- Жанна, - спросила я, - скажи, а ты правда веришь в Бога? Вот веришь так, что именно веришь, а не как-нибудь?
- Если нет Бога, - ответила Жанна, приложив руку к сердцу, - если нет Бога, если его никогда не было, если все, что было на Лобном месте, не имеет под собой никаких оснований и если Он умер на кресте за ложь, то все, что происходило на земле до Него, во время Его земной жизни и после Него - то ты представляешь, какое всё это сумасшествие? Одно сплошь сумасшествие, и ничего, кроме сумасшествия! Как же можно в это поверить, что все это сплошное сумасшествие и ничего под ним и сверх него? Как же можно поверить, что Он умер за ложь?
- Ну а разве это - не сумасшествие? - я обвела рукой то, что мы видели вокруг себя. - Разве это не на земле происходит? Разве это все - не ложь?
- Это, может, и ложь, но есть и правда.
- Да какая же может быть правда, если ее нет вот прямо тут? Где же она?
Нас перебили, мы не закончили разговора. Мы бы может его и так не закончили. Или может уже закончили, наоборот. Я очень быстро уставала теперь. Какая там правда! Разве у меня теперь были силы выносить правду? В углу разгорался спор:
- И что бы ты сделала, если бы эта бессловесная тварь… Если бы эта дрянь… Если бы она пришла и легла на твою постель…
- То же, что и сейчас я сделала! Точно то же самое - взяла за руку и отвела на ее место.
- Это ты так говоришь!..
Одна глубоко зевает, не прикрывая рот ладонью - розовая труба рта распахивается так глубоко, что, кажется, видны внутренности. Бледная Настя танцует тут, глаз ее, кажется, косит больше обычного - происходит столько всего интересного, она не знает, на что обратить внимание, на чем сосредоточиться, если она только еще не разучилась сосредотачиваться.
Я - разучилась. От всего этого бедлама крепнет чувство, что я угодила в клип - показывали такие: разомкнутые пространства с калейдоскопической скоростью бешено прыгают, обгоняя друг друга, и только гитарист неизменен на любом фоне, но у меня нет гитары, а может быть, если бы была, я чувствовала себя совершенно иначе…
Аминазин. Я знаю теперь, что мне дают аминазин. Я спрашивала их много раз, что они мне дают, чем меня колют? Но они не отвечают на такие вопросы. Мало ли о чем их тут спрашивают больные. "Когда я умру?" "Как меня зовут?" "Когда за мной придут?" "А правда, что конец света уже наступил?"
Всем не ответишь.
6
Утром перевели в третью палату. Юлия Петровна, щурясь, оглядела меня, и сказала: "В третью палату". Я уже привыкла к эху и сифилитичке, к Элоизе-Амалии, а на самом деле Елене Сергеевне Глебовой, вот так ее звали - но что же я буду теперь без них? На пороге новой палаты, сжимая в руках простыню - постель полагалось забрать с собой - я встала.
- Здесь лежат те, кому уже получше, и тебе здесь будет легче.
Из угла на меня скалилось темноволосое существо. Я уже видела ее в туалете. Она, как и я, перебирала ногами, не могла стоять на месте - галоперидол заставлял ее отбивать произвольный ритм, как хороший партнер в парном танце.
- Меня забрали сюда, и я потеряла ребенка. Я была беременна, когда они меня забрали, но они не посмотрели на это.
Я уже бесконечно устала от нашего общего "они", словно есть мы - хорошие, умные и здоровые, и они - злые, бесчеловечные, опасные, только и стерегущие, что твой неверный шаг.
- О, о, о! Заткнулась бы хоть на часок, Конопицына… Ничего, они тут тебе еще и не такого расскажут, - сказала Милаида Васильевна, которая помогала мне перебираться - стояла во входе - здесь не было дверей, так же, как в первой палате - уперев руки в бока.
Застелила кровать и отправилась погулять - походить по коридору, где же еще здесь ходить, теперь это было мне позволено, я уже в третьей палате - от окна к тупику и обратно. Мимо холла с включенным телевизором, вокруг которого всегда собирались недужные, скукоженные старушки в ветхих халатиках, под какой-нибудь то и дело растекалась лужа. Да, теперь мне позволялось здесь расхаживать. Если подумать, то я еще очень богата. Со временем я освою тут все пространство, каждый уголок за чахлым фикусом, пересижу на всех диванах и креслах, в столовой - на всех стульях, перележу на всех кроватях, пережду всю жизнь и перезнакомлюсь со всеми.
- Иванова, к тебе родители!..
Возглас застал врасплох. Обернувшись, я увидела, как в коридор отделения заходят отец и мать - они еще не видят меня - их светлые фигуры так знакомы, словно пришли забрать из детского сада, приехали в пионерский лагерь, заглянули увести с "продленки".
7
Больничный парк обширен и ухожен. Здесь больные сгребают в кучу и сжигают опавшие листья, высаживают цветы. Это такая больница, где многие живут годами, а если и выходят, то совсем ненадолго. Или не слишком надолго.
Каждому отделению приписан свой участок с огромной бетонной беседкой - в точности такой, как на территории любого детского сада. И нужно гулять только там, где можно.
Но мы никогда не следовали этому правилу.
Мать и отец глядели на меня, сдерживая слезы - я видела, каких усилий им это стоило. Но они не позволяли себе расслабиться.
- Что тебе привезти?..
- Мама, ничего не надо. Пожалуйста, позвоните Сергею и скажите, где я.
- Лучше ты сама ему позвонишь.
- Но ведь здесь не разрешают звонить! И у меня даже нет его телефона - я не помню телефонные номера…
- Ты позвонишь ему позже.
- Когда?
- Когда тебе станет лучше.
- Но мне уже и сейчас лучше.
- Подумай хорошенько. Разве ты можешь вернуть его, если будешь разговаривать с ним в таком состоянии?
- В каком состоянии? Что особенного в моем состоянии?
- Ну хорошо, ты позвонишь ему, и что ты ему скажешь?
- Я скажу ему, чтобы он пришел.
- Куда?
- Я продиктую адрес.
- Так что, прямо сюда?
- Ну конечно, ведь я же - здесь. А куда же еще?..
- Ты думаешь, он будет рад тебя видеть в таком состоянии?
- Папа, ну в каком состоянии? У меня нет другого.
- Значит, нужно его приобрести, придти в другое. И тогда все наладится.
- Тогда ничто не наладится.
- Ведь вы же расстались с Сергеем, у него другая жизнь.
- Он должен мне помочь.
- Силы кончаются, Елена. Он тебе ничего не должен.
Они мягко, но твердо увещевали меня, и время прогулки проходило.
8
Я ни разу не задумалась о том, что Сергей уже знал, где я. Что у него другая - и у него другая жизнь. И о том, что силы кончаются. Да, он не должен. Собственно, если совсем по-честному, он ведь и не был мне нужен. Так ли уж я хотела, чтобы он мне помог? А как бы он мог помочь? Я просто не знала, у кого просить помощи, где ее искать. И казалось, что он может. Хотя, естественно, это было не так. И еще я верила, что вернусь в нормальное состояние - после двух недель в больнице я уже не оценивала свое прежнее состояние как нормальное - и знала, что когда я вернусь, то и он вернется, если я захочу, но это мне было ненужно. Мне казалось, что если он придет сейчас, когда я вот такая, то мы сумеем все преодолеть и тогда мы уже точно будем вместе, вечно, как хотели когда-то. Старинная русская рулетка: полюбите нас черненькими, а беленькими - всякий. Но мать и отец отказывались наотрез дать мне его номер. Я бы изловчилась и отсюда позвонить, не знаю как, но как-нибудь - они не хотели ни нажать несколько клавиш на сотовом, ни привести его ко мне, они отказывались, и я не то чтобы не понимала, почему.
Если бы ты знал, сколько атак мне пришлось отбить, Арджуна, ты бросил бы лук, сломал стрелы и закрыл лицо руками. Кожа твоих ладоней приросла бы к лицу прежде, нежели ты решился их отнять. Стыд и разочарование разорвали бы тебе грудь. Скорбью истекли бы твои глаза, увидь ты меня, так униженную.
Но ты ничего не видел, не хотел видеть, и я не обвиняю тебя. Я не знаю, как поступила бы я сама на твоем месте. От тебя требовалось нечто нечеловеческое - верность и стойкость, - и никто не вправе отказать тебе в мужестве только потому, что у тебя не хватило сил принести такую жертву. Сопротивляйся.
Сражайся, Арджуна, сколько хватит сил. Кришна велел тебе не заботиться о такой мелочи, что ты убиваешь собственных братьев. Действительно, чего бояться, когда впереди у всех еще столько перерождений. Другое дело, если ты рождаешься единожды… Казалось бы, чистая теория - но совершенно практические выводы, и к тому же совершенно различные. И все равно сражайся, и против меня сражайся, если так тебе говорит твой Кришна или кто у тебя там в кармане. Но я против тебя - не буду. Что бы мне ни советовали.