- Слушай, отчего ты такая худая? - докапываются пацаны, и начинает казаться, что они никогда не вырастут.
- Неужели нельзя подобрать другого слова? Худая бывает скотина, женщина бывает изящная…
И что заставляет сидеть здесь, с ними, среди книжного бреда, в сигаретном чаду, винном угаре? Слушать:
- Я рад, что с тобой познакомился…
- Ты такая красивая…
- В Москве людям трудно общаться, сближаться…
И прочее, совершенно в духе юных обормотов, вечных студентов, балагуров, посреди анекдотов подчас срывающихся в крик.
Словно повторение пройденного, и давно пройденного - первый раз первый курс. Нелепо. Неужели когда-то подобные речи трогали, волновали?
Я недавно схоронила любимого хомячка, и по этой причине представляюсь сама себе страшно старой, усталой и опытной. Я имею в виду, девять дней минуло, как разошлись с мужем. Девять дней, как вышла из ЗАГСа с другой, неприметной, непарадной двери и пошла, как жена Лота, не оглядываясь, села в машину к брату и не разрыдалась, а закурила.
- Одиночество невозможно преодолеть, даже и пытаться не стоит, и вам не советую, - с апломбом заявила, нога на ногу, уперев каблук меж клавиш старой электрической пишмашинки, стоящей под столом вместо, как видно, скамеечки.
Сунула в губы тонкую зубочистку - маленькую сигаретку - выпустила новый клуб в дым, который слоями расстилается по комнате и медленно, как флотилия бесплотных игрушечных кораблей, дрейфует из гавани в раскрытую форточку.
- Ты сама не веришь в то, что говоришь, - горячился Толик, размахивая, как ветряная мельница, руками. - Тебе даже и говорить такого не хочется.
- Вот как?
Ну спасибо, пояснил. Надоумил.
Толик всё всплескивал руками, делал богатое лицо, ловил мои пальцы, пытался говорить комплименты:
- Я не расист, но у тебя правильные черты лица.
Нет, короче, явно уместен был бы мастер-класс на тему "Как по-взрослому ухаживать за женщиной", но куража для такой лекции и азарта нет. Наоборот, накатило - увесистое, тяжёлое спокойствие, лень, которую сообщает сладкое и густое красное. Сидела и чувствовала, как тяжесть перекатывается в ногах, словно ворочается и мостится грузный кот, тупеет восприятие, всё более неповоротливыми, пустыми и незначащими становятся слова.
Володя говорил мало, только:
- Анатолий, перестань, - одергивал, когда поэт слишком уж зарывался.
Володя тоже пьянел и коснел на глазах, что и неудивительно, так как до моего появления успели основательно грузануться.
- Дорогая, выпей! Сделай размашистый глоток! - увещевал он, нехорошо настаивал, тяжело. Давил, можно сказать.
Очень мне нравится, когда малознакомые мужчины норовят назвать "дорогая". Если бы я и впрямь была дорогая, вы бы до конца жизни не расплатились, точно, чорт возьми, вам говорю.
Смеялась и пила маленькими, как воробей, глоточками. За полтора часа выпила всего полбокала, но, как порой бывает, ощущение тяжелого опьянения нагнеталось состоянием окружающих.
- Что ты всё усмехаешься? Что это за город? Почему все время хмыкают, какие-то усмешечки, смешки, хиханьки? Знаешь, кто жесточе из всех москвичей?
Встрял Толя пустым жестом, дернулся к бутылке, и Володя мысль обронил, отвлекся. Я без труда закончила суждение за него:
- Москвичи в первом поколении.
- Да!
Он взглянул так, словно обнаружил, что обладаю провидческим даром. Сам не понимал, что ли, настолько на поверхности лежит его "приговор"?
- А она умная, да? - восторженно заявил Толя. - Ты извини, - это мне, - что мы в третьем лице о присутствующих, но надо просто срочно поделиться таким открытием!
Комплименты, неудержимо сползающие в хамство, вставали тоже живым напоминанием минувших студенческих дней.
- Именно те, кто здесь прирос, закрепился… Присосался, можно сказать… Встал на ноги… - длил свою мысль Володя, невидящим взглядом глядя прямо перед собой.
- Да-да. Вроде тебя. - говорила я. - В первом поколении-то… Вы и ославляете столицу по деревням и весям той, какой ее знают, кровопийцей. Вся страна на Москву работает! А между тем, коренной москвич - он человек благодушный, смирный, вот, посмотри на Толю.
- Я смирный? Ну спасибо.
- Не перебивай. От привилегий своих не откажешься, конечно, какие столичному жителю полагаются, но и вырывать их из зубов соотечественника с кровью не будешь. Не то что вы.
- Ты сама-то.
- Я - переходное состояние между первым и вторым агрегатным. Ещё не пар, но уже не вода. Я в Москву в пять лет приехала, а не в зрелом уже возрасте, как ты. Так что в моём случае основной удел покорения вражеских территорий пришелся в основном на долю родителей. А я уже как должное воспринимала, что хожу в музыкалку. Типа. Понял?
- Анатолий, прекрати, - снова сказал Володя, Толя за время монолога переместился ближе.
- Ну вот, уж и пересесть нельзя, - обиделся Анатолий.
- Между прочим, кофе обещали, - в который раз сказала я.
С тем и ехала. Не сообразила сразу, не дура ли, чем потчевать будут. Увидела Володю на улице - поняла. И ничего такого в нём вроде бы состояния его не выдавало, но поняла и спохватилась: тягостно, пить - не хотелось. Как-то охладела, хотя когда-то, на первом курсе…
Надо было развернуться. И вот теперь - тупая безысходность: ну как откажешься от рюмки? А, рюмка красного - ладно, что от неё будет? Бутылку водки на троих в ночь не слабо было вылакать, а наутро на занятия, глаз не смыкая - было такое?
Эх, петрушка, трава зеленая.
- Да что же ты, мешать теперь будешь? Кофе…
- Ну народ, а. Мешать. Я пить, между прочим, хочу.
- Так пей! А то цедишь.
- Кофе я могу получить чашечку? Или нет?
- Сейчас, сейчас…
Анатолий неохотно встал, вышел в коридор - чашки мыть, щелкнуть чайником.
Тет-а-тета - через два стола - я и угадывала возможность, и побаивалась. Любопытно было.
- Как же ты, тонкая такая…
- Я выносливая.
Опять улыбалась злыми тонкими губами, подзуживала, насмехалась. Смешные люди. Цари природы. Как поверну, так и будет. По-моему.
Тяжелый недостаток: всегда хватало терпения. Другие сдохнут в беге, иссякнут - мне всегда достанет дыхания, да не в обрез, а ещё на один виток, и так во всём.
На даче оборудовала цветник - с растениями и землей возиться охота с детства не посещала, а камни выложить вкруг - занятие поинтереснее. И пёрла издали те камни полную пазуху, крупные, оттягивали футболку, так и походку беременных, вразвалочку, поняла - удобнее это, с грузом, вперевалку ходить. Помогал сосед, мальчишка, изнывал, выдыхался, и, когда к участку подходили, у калитки ношу сбрасывал, чтобы обратно хоть минуткой дольше - налегке. Я уносила камни вглубь участка, к самому домику, лишний, в принципе, путь делала - цветник по замыслу не так далеко от забора отстоял, но оттягивала, замедляла момент освобождения, проверяла себя - брошу сейчас - или хватит терпения?
- Ты испорчена Москвой, - сказал и прищурился.
Ой, ну вот не надо. Не надо совсем уж дешёвых ходов. Обидь, задень - и, можешь считать, победитель.
- Почему же?
- А вам хоть плюй в глаза, всё божья роса. Понимаешь? Ты ведь подлинная, я же чувствую в тебе. Особенно если смотришь вот так, как сейчас - не прямо… Думаешь, почему звоню? Как раз потому. Но фанаберии много на себя нацепила, ты - у тебя и походка, как у офисного клерка.
- Клеркини.
Анатолий ввалился с кофе. Встал на пороге.
- Ребят, предупреждать надо. Если что, только скажите, я и уйти могу.
- А мы что тут, по-твоему, целуемся, что ли?
Говорили всё так же, через столы. Официальная дистанция публичных оппонентов, кажется, в учебнике по психологии так расстояние именуется.
- Целуйтесь на здоровье, если хотите. Я и уйти могу. - упрямо повторил Толя, нижняя губа чуть подрагивает. Мальчишка.
- Оставайся.
Да я бы и рада была сдернуть с лица улыбку - почему в офисе, когда надо, её так трудно бывает нацепить? - но в облаке смешного и чуткого внимания впервые за долгое время было хорошо, хотя и не совсем комфортно. Неужели так уж подломил меня муженёк? Вот улыбаюсь, а парни, как нарочно, воспринимают на свой счет.
- А что, будем целоваться? - вроде бы в шутку спросил Володя, с наигранной веселостью в голосе.
Опять!
- Нет.
- Зря.
Он не смог скрыть досады.
- Почему?
Надо бы мне прикусить язычок.
- Ну, целоваться знаешь, как полезно, я статью об этом читал.
Володя уже вполне владел собой.
- В следующей жизни, может быть…
На-верна! В сле-ду-щей жизни,
Когда я стану кош-кай,
Лай-ла, ла, ла!
Толя исполнил популярную песенку.
- Сахару в кофе?
Грамотный. "Сахару" - не "сахар", даже не "сахара".
Женское - я уже говорила: присутствующие мужчины воспринимаются одним существом. Вроде змея Горыныча, разделенного по персоналиям. И кто-то конкретный может и вовсе не привлекать особенного женского внимания, но само присутствие мужского, мужское как категория - обостряет, упрощает, стилизует женщину. Другими словами, делает её красивой. Или наоборот, истерически кокетливой. Как меня, лишенную так долго всего живительного, что должно исходить от мужчин. Проявляет, словом. Без зрителей ведь женщина - никакая.
Секрет. Никому не выдавайте, вдруг поверят.
Спохватилась, что говорю частью вслух, переключилась на кофе.