тогда - особенно тяжелое выдалось время. Запил бы, если б мог. Душа горит. - В его глазах зажегся какой-то огонек. - Это ведь что творят!.. Целые города - без воды. - Тут он заметил сидящего Кметова и разом успокоился. - Ну да, вам чего рассказывать…
- Я был недавно назначен, - сказал Кметов. - Весь отдел мешками завален.
Камарзин внимательно посмотрел на него.
- Много пишут? - коротко спросил он.
- Меня только недавно назначили, - поколебавшись, ответил Кметов. - Сейчас составляю свой первый квартальный… и решил зайти к вам. Проверить, так сказать, лично.
Камарзин удивленно поднял брови.
- Так ведь вы уже все решили, - произнес он.
- Да?
- Ну да. Как вас вселили, так и воду дали, и сок стал просто отличный. Я даже ребятам загоняю по рублю за стакан. Запивка отменная. Кстати, может, будете? У меня оставалось на донышке…
- Я не пью.
- Это зря. Работа у вас нервная, враз сгорите.
- Кто вас научил такие письма писать? - спросил Кметов. Он не ожидал такой резкости в своем тоне.
Камарзин, нахмурившись, смотрел в свою чашку. Кметов вдруг ощутил себя Домрачеевым, ему стало неприятно самого себя.
- Вы понимаете, что делаете? - тихо, волнуясь, спросил он. - Существует строгая форма при письменном обращении к властям, а вы позволяете себе такие выходки.
Камарзин поднял на него глаза. В них опять был тот самый огонек.
- Вы не волнуйтесь, Сергей Михайлович, - так же тихо произнес он. - Просто у меня тогда период был тяжелый. Сердце горело. Оно и сейчас горит. Не могу на это все смотреть. Как люди мучаются. Как цены на воду растут. Как гонят для нас этот сок, а килограмм апельсинов в магазине триста рублей стоит.
Кметов поднялся.
- Вот, - сказал он и положил на стол перед Камарзиным листок бумаги. - Вот ваша жалитва. Ходу ей я не дам. Спасибо за чай.
- Вы не волнуйтесь, - сказал ему в спину тихий голос Камарзина. - Я больше жалитв писать не буду.
Кметов повернулся, чтобы посмотреть на него. Камарзин сидел и, нахмурившись, смотрел в свою чашку.
5
Дома Кметов принялся расхаживать по комнате. Раньше у него такой привычки не было. Он ходил по комнате и разговаривал сам с собой.
- Сердце у него горит, - бормотал он. - А ты не мятись душею, не мятись. Соку вон попей, уж он охладит. А то гляди, какой горячий. Студент!..
Раньше у Кметова такой привычки не было. За стенкой ругались соседи, ругались, кажется, давно, но до Кметова это дошло только что. Он запнулся и стал прислушиваться, чувствуя, как внутри нарастает зудящее раздражение от этих громких сварливых голосов.
- Чуть ли не каждый день грызутся, - вырвалось у него в сердцах, и он вновь заходил по комнате. - Не могут жить мирно. Соседюшки!..
Он и сам не заметил, как оказался в ванной и стал жадно, самозабвенно глотать сок прямо из-под крана. Зной, полосатые зонтики, кубики льда в стакане, апельсиновый сок как ингредиент каких-то невиданных коктейлей. Раздосадованный еще больше, он лег в постель и уснул назло непрерывающейся сваре за стеной.
Утром Кметов открыл глаза и после знойного песка, пестрых зонтиков, загорелых людей, что снились ему всю ночь, уткнулся взглядом в оконное стекло, усеянное снаружи радужными капельками дождя. Снаружи было еще темно, горели фонари и шел дождь. Он шел всю ночь, но сон Кметова претворил его шум и бульканье в шум и бульканье океанских волн. Кметов лежал на берегу и просеивал сквозь пальцы песок. Он бы уснул под этот равномерный шум, если бы уже не спал. Неподалеку группка играла в волейбол, среди них был, кажется, Домрачеев. Песок был белый, легкий, сыпкий. Коралловый, с удовольствием выговорил Кметов во сне. Уже надо просыпаться, уже гудок скоро, сегодня сдавать квартальный отчет, а ощущение этого теплого морского песка никак не уходило из его ладоней.
Приближаясь к проходной, он увидел сквозь дождь, что около нее образовалась небольшая толпа. Кметов глянул на часы. Так и есть, он явился раньше, чем обычно, вместе с рабочими. Молча затесался он в толпу и стал продвигаться к окошечку. В толпе было шумно, люди обменивались приветствиями, окликали друг друга, а иногда что-то разом выкрикивали. Кметов привстал на цыпочках и увидел, как охранник взял один пропуск, мельком глянул на фотографию и выкрикнул:
- Крылов!
- Блохолов! - дружно ответила толпа вокруг Кметова.
Охранник шлепнул печать, взял другой пропуск:
- Ковтюг!
- По башке утюг! - отозвалась толпа.
- Пыж!
- В рот те шиш! - проорала толпа, споро продвигаясь вперед.
Видимо, это был какой-то ритуал. Охранник мог не знать, не помнить, - знали люди. Кметов забеспокоился, попытался пробиться обратно, но сзади напирали. Так оказался он у окошка. Охранник поднял на него глаза, выражение его лица изменилось.
- Вы бы отошли в сторонку, - быстро и негромко произнес он. Но было уже поздно.
- Эй, Лутохин-Мудохин! - окликнул его чей-то задиристый голос из задних рядов. - Ты из-за кого там задерживаешь?
Толпа невнятно загомонила. Это произвело на охранника неожиданный эффект: он побагровел, высунул голову из окошка и каким-то придушенным голосом завопил:
- Это че вам, базар? Я при исполнении, поняли? Жомки позорные!
Толпа отнеслась к такому повороту с пониманием.
- Да поняли, командир, - сказал кто-то и - тише - заметил своим: - Сверху, видать. Ранняя пташка.
Стараясь не терять достоинства, Кметов выбрался из затихшей толпы и пошел к конторе, спиной ощущая пристальные недоброжелательные взгляды. Одним духом взлетел он по лестнице в свой кабинет и здесь долго не мог успокоиться. "В свое время надо приходить", - пилил он сам себя и тут же дал себе зарок, что никогда больше не явится на работу в ранние часы. Только после этого оборотился он к столу.
Его первый жалитвослов выглядел необычно. Некоторые жалитвы, вошедшие в него, писаны были на обойной бумаге, иные на кальке, харатьях, обрывках старых грамот, - словом, на чем могли, на том и писали жалитвенники. Оттого стопка на кметовском столе, простеганная бечевой и переложенная особыми тонкими досками, походила скорее на какой-нибудь колдовской гримуар, чем на рутинный квартальный отчет. Кметов осторожно взял его со стола и взвесил на руках.
- Потерпите, - прошептал он жалитвам. - Потерпите немного, скоро разрешится дело ваше.
Бережно прижав рукопись к груди, он вышел из кабинета и спустился в вестибюль. Снаружи еще лило, тяжелая дождевая завеса накрыла жом, с головой запахнув здания цехов. Нудный металлический звон капель стоял в вестибюле. Кметов прошел мимо пустующей конторки вахтера и принялся спускаться по узкой, похожей на пожарную, лестнице.
До этого он никогда не был в архиве. Лестница упиралась в тяжелую кованую дверь с надписью "Посторонним вход воспрещен". Кметов крепче прижал к себе пачку, толкнул дверь и оказался в обширном сводчатом подвале, похожем на монастырский погреб. Запах старых бумаг стоял тут. У самой двери начинались и уходили куда-то вглубь высоченные стеллажи, тесно уставленные громадными, бечевою прошитыми фолиантами, толстыми папками, древними книгами. Озираясь и прижимая папку к себе, Кметов двинулся вперед.