Как всегда в это время, которое здесь не называли "сиеста", улицы были тихи и пусты. Я уже к этому привыкла, но сейчас почувствовала легкое раздражение, которое нарастало по мере приближения к городскому фонтану. Приступ мизантропии. Мне вдруг стало слишком тесно на этих улицах, среди этих кукольных коттеджей (вспомнила тот дневник и сама удивилась: действительно "домики для Барби"!). Я подошла к школе. Школа - это громко сказано: одноэтажное здание в два класса для детей разного возраста. Как я уже поняла - старшие дети отправлялись учиться в колледж, а младшим преподавали предметы всего несколько учителей-многостаночников, типа Ивана-Джона. Через открытое окно я видела, как он ходит взад-вперед по классу и… пересказывает Гомера.
На какое-то мгновение все это показалось мне фантасмагорией: школьный двор, усыпанный яблоневым цветом, яркий свет и темный квадрат приоткрытого окна, длинные, как волны океана, строки "Одиссеи". Я прислонилась к стволу, и на меня тут же посыпались лепестки: яблони отцветали. Голос затих. Иван-Джон заметил, что я стою под деревом, крест-накрест обхватив плечи руками. Можно было подумать, что пошел снег и мне холодно. Видимо, он так и подумал, глядя, как на меня осыпаются лепестки. Его взъерошенная голова в темноте окна напоминала полотно какого-нибудь голландского художника эпохи Возрождения. Вдруг я подумала, что так оно и есть, что это - именно портрет, картина, застывшее мгновение, в котором движутся только эти лепестки, осыпающиеся с дерева. А еще я подумала, что всегда так бывает: кто-то - в окне, ЗА окном, а кто-то стоит ПО ТУ СТОРОНУ - под деревом.
Это две разные картины, в двух взаимоисключающих цветовых гаммах.
Иван-Джон, не отводя от меня взгляда, взял со стола смешной медный колокольчик и покачал им над головой: конец урока. Десять учеников захлопали партами…
- Знаешь, когда я смотрела на тебя из сада, - сказала я, - мне показалось, что на следующем ужине шарик вытащишь именно ты… Не знаю почему, но это было так четко, так ясно. Так неотвратимо.
- Я уже ненавижу эти ужины! Не напоминай.
- А я, похоже, их полюбила. Что-то в этом есть: живешь не просто так, а в ожидании.
- В ожидании чего?
- Господи, ты же сам говорил, что собираешься уехать отсюда, стать писателем, завоевать всемирную славу и все такое. И мы все дружно тебе это напророчим! Будет весело…
- Я так не думаю, - сказал он. - Давай сейчас не будем об этом говорить.
- Не будем, - согласилась я. - Но ты не должен отступать.
- Не уверен. Мне здесь нравится… Больше, чем мне бы этого хотелось…
Мы зашли в бистро.
- Один виски, - кивнул он полной блондинке. - И…
Конечно, он сказал - "блу айс".
- По закону парных случаев, - улыбнулась я, вспоминая зеленый блокнот, - где-то - неизвестно где, кто-то - неизвестно кто - любит этот же напиток.
- Это неудивительно.
- Конечно…
Мы нехотя переговаривались. Мы оба не любили слов.
- Слова - пиявки, которые наползают в рот! - сказал он.
- Слова бывают как пузыри. Но не мыльные, а - тугие, резиновые, - добавила я.
- Я иногда вижу их! - сказал он.
- Я - тоже. Особенно, когда люди говорят о чем попало. Тогда я вижу, как они выпускают наружу одни пузыри. А когда нужно отвечать, чувствую, что из моего рта вылетают такие же! И все вокруг превращается в ящик с разноцветными шариками, который ставят в супермаркетах. В нем можно задохнуться.
- А еще, когда мне так говорят, я вижу перед собой только одно большое лицо с длинным острым клювом, который вытаскивает меня из раковины, как вкусного моллюска.
- …и тогда хочется сбежать в астрал через семерку!
- Как это? - с интересом спросил он.
- Не знаю…
- Но ведь ты это сказала!
- Когда?
- Только что!
- Иногда я говорю то, чего сама не понимаю. Не обращай внимания. Есть такие словосочетания, которые не нуждаются в понимании. Они просто - звучат. И все.
- Поэтому я и читаю детям Гомера…
Я вспомнила о письмах, которые всучил мне мсье Паскаль, и вздрогнула. Была бы я Гомером, не переживала бы о том, что написать…
- Послушай, - сказала я. - Когда будешь писать свои книги, не забудь вставить туда нашего старика. Как по мне, это интереснейший человеческий экземпляр. И за сюжетом не нужно далеко ходить: молодой учитель скучает в провинциальном городке, знакомится со старым отшельником - хозяином имения. И начинаются чудеса…
- Я уже думал об этом… И… - он нерешительно помолчал, - и пишу. Уже. Точнее… почти закончил.
- Правда? А как называется?
Пауза. Мы выпили.
- Это не окончательное название, но пока что - "Игра в Бога"…
Мы надолго замолчали. Я уверена, что мы думали об одном и том же.
Об амулете мсье Паскаля. Об этом проклятом шарике, ожидающем Ивана-Джона рано или поздно. А скорее всего - совсем скоро. Если не появятся новички и мсье не вбросит в стеклянный аквариум горстку новых шариков…
- Ты веришь, что это - честная игра? - спросила я. - Что все происходит так, как он говорит? Порой мне кажется, что он - просто издевается.
- Даже если это так, все равно здесь происходит много интересного. Такого, с чем ты будешь жить после. Возможно, до конца дней. Он, этот старый чудак, знает, что делает: моделирует будущее для тех, кто… потерял прошлое. Или себя в этом прошлом.
- Ты тоже это чувствуешь? - Я так громко вскрикнула, что на нас обернулись едва ли не все завсегдатаи бистро и закивали головами, миротворчески поднимая свои бокалы.
- Они думают, что мы уже начали ссориться… - улыбнулся он.
- Когда ты уедешь отсюда, - добавила я, - представляю, сколько сочувственных взглядов я поймаю на себе. Бр-р-р…
- Ты уверена, что я уеду один?
- Я уверена в том, что иначе быть не может. Я это ЗНАЮ. И думаю, что играть надо честно, раз уж согласился. Не надо разочаровывать старика. К тому же, между нами большая разница: в отличие от тебя, у меня здесь контракт, обязательства. И… я не участвую в игре. То есть не знаю своего будущего. В отличие от всех вас.
- Неужели ты думаешь, что эта игра в будущее серьезна?! Не бери все на веру! Господи, если бы тебя здесь не было, я бы не задумался, насколько далеко зашли шутки мсье Паскаля! Поедем со мной! Хоть сейчас!
- Знаешь, лучше недопить, чем перепить… - сказала я. - Тогда жажда, которую мы будем чувствовать отныне везде и всегда, не даст нам забыть друг друга…
- Эта теория не для мужчин… - улыбнулся он.
- Но - для тех, кто пишет романы, - улыбнулась в ответ я. - И должен пережить еще много других приключений… Других романов…
- Кто тебя сделал такой мудрой? Этот старик?
- Я совсем не мудрая. Я просто это откуда-то знаю…
- Я… - начал он, глядя так, что я опустила глаза, - я…
- Пузыри… - резко прервала его я. - Резиновые пузыри! Плотные и пустые!!!
И он больше ничего не сказал.
4
Домой вернулась поздно. Чертовы письма валялись на кровати. Они не исчезли, не растворились в воздухе. Я должна была работать - заниматься неизвестно чем и зачем. А какой смысл в том, что я разливаю вино, развлекаюсь разговорами с матушкой Же-Же и выпиваю в деревянном бистро? Кстати, вдруг подумала я, а сколько все это будет продолжаться? Разбросала вещи, порылась в чемодане и на дне его нашла копию контракта: сколько?! Я точно знала, что сроки и дата указаны в конце! Но их не было! Только - печать и моя подпись. Как я могла так вляпаться - угодить в ловушку?
Более того - в зависимость. Именно так. Я чувствовала зависимость от всего, что окружало меня.
От этого ядовито-свежего воздуха.
Ночных видений.
Живописных садов.
Своего огромного окна с видом на горы.
Стриженых газонов.
Колоколов на колокольне.
Китайских колокольчиков в моей голове.
Лукового супа матушки Же-Же и ее кофе.
Картин и кресел.
Лестницы, сокращающей время и расстояние.
Девяноста пар белых носков (десяток я уже сносила).
Своих сладко-незавершенных мыслей…
Всего, что называлось одним именем.
Мсье Паскаль…
Лишь бы он не услышал! Я закрыла лицо подушкой и завыла, как волчица.
…Минуты через три выть стало приятно. А через четыре - прогудев еще два-три такта, я почувствовала облегчение. Так, наверное, ревут дети с истинным наслаждением.
Дети! Я вытащила снизу один из конвертов. И еще всхлипывая, распечатала его. И была растрогана круглым детским почерком с кучей ошибок.
"Привет!
Вчера я с мамой прокатился в метро. Это такая подземная железная дорога в большом городе. Мы поехали в центр купить мне новые брюки, потому что из тех, синих, я уже вырос. В метро я смотрел телевизор. Телевизор висел под потолком и показывал рекламу, а еще - остановки. Мама сказала, что я - толстый, как американец.
Она сказала, что я толстый и белый. Сказала, что все американцы - толстые и рыхлые. Я сказал - не все! Мама сказала - все, все! И ты такой, как они.
Я смотрел телевизор. Все посмотрели на меня, и я сделал вид, что мне все равно. У меня под мышками были мокрые пятна от жары. Мама сказала, что не надо было надевать новую футболку, потому что я сильно потею. Как свинья. Все свиньи сильно потеют, сказала мама. Не все - сказал я. Мама сказала, что я упрямый и ей со мной трудно.
Моя мама очень красивая. Она не толстая. Она ходит в джинсах…
Сейчас вечер, и я думаю: не знаешь ли ты, кто придумал метро?"