- Картоны не обычные рисунки. Художники, далекие от этой области, этого не понимают. Они считают, что достаточно увеличить эскиз - и его уже можно перевести на ковер. Но ковер не картина, мы смотрим на него совсем по-другому. Картины обыкновенно невелики по размеру, и их можно охватить одним взглядом. Их не рассматривают вблизи, а отступают на один-два шага, точно перед священником или учителем. А к коврам, наоборот, подходят как к другу. И видят только один какой-то кусок, причем необязательно самый выигрышный. Поэтому мелкие детали не должны выбиваться из общей композиции, им важно складываться в узор, который радует глаз в любой точке пространства. Твои рисунки не слишком удачные для шпалер. Мильфлёр несколько спасает дело, но все равно придется кое-что поменять.
- А как? - спросил Никола.
- Для начала дорисуем фигуры. Пусть даме прислуживает камеристка - подносит гвоздики для венка в "Обонянии", раздувает мехи органа в "Слухе", держит чашу с кормом, из которой клюет попугай во "Вкусе". В "Моем единственном желании" служанка подносит ларец с драгоценностями. На всех остальных рисунках дама обходится без прислуги.
- Это сцены соблазнения, и ей положено быть одной.
- Камеристкам не возбраняется при этом присутствовать.
- Тебе-то откуда это известно. Ты соблазнил хоть одну знатную даму?
Я стал пунцовым как рак. Очутиться в покоях знатной дамы - такое мне и во сне не снилось. Я нечасто пересекаюсь со знатью даже на улице, что уж там говорить о помещениях, где они бывают. Лишь на мессе мы дышим одним воздухом, да и то они сидят отдельно, на передних скамейках. Под конец службы они выходят в первую очередь, лошади уже оседланы, и не успеваем мы добраться до церковного крыльца, как их уже и след простыл. Алиенора уверяет, вельможи пахнут мехом, которым оторочена их одежда. Сам судить не берусь, поскольку никогда не стоял от них достаточно близко. У Алиеноры более тонкое обоняние, чем у меня.
Никола наверняка бывал в обществе знатных дам. Он, верно, все о них знает.
- Чем пахнет от знатных дам? - вырвалось у меня невольно.
- Чесноком, - расплылся в улыбке Никола. - Чесноком и мятой.
А Алиенора пахнет мелиссой, которая растет у нее в саду. Она вечно на нее наступает.
- Знаешь, какие они на вкус? - добавил он.
- И знать не желаю.
Я схватил уголек и принялся копировать "Обоняние". Несколькими штрихами я набросал лицо женщины, покрытые покрывалом волосы, ожерелье, лиф, рукава, платье.
- Крупные участки одного и того же цвета нам ни к чему. Желтое платье дамы хорошо бы разрисовать какими-нибудь узорами. На "Вкусе" и "Моем единственном желании" по парче идет гранатовый рисунок. Давай такой же сделаем здесь, для разнообразия цветовой гаммы.
Никола стоял у меня за плечом и наблюдал, как треугольник заполняется листьями и цветами.
- Alors, по бокам у тебя лев и единорог держат знамена. Между ними скамейка, на ней - дама, единорог и обезьянка с гвоздиками. Отлично. А что, если между дамой и львом поместить служанку? Положим, она держит блюдо с цветами, из которых дама сплетет венок. - Я набросал контуры служанки, стоящей боком. - По-моему, уже куда лучше. Фон будет заткан мильфлёром. Здесь я не буду его рисовать, только на картоне. И Алиенора поможет.
Никола покачал головой.
- Интересно чем? - Он показал на глаза.
Я нахмурился.
- Алиенора всегда помогает отцу с мильфлёром. Она ухаживает за садом и прекрасно разбирается в растениях, знает, как что использовать. Вот дойдем до картонов, тогда с ней и посоветуемся. А еще, по-моему, стоило бы добавить животных. - Я рисовал, объясняя по ходу. - Скажем, собаку как символ верности. Охотничьих птиц, поскольку дама охотится за единорогом. У ее ног прикорнул ягненок - напоминание о Деве Марии и Христе. И конечно, одного или двух кроликов. Это личная метка Жоржа - кролик, прикрывающий лапой мордочку.
Я закончил, и некоторое время мы смотрели то на набросок, то на старый рисунок, висевший рядышком.
- Опять не то.
- Что ты предлагаешь?
- Деревья, - немного подумав, произнес я.
- Где?
- Позади знамен и штандартов. Они будут оттенять красный гербовый щит, иначе он пропадет на красном фоне. И еще внизу - между львом и единорогом. Здесь как раз поместятся четыре дерева как обозначение частей света и времен года.
- Целый мир на картине, - прошептал Никола.
- Точно. И синего цвета стало больше. Жак Буйвол будет доволен. Не то чтобы мне хочется его порадовать. Скорее наоборот.
За штандартами я изобразил дуб - символ лета и севера. За знаменем - сосну, символ осени и юга. За единорогом - остролист. Это будет зима и запад. За львом - апельсин. Весна и восток.
- Мне уже нравится, - сказал Никола, когда я закончил. В голосе его звучало удивление. - А мы имеем право менять рисунок без согласия заказчика?
- Мы это называем verdure. Ткачам позволяется разбрасывать по фону растения и животных. Единственное, что нам запрещено, - это трогать фигуры людей. Несколько лет назад в Брюсселе по этому поводу издали специальный закон, чтобы между ткачами и заказчиками не возникало разногласий.
- И между художниками и картоньерами тоже.
- Твоя правда.
Он взглянул на меня:
- Между нами есть разногласия?
Я присел на корточки.
- Нет.
"В том, что касается работы", - добавил я про себя. У меня не хватило духу произнести это вслух.
- Отлично. - Никола отложил "Обоняние" и придвинул "Вкус". - Теперь давай этот.
Я внимательно изучал даму, кормящую попугая.
- Мне кажется, ее лицо выписано тщательнее других.
Никола играл с угольком, без всякого смысла тыкал им то туда, то сюда, растирая черную пыль пальцами, пока она не посерела.
- Я пишу портреты. Почему бы мне не сделать женщин похожими, если это в моей власти?
- Она чересчур выделяется. И дама на "Моем единственном желании" тоже - слишком печальная.
- Пусть останутся как есть.
- Ты с ними знаком. Верно?
- Это знатные женщины. - Никола дернул плечом.
- Но ты с ними на короткой ноге.
- Не то чтобы на короткой, - покачал головой Никола. - Виделся несколько раз, но…
К моему удивлению, он поморщился, точно от боли.
- Последний раз я видел их на празднике весны, - продолжал Никола. - Она, - он показал на "Вкус", - танцевала вокруг майского шеста, а ее мать наблюдала. Они были одеты в похожие платья.
- Из парчи, украшенной гранатовым узором.
- Да. Я не мог подойти к ней. Ее служанки были настороже. - Воспоминание заставило его нахмуриться. - Все-таки, по-моему, служанки на коврах излишни.
- Но даме нужно сопровождение, иначе это выглядит неприлично.
- Только не в тот миг, когда она занята соблазнением.
- Хорошо. Давай везде дорисуем служанку, кроме шпалеры "Зрение", где она приручает единорога. Ну тот, на котором он положил ноги ей на колени.
- И еще "Осязание", - добавил Никола, - где она держит его за рог. В такие минуты свидетели без надобности. - Он хитро улыбнулся. Вся его грусть внезапно улетучилась, и он опять вернулся в обычное расположение духа. - Рассказать тебе про единорога и его рог? Тебе это будет полезно.
Но прежде чем я ответил, в окне, где еще недавно торчала лохматая шевелюра Жака Буйвола, появилась головка Алиеноры. Мы с Никола аж подскочили.
- Мы здесь, Алиенора, - крикнул я. - Возле станка.
- Знаю, - отозвалась она. - Мы с мамой уже вернулись. Из-за Жака Буйвола мы припозднились, и, пока искали, куда присесть, месса уже кончилась. Хотите пива?
- Мы сейчас, - откликнулся Никола.
Алиенора вошла в дом, а Никола повернулся ко мне;
- Ну не хочешь про единорога, давай расскажу тебе кое-что другое.
- Не надо. - Меня покоробил запанибратский тон, которым он говорил с Алиенорой.
Он оскалил зубы.
- От женщин может нести чесноком, но на вкус они как устрицы, - все-таки сказал он.
АЛИЕНОРА ДЕ ЛЯ ШАПЕЛЬ
Мужчины нашли меня в саду. Я там пропалывала землянику. Я посадила кусты на некотором расстоянии друг от друга, чтобы было где присесть, когда пойдут сорняки. Я отношусь к землянике не совсем как к растению - цветки ее не пахнут, а листья и не мягкие, и не колючие, и не тонкие, и не мясистые. Зато плоды божественные. Сейчас раннее лето, и уже появились первые ягоды, но они еще совсем крошечные, твердые и не очень-то душистые. Больше всего на свете я люблю пору, когда земляника уже зрелая. Так бы и сидела с утра до вечера возле грядок и разминала пальцами сочные ягоды, ощущая их вкус и аромат.
На тропинке между грядками послышались шаркающие шаги Филиппа - на ходу он приволакивает одну ногу, - а за ними - подпрыгивающие Никола. Когда Никола в первый раз попал ко мне в сад, он воскликнул:
- Святая Дева, это настоящий рай! Ничего подобного не видел в Париже. Там кругом дома и нет ни одного свободного клочка земли, разве что выкроишь место под грядку капусты, да и то, если очень повезет.
Впервые из его уст прозвучало, что Брюссель чем-то превосходит Париж.