Появилась рука и смахнула его осторожным и таинственным движением. Эндрю сделал шаг вниз по лестнице, и испуганное изображение отпрянуло от зеркала, а за углом он столкнулся с живым человеком.
- Разглядываешь себя? - спросил он с натянутым и смущенным смехом.
- Да вот, смотрю, хороша или нет, - с вызовом ответила она.
- Тебе это ни к чему, - сказал он.
- А ты что - знаток? - спросила она.
- Я знал многих женщин, - хвастливо заявил Эндрю, - но ты красивее их всех… лицом, - добавил он, неожиданно сохранив верность Элизабет.
- А телом? - спросила она, освещая себя свечой с головы до ног.
- Телом - нет, - неохотно сказал он.
- Но тогда ты слишком молод. - Она придвинулась к нему поближе. - Мужчина постарше считал бы иначе.
Эндрю подумал о мужчине, который все работал, работал, работал над его головой.
- Ты любишь этого старика? - спросил он.
Она оперлась о перила.
- Откуда мне знать? - пробормотала она. - Он был добр ко мне. Я прожила с ним три года. Но он все больше и больше уходит в работу. Я думаю, он меня скоро разлюбит. Нет, я не люблю его, но после трех лет любая женщина как-то привязывается к мужчине.
- Тебе, должно быть, скучно так жить, - сказал Эндрю.
- Ты хочешь сказать, что не прочь переспать со мной? - Она засмеялась. Она осмотрела его с головы до ног сквозь прищуренные веки. - Было бы скучно, если бы я старалась хранить верность. Ты остаешься в гостинице, не так ли? Мы действительно должны найти тебе чистую одежду.
Эндрю отвел взгляд.
- Я бы не стал беспокоиться, - сказал он и начал спускаться по лестнице.
Она пристально и внимательно посмотрела на него, а затем преградила ему дорогу.
- Куда ты? - спросила она.
- Да так, выпить.
- Разве ты не джентльмен и не пригласишь меня присоединиться? - В ее голосе сливались насмешка и недоверие.
- Хорошо, пойдем, - сказал он. Он не глядел на нее, пока они спускались по ступенькам, но снова и снова говорил себе, что его положение слишком серьезно, чтобы думать о развлечениях, что он должен принять решение уходить или оставаться независимо от беспокойных уколов желания, которое росло в нем с каждым шагом.
Она привела его в залу, где огонь все еще выпускал беспорядочные языки пламени через удлиняющиеся промежутки времени. Там никого не было. Остальные посетители разошлись по своим комнатам. Люси позвонила официанту и сделала заказ, он вернулся со стаканом портвейна и стаканом виски.
Эндрю смотрел, как она потягивает портвейн.
- У тебя прелестного цвета губы, - сказал он.
- Замечательно, - рассмеялась она и, повернувшись к камину, пошевелила носком угли так, что тени ожили и заплясали на ее лице. - Скажи мне, почему ты предал этих людей?
- Ты не поймешь, - с уверенностью ответил он. - Это была зависть к умершему, а еще потому, что они презирали меня.
- Не вижу в этом никакого смысла, - сказала она. - Но я полагаю, ты что-то за это получил?
- Страх.
- И все? Я бы определенно получила что-нибудь получше. А то, что Генри посадит тебя завтра в свидетельскую ложу? Я приду посмотреть. Не надо там быть таким скрытным, как со мной. - Она пристально посмотрела на него. - Ты ведь пойдешь туда, не так ли? - спросила она.
- Конечно, - рассеянно ответил он.
Все еще со стаканом в руке она отошла от огня и приблизилась вплотную к Эндрю, так что он кожей ощутил прикосновение ее бедра и его очертания под бархатом платья. Его рассудок уступил неожиданному приступу желания. Он схватил ее и стал целовать в губы, шею, грудь, и так как она уступала ему, с пассивностью женщин, которых он встречал в дешевых барах, его желание росло, его руки блуждали по ее телу, пока он наконец не отшатнулся в сторону, тяжело дыша и чуть не плача.
- Ты забавный мальчик, - вот все, что она сказала.
Он проклинал себя за свинство, когда думал об Элизабет. Но с этим было покончено, и почему бы ему не развлечься там, где можно. "Тот, другой, воздух слишком разрежен для меня, - подумал он, - мне оставаться в моем свинарнике".
- Я хочу тебя, - вслух сказал он.
- И ты думаешь, я упаду в твою кровать по первому твоему зову? - спросила она. - Ты был бы для меня забавным выбором. Контрабандист, без гроша в кармане, да еще и предавший своих товарищей. И совсем мальчик. - Она улыбнулась. - Единственное достоинство, - пробормотала она, оценивающе глядя на него, - ты возмутительно дерзок. Я почти готова согласиться. Это, должно быть, опять начинается проклятая весенняя лихорадка.
Она подошла к нему вплотную и неожиданно прижала свои губы к его рту. Они сладко пахли портвейном.
- Как он надоел мне со своей работой, - сказала она, - когда сказаны все слова, для молодых есть только одно занятие.
Губы и рот Эндрю пересохли от возбуждения.
- Можно мне поддаться с тобой наверх? - спросил он.
Она надула губки.
- Нет, не сегодня. Мне хочется спать. Я не расположена.
Желание и осторожность не могли одновременно уживаться в мозгу Эндрю.
- Ты меня больше не увидишь, - сказал он.
Она засмеялась:
- Ой, напугал. Весной не выбирают. Здорово было бы подцепить мистера Фарна. Как ты думаешь, эти здравомыслящие прихожане ведут себя как и все остальные? Сомневаюсь, что суд завтра кончится.
- Завтра я ухожу, - сказал он.
Она взглянула на него с внезапным подозрением.
- Ты хочешь сказать, что убежишь? - спросила она.
- А почему я должен оставаться? Я и так слишком рискую.
- А Генри?
- А мне-то что?
Она некоторое время задумчиво смотрела на него и наконец сказала:
- Он всю душу вложил в это дело.
- Так вот где его душа?
- Я, может, его за это и ненавижу! - воскликнула она. - Но все равно, это здорово. Я скоро брошу его. Я хочу развлечений. Я слишком быстро состарюсь с ним или он все узнает. Но я бы хотела, чтобы он выиграл это дело. Он так много работал для этого.
- Ну и пусть выигрывает без меня.
- Слушай. - Она стояла перед ним, вызывающе подняв маленький подбородок. - Ты получишь меня завтра ночью, если заплатишь. И плата, которую я от тебя хочу, - твои свидетельские показания для Генри. Можешь потом хвастать, что я обошлась тебе дешевле, чем остальные.
- Слишком высока цена, - возразил он.
- Откуда ты знаешь? - сказала она. - Дай руку. Теперь потрогай здесь, и здесь, и здесь. Теперь дай мне свой рот. Чувствуешь, как я близко? Правильно. Держи меня так. Ты будешь еще ближе, если захочешь. Ты знаешь, что я молода, так же молода, как и ты. Тебе не кажется, что ради этого стоит немного рискнуть?
- Сегодня, сегодня, - умолял он.
- Нет, не сегодня. Завтра или никогда. И опасность-то пустяковая. Это Англия, цивилизованная страна. Я больше рискую. А вдруг Генри застанет нас сейчас или завтра ночью? Что он подумает? Он будет работать допоздна. Можешь прийти ко мне. У меня прекрасная мягкая кровать. Ты так молод. Я уверена, что смогу все же кое-что тебе показать. Тебе понравится. Да и мне тоже.
- Сегодня. Я не могу ждать.
Она высвободилась и, отойдя от него на некоторое расстояние, посмотрела на него невозмутимым насмешливым взглядом.
- Никогда! Пока ты не сделаешь того, что я хочу, - сказала она, - подумай об этом "никогда". Будет ли у тебя когда-нибудь еще такой шанс? Я не знаю, почему предлагаю это тебе. Должно быть, из жалости к Генри, да еще из-за этой весенней лихорадки. Ты самый подходящий из всех, кого я видела в этой гостинице.
Он внимательно смотрел на нее. Никогда он не желал никакой женщины так сильно - даже Элизабет. В Элизабет была какая-то тайна, какая-то святость, которая окутывала, опутывала его желание любовью. Здесь не было ни любви, ни благоговения. Животное в нем могло грубо и сладострастно оценивать ее красоту, как оно оценивало прелести обычных потаскух, но с дополнительным привкусом ответного желания. "Это правда, - подумал он, - какая может быть опасность? Это - цивилизованная страна. Я уеду в Лондон, и мне не будет одиноко без Элизабет, так как у меня будет много других таких же приключений".
- Ты согласен? - спросила она.
- Да, - ответил он. - А ты? Завтра ночью?
- Если суд не засидится слишком поздно. Ничто не заставит меня ночью не спать из-за тебя. - Она зевнула. Какая я противная. Генри был бы в ярости, - пробормотала она с улыбкой, слегка забавляясь. - Но мне все смертельно надоело. Ошибка жить с мужчиной три года. Он смотрит на меня почти как на свою жену, не изменяет мне, воздерживается, я этого не выношу. Спокойной ночи!
Она протянула руку, но он ее проигнорировал. "Я купил ее, - подумал он, - почему я должен быть вежливым? Я касался и лучшей руки".
- Спокойной ночи, - сказал он.
Она пожала плечами, сделала гримасу и вышла. Тени охватили ее, утопили ее платье и тело в темноте, так что какое-то мгновение было видно только ее белое лицо и казалось, оно плывет само по себе в темноте. Затем оно тоже исчезло, и он услышал, как заскрипели ступеньки, когда она взбегала по лестнице. "Завтра в бой". Из дурных побуждений он делал то, что отказывался делать из добрых. Он не послушал своего сердца, к голосу которого присоединялся и внутренний критик, но капитулировал перед первым голодным воплем, который издало его грязное, похотливое тело. Его тело боялось смерти и сжималось от опасности. "Если бы ты победил страх, - шептал укоризненно критик, - когда говорила Элизабет, я бы поддержал тебя. Теперь твое тело сделало выбор, и твое тело останется одно".