10
…Этой ночью я долго не могла заснуть. Думала о "лешем". Кто и когда предал его? Кто оставил в лесу? И зачем ему этот мир, этот дом престарелых в чужом краю?
Утром, когда звезды в поседевшем небе начали лопаться, как пузыри, я почувствовала, что у меня болит голова. Точнее - кожа, и даже волосы.
Попробовала залезть в них пятерней и наткнулась на сбитую паклю. Что это? Я посмотрела на себя в стекло веранды и откинулась на подушку: сквозь силуэты деревьев на меня смотрело страшилище. Тугие стержни скрученных волос торчали в разные стороны. Кожа головы болела нестерпимо. Раньше я этого совершенно не чувствовала. Я замычала и начала дергать себя за эти жуткие волосяные тромбы, мне хотелось поскорее избавиться от них. Наконец я заметила на подоконнике ножницы. Они были ржавыми. Я начала кое-как срезать косы. Когда работа была закончена, взошло солнце. А мне стало легче. Настолько, что удалось впервые стянуть с себя свитер и грязные джинсы. Как я могла так долго быть в них?
Теперь я почувствовала, что болит не только кожа головы, но и всего тела. Впечатление было такое, будто с меня ее содрали - даже легкое прикосновение вызывало неимоверно жгучую боль. Но постепенно боль стихла. Я сидела на кровати совсем голая и прислушивалась к себе.
Пришла старушка, как обычно, принесла кружку молока. Увидев мою ощипанную голову, с подозрением посмотрела на меня:
- Ты что это? Буянила, что ли?
Я пригладила волосы, и старушка успокоилась:
- А-а… Порядок наводила? Это хорошо. Нужно держать себя в чистоте. В баню пойдем?
Я кивнула. И отодвинула от себя грязную одежду.
- Понятно. Сейчас найдем тебе одежду. А это, - старушка кивнула на мое тряпье, - сегодня постираем. Погода хорошая, до вечера высохнет.
Она взяла джинсы, свитер и, прежде чем унести их, с нескрываемым любопытством проверила карманы. Вытащила оттуда связку ключей, пачку денег и белую пластиковую карточку… Мы обе смотрели на эти вещи с удивлением.
- Это все твое? - наконец дрогнувшим голосом вымолвила моя хозяйка. - Да кто ж ты такая? Заявить на тебя, что ли? Вот задачу ты мне задала, девка… Что с тобой делать?
Она аккуратно сложила все находки в пакет и спрятала в ящик комода.
- Ладно. Разберемся. На вот, надень это! - Она порылась в комоде и бросила на кровать старый байковый халат и чьи-то растоптанные туфли. - Походи пока что так. Пойду постираю твои вещички. А то вдруг ты принцесса какая, а я тебя тут в грязи держу… Нехорошо. Вечером пойдем мыться.
Я накинула халат. Он пахнул плесенью, но было приятно ощущать свое тело и понимать, что скоро смою с него грязь, въевшуюся в каждую клеточку кожи.
Через час-полтора старушка вновь заглянула ко мне.
- Ну вот, дело сделано. Теперь давай стричься по-людски.
В руках у нее была странная машинка. Я вздрогнула и замахала руками.
- Не бойся, это машинка специально для стрижки. Сын как-то привез, когда у нас овцы были… Давай, садись. Тут у тебя такое, что только машинкой и сострижешь!
Мне нужно было ее слушаться. Я покорно подставила голову. Металлические зубцы машинки защелкали, вгрызаясь в мои всклокоченные волосы. Мне было больно. А потом - холодно. Когда старушка закончила работу, я провела рукой по голове - она была лысой.
- Сиди уж тут до вечера, - сказала старушка, - я схожу к Яковлевне, предупрежу, чтобы баню не закрывала и воды оставила. С горячей водой у нас беда - на всех не хватает… Если будешь выходить - то только в сад. А больше никуда. Замерзнешь.
Она завернула в газету состриженные пряди и пошла закапывать их в огороде…
11
Я снова легла на свою кровать и ощутила, как хорошо лежать под одеялом без одежды. Время от времени дотрагивалась до головы, и это прикосновение было приятным. Я задремала. А потом произошло то, что больше никогда не повторилось, даже когда мой рассудок окончательно прояснился. Даже сейчас…
Вначале мне показалось, что кто-то сел на край кровати, - она даже немного прогнулась. Затем - рука… Она скользнула по моему лицу с такой нежностью, что я не осмелилась открыть глаза и затаила дыхание. Руки и дыхание были такими реальными, такими знакомыми… Потом кто-то обнял меня поверх одеяла, обхватил, как ребенка, и теплые губы прикоснулись к моему уху. Я услышала шепот: "Я буду любить тебя долго… Всегда… Я так тоскую по тебе…" Это был не сон, не бред, не плод больного воображения. Я чувствовала тяжесть тела, крепкое объятие, запах табака. Теперь я понимаю, что это был фантом, материализовавшийся по моему желанию. И даже когда какой-то звук, донесшийся из леса, заставил вздрогнуть и вернуться из того измерения, вмятина на кровати рядом со мной оказалась теплой…
…Когда солнце упало за горизонт, моя хозяйка повела меня в село, в баню. Перед этим она надела на меня фуфайку, а на голову повязала колючий шерстяной платок. По узкой тропинке мы спустились на центральную (и единственную) улицу села. Дома стояли погруженные в сумерки, их побеленные стены были будто подсвечены изнутри синим пламенем. Во дворах было пусто. День закончился. Я шла и смотрела себе под ноги, словно меня вели на эшафот.
Вчерашняя гостья уже поджидала нас у покосившегося забора, огораживающего строение без окон. Это была баня.
- Давай быстрее - вода стынет! - сказала Яковлевна, заводя меня в душевую комнату.
Чего от меня хотели? Что делать?
Видя мою беспомощность, бабушки быстренько стянули с меня фуфайку, туфли, халат, платок и поставили под кран. Яковлевна крутанула его, и на меня полилась тоненькая струйка теплой воды.
- На вот мыло, - сказала моя хозяйка, - мойся как следует!
И она показала, как это делается. Я повторила ее движения. Пока я кое-как размазывала по себе пену, старушки стояли неподалеку в одинаковых позах: подпирая рукой подбородок. Их глаза были полны мировой скорби.
- Господи помилуй, - наконец нарушила молчание Яковлевна. - Кожа да кости…
Мыльная вода бурлила у меня под ногами и с бульканьем вытекала в зарешеченный водосток. Я терла себя изо всех сил до тех пор, пока эти мыльные потоки не стали чистыми. Вода закончилась.
- Все! - сказала банщица. - Воды больше нет. Принимай клиента! - весело подмигнула моей хозяйке, и та проворно завернула меня в большую простыню, которую принесла с собой. Потом достала из пакета мою одежду.
- Вот. Все чистое. Можешь надевать.
Потом мы почти в кромешной темноте отправились к Яковлевне, которая жила неподалеку.
После душной бани приятно было дышать свежим воздухом, а еще приятнее - оказаться в избе, где нас уже ждал накрытый стол - варенье, яблоки, пирожки с картошкой и творогом в большой кастрюле, завернутой в полотенца. Изба была похожа на нашу - такие же яблоки, сливы, орехи, разложенные на подоконниках, низки сушеных грибов, старенький телевизор, накрытый потертой бархатной скатеркой, круглый стол посредине.
Яковлевна выложила пирожки в мисочку, они поблескивали румяными боками, будто муляжи. Усадив нас за стол, хозяйка достала из буфета бутылку - почти черную и такую запыленную, будто она простояла там лет двадцать. Ни бокалов, ни рюмок у нее не оказалось, поэтому она поставила перед нами большие пузатые чашки. Моя старушка подмигнула мне:
- Это знаменитое ежевичное вино. Яковлевна мастер в этом деле!
- Да какое там! Все в прошлом. Остатки одни, - пряча довольную улыбку, сказала Яковлевна. - Бывало, ко мне со всех районов съезжались за бутылкой, особенно летом и осенью, когда туристов много. Сначала я под сельпо стояла, а потом уж они сами меня искали… А теперь и рецепт забыла…
Она осторожно протерла бутылку тряпкой, со смачным звуком вытащила пробку и разлила вино в чашки. Оно было черным, густым, как мед. Или кровь…
Такой же черный и густой мрак окутал избу снаружи. Ночь прильнула к окну, наблюдая за нами своими желтыми глазами. Лампочка над столом тускло мерцала. И все это создавало впечатление тайной вечери. Я сняла платок, и моя лысая голова, наверное, светилась в этих сумерках, будто подсвеченный изнутри бумажный фонарик. Моя хозяйка, взглянув на меня, всплеснула руками:
- Ну ты глянь - чистый ангел!
- Ладная девка, - подтвердила Яковлевна. - Ее бы откормить… Ты выпей, может, аппетит появится! Видишь, сколько здесь пирожков!
Я осторожно взяла кружку и увидела в черном круге налитого в нее вина отражение своего глаза… Осторожно сделала глоток…