5
Манекенщица-Инна пристала к врачам с самого утра. Анатолий Сергеевич рвался от нее и шарахался по углам. Юлия Петровна пыталась взять ситуацию в руки, но Инна орала:
- Я не больна! Неужели не видно: я - здорова! Почему я должна здесь торчать? Я намерена снять квартиру!.. Отпустите меня, сколько можно мучить человека?..
Юлия Петровна поглядела на нее долгим, пристальным взглядом, и пожевала губами, словно на язык ей попалась веточка горького укропа. И сказала:
- Ну хорошо. Мы тебя выпишем.
Инна не поверила своим ушам:
- Выпишете? Когда?
- Когда у тебя последняя процедура?
- Массаж? Завтра…
- Ну вот завтра и пойдешь. Анатолий Сергеевич, подготовьте документы.
Довершив обход, они закрылись в ординаторской. Инна сидела в кресле в холле, которое вчера уделала Ира, и приходила в себя. Она тряслась. Потом она начала раздавать вещи:
- Это - тебе, а это - жидкое мыло - тебе, смотри, не продай. Елена, дать тебе что-нибудь?..
- Не надо.
- Бери сигареты. Бери, бери, не отказывайся!.. Скоро у меня будет их миллион.
Анна поздравила ее, Жанна кивнула. Здесь рады, когда кто-нибудь освобождается. Но и не рады. По разным причинам.
Скудные умом. Нищие духом. Господи, ведь ты не накажешь их, Твоих утративших человеческий облик теплых и мягких животных? Чавкающих, хлюпающих, болтающих руками и ногами, судорожных, припадочных, склочных, мелочно обидчивых… Всех этих потных женщин с грязными волосами, в сигаретном дыму, одетых в халаты поверх ночнушек. Ведь их есть обетованное Тобою Царствие Небесное - их, одержимых, подслеповатых, закормленных таблетками и исколотых шприцами, наркоманок, тунеядок, алкоголичек, истеричек, психованных, обитательниц сумасшедших домов - потому что кто, если не они, нищие духом? Кто - скорбные волей?
Кто, если не мы? И разве не ради нас - ну, в том числе - приходил Он?
А те, кто заботился о нас, подмывал нас, ругал нас, колол нас, жалел нас и давал нам бесплатные сигареты, те, кто ходил тоже в халатах, словно все мы были одно безумное братство, разве что в белых - они были стражниками при нас, при нас они были реальными ангелами.
Милаида Васильевна, например. Санитарка. Плотная, с руками что шея, золотые часы - знак власти здесь - режут пухлое запястье. Золотой крестик в бездонном вырезе белого халата. Визгливый острый голос.
Антонина Валерьевна. Медсестра. Короткая стрижка - впрочем, здесь у всех короткая, либо волосы в узле, неравно схватит припадочная - совсем молоденькая, вдобавок маленькая, миниатюрная, но с надменным лицом. С ней не осмеливаются спорить.
Лидия Павловна. Повариха. Она не скупится на брань, когда врачей нет поблизости, ходит мрачная, подавленная. Судя по всему, у нее самой депрессия.
- А ну все пошли вон, глаза бы на вас не смотрели, хоть перетравились бы тут все!..
Где вы, мои перламутровые лаки для ногтей, ярко-красные, сине-зеленые, желто-коричневые и фиолетовые? Где вы, отрада дней моих посуровевших. О, горе мне! Сиреневые мои, розовые, персиковых оттенков!
Неужели вы навсегда исчезли из моей жизни?
Ну, это мы еще посмотрим.
Я не наблюдала, как Инна ушла, как за ней закрылась дверь.
На журнальном столике у входа остался принадлежавший ей глянцевый журнал, залистанный до дыр. И за него уже разгорался спор:
- Не трогай, это мое!..
- Нет, мое!..
Болела голова, любой возглас отдавался гулким шахматным эхом. Тело стало двигаться как-то угловато, будто в тисках. Отнимались руки. Рисовать становилось все сложнее: в глазах двоилось, троилось.
6
Русское безумие - оно по меньшей мере двухфазовое. Ну, или двусоставное. Есть, конечно, и одержимость, но есть (было) и юродство. На самом деле это были вещи, по всей видимости, не так уж и далеко, парадоксальным образом, отстоящие друг от друга. В каждой деревне есть свой дурачок, в каждом районе - блаженненький. Безобидные сумасшедшие.
Потом уже я решила, что начало гибели юродства как социального института в России имеет дату. Оно же - начало клинического сумасшествия. Рождение клиники по-русски умертвило последнюю вышедшую из себя святость. 31 мая 1838 года император Николай I подписал Положение о Преображенской больнице для душевнобольных. Это, конечно, символическая дата, то есть - условная, как и любая другая, какую не возьми. Но где-то в это время произошло уравнивание разнообразных безумий в их качествах, во взглядах общества на них. Нет больше никакого "мнимого безумия, обличающего безумие мира", нет и не может быть никакого юродства, и не важно больше, почему и отчего пошатнулся человек в своем умственном поведении - это теперь всегда значит повреждение душевного здоровья, и ставит его в положения последней зависимости.
Впрочем, о чем я? Здесь нет юродивых. Они вывелись раньше.
Вот одна, хватает врача за халат и причитает:
- Доктор, то, что за мной следили, это ерунда, это я все придумала.
- А что же, не следили?
- Нет. Не следили. Когда вы меня выпишете?
- А зачем же вы это придумали?
- Ну - как. Не знаю.
- Вот когда узнаете, тогда и выпишем, - Анатолий Сергеевич поворачивается и уходит, а старуха в цветастом голубом халате шипит вслед:
- Все это очень, очень подозрительно!..
Нас будут лечить, но безумие неизживаемо, оно присутствует в мире наравне со всем разумным, а пожалуй, и подавляет его своей массой, разноперостью, разрозненностью и вместе с тем - удивительной сплоченностью, плотностью, которой нет у разумного… Как норма не является чем-то навсегда определенным у всех народов, так и безумие не определено раз навсегда: оно подвижно, оно всегда наплывает оттуда, откуда его не ожидают, и подворачивается внезапно, и его застигает наказание - поскольку оно признается преступлением, и лечение - поскольку оно признается болезнью.
- Так, я вас сейчас сама всех выпишу! - это в первой палате истерит сифилитичка.
- А меня врач спросил - как ты понимаешь пословицу - не все то золото, что блестит…
Катерина действительно, похоже, слегка не в себе. Она в белом махровом халате, захваченном из дома, она пришла по направлению из районной поликлиники, где ее уговорили подлечиться, освежиться процедурами, но почему-то направили в строгое.
- И, знаешь, я нашла ответ вот в этой книге…
Она показывает "Пустыня в цвету", на обложке в розовом сердечке - слиты в поцелуе слащаво красивые мужчина и женщина.
- Я думаю теперь, что нашему врачу Ягуповой тоже не помешало бы прочитать эту книгу…
Она немного "блажная", это точно.
- Мою полы в храмах. То в том вымою, то в другом. Потом стою как-то, и такое меня взяло отчаяние, такое горе - Господи, говорю, дай, говорю, мне силы!.. Неужели так и будет продолжаться моя горемычная жизнь? Денег нет, еды нет… Потом какой-то мужик подходит у храма - я нечаянно слышал, простите меня - и кошелек протягивает. Но я думаю, что я, дура, что ли - нате вы ваш кошелек, а он повернулся и пошел. Ну я тогда в овраг зашла, за угол, и там бросила - мало ли что в том гаманке-то, вдруг полоний какой, только этого мне не хватало, или ворованное чье…