И они пошли к директору в кабинет.
– Аврора Антоновна, сделайте нам два чая, пожалуйста, – сказал директор пожилой секретарше. – С сахаром. Тебе сколько?
Игорь совсем растерялся и показал два пальца. Директор кивнул.
– Понятно, – сказала секретарша и улыбнулась.
Они вошли в директорский кабинет.
Кабинет был небольшой. Вдоль стен до потолка стояли полки с книгами. К большому письменному директорскому столу приставлен современный темной полировки столик для посетителей, не слишком вписывающийся в остальную древнюю обстановку.
– Присаживайся, – директор указал Игорю на гостевой стул.
– А что помогать?
– Молодец какой! – похвалил директор и подвинул к мальчику стопку из десятка книг. – Вот. Разбери книжки по названиям: те, которые про войну влево, а не про войну – вправо. Сможешь?
– Смогу, – кивнул Игорь. – А картинки смотреть можно, если вдруг не понятно?
– Правильно, – опять похвалил директор. – Там есть внутри фотографии: если не поймешь, то по ним разберешься.
Аврора Антоновна принесла чай в чашках в горошек на блюдцах.
Директор открыл перед собой какую-то канцелярскую книгу и стал бесшумно отхлебывать горячий напиток.
Игорь взял книжку сверху и прочитал название: "Битва за Днепр".
"Это, конечно, про войну, – подумал мальчик. – А вдруг нет? Вот ведь недавно в газете папа дал прочитать заголовок: "Битва за хлеб". Там совсем не о войне, папа объяснил".
Игорь отхлебнул чай, как директор, открыл обложку. Внутри было написано: "Битва за Днепр. Воспоминания политрука".
У Игоря папа был военный, и слово "политрук" он уже как-то слышал.
Папа у него был замполитом, а мама говорила, что в войну они назывались политруками, и поэтому папа весь такой правильный.
Игорь хотел уточнить у директора, но тот сосредоточенно писал чернильной ручкой-самопиской что-то в своем журнале.
"Надо еще подумать", – сказал себе мальчик и полистал книгу: внутри оказались фотографии. На них изображена война – люди в форме, солдаты, пушки на плотах на реке, "Катюши" с вырывающимся огнем…
Мальчик осторожно закрыл книгу и отложил влево – про войну.
Следующую он сразу захотел открыть и найти в ней фотографии, но потом решил, что это не честно, не правильно. Сначала надо прочитать и понять…
Директор исподлобья поглядывал на Игоря, с каким усердием тот читал и перелистывал книжки.
"Какой славный мальчик! И вот ведь не кукарекает", – и директор покачал головой своим мыслям.
Когда до конца урока осталось десять минут, директор отложил ручку, закрыл журнал:
– Ну, как успехи?
– Только одна не про войну.
– Ну-ка, покажи, – директор взял в руки книгу: "Методика преподавания истории Средних веков – 7 класс". Подумал: "Вся история – про войну, но для этих славных мальчиков "про войну" только то, что про Великую Отечественную. И это правильно".
– Отличная работа, – в очередной раз похвалил директор. – Пойдем, Игорек, в класс.
– А можно я сам? – шепотом попросил мальчик.
– Думаю, да. Ведь тебе можно доверять, – директор не спрашивал, а как будто утверждал.
– Спасибо. До свидания, – Игорь встал и вышел из кабинета.
"Надо будет поговорить с учительницей. А то превратит славного мальчишку в клоуна. Эх, не хватает в школе мужиков!" – подумал директор.
3
…Когда прозвенел звонок, учительница открыла дверь. Игорек терпеливо ждал в коридоре.
– Заходи, и больше дисциплину не нарушай.
На перемене подскочил Ванька:
– Ну, как в коридоре?
– Я директором школы буду. Я у директора в кабинете был.
– Врешь!
– Не вру. Только ты никому не рассказывай, – и Игорек рассказал другу о том, как он отбирал книги про войну.
…Игорек окончил строительный институт и стал дорожником. А директором школы стал Иван Федорович. И когда он встречается с худым и лысым не по возрасту Игорьком, вздыхает:
– Эх, все-таки мне тогда надо было кукарекнуть!
– Кукарекнуть каждый мастак. Надо было ку-ка-рекать. А у тебя на это худосочного духу не хватило бы.
И они поднимают тост за настоящих мужиков, таких, как тот, Первый в их жизни Директор Школы.
Прощай, матрас!
1
…Пашка плыл из последних сил. От берега уже слишком далеко! Не вернуться. Он помнил – впереди Турция. Так отец говорил, указывая куда-то на закат морского багрового солнца…
…Мать особо ценила эти вечерние прогулки вдоль Черного моря во время очередного летнего отпуска.
– Дышите, сволочи, морской солью! Вам полезно! – командовала она Пашке с братом.
Брат старательно дышал, а Пашка мучительно ждал конца прогулки, чтобы курнуть перед сном за уличным нужником во дворе съемной хибары. Впрочем, так было не всегда.
Когда Пашка был всего лишь Павликом, и гормональное созревание не жгло соски на хилой пятнадцатилетней грудке, он также старательно реагировал на команду "дышать морской солью".
И втягивал и носом, и "ротом" воздух, пропитанный гниением морских водорослей и дневными прибрежными испражнениями отдыхающих, предпочитающих справлять как минимум малую нужду при очередном заходе в мутную морскую стихию по пояс.
Зайдет в море этакий жирный дядечка, наберет в ладошки водичку, плеснет на "барабан" и грудь энного размера и затихнет, замлеет, будто вдаль смотрит, красотой шири морской любуется. А сам в это время, пакостник, по другой причине балдеет. Тетеньки, впрочем, не лучше, но не так заметно. Забежит такая в море, присядет скоренько до шейки, шеи или шеищи с двойным подбородком и – эх! – выпрыгнула, окунулась, значит, к водичке прохладной привыкла. И неважно, что при этом водичка "плюс" двадцать пять. А малые дети голожопые, те вовсе по простоте душевной да по родительскому наущению на линии море-берег испражняются. Сколько раз мать сама говорила:
– Иди, Павлик, пописай в море. Чего зря письку теребишь?
А вечером:
– Дыши морской солью, паразит!
Вот пусть теперь Санечка дышит, поскольку днем в море по совету матери ходит. А Пашка уж лучше как-нибудь сигаретным дымком обойдется. К тому же он и сам днем не гнушался поддерживать общепринятую пляжную традицию захода в море…
2
…Он плыл из последних сил. Буй остался за спиной. Шансов не было. Назад путь отрезан. А матрас, этот гад полосатый, сине-красный гад, с каждым взмахом Пашкиной руки удалялся в сторону Турции.
"Ну, и… с ней!" – единственная отчаянная мысль сопровождала прощальный Пашкин заплыв…
С кем с ней? С жизнью, видимо, с судьбой, пустой и никчемной…
О, эти вечные пререкания с родной матерью! Эта неудовлетворенность собой, эта боль в сосках! Ох, как жгло! И никакого выхода ничему.
Как-то двоюродный брат, старший на пять лет, на глупый Пашкин вопрос, когда следует начинать, в смысле познавать женщин, ответил насмешливо:
– Ты уже опоздал!
Это была последняя капля личных разочарований, и Пашка впал в глухую депрессию…
Когда-то, лет пять назад, в неизбалованный советский ширпотреб вошли детские трикотажные колготки – верх простоты и совершенства одновременно. Страдания Пашиной матери заключались в том, что если на младшего двухлетнего она могла с успехом напялить этот детский позор мелких пацанов двадцатого века, то на пятиклассника Пашку – получалось не совсем в тему. Впрочем, матери объяснять было бесполезно: тепло, комфортно, удобно, выгодно – и этим сказано все. Тем более, что, если уж госплановский ширпотреб начинал чем-то снабжать, то по гланды и на раз. А потом, когда массы попривыкнут, – уже через "из-под прилавка". Короче, мать заодно с "для мелкого" достала колготки и на несчастного Павлика. И это уже был смертельный аргумент. Добытые в нескончаемой битве за дефицит великовозрастные, откровенно девичьи колготки были торжественно всучены Пашке с комментарием "мать специально ради тебя" и "попробуй не одень, паразит".
– Вот и папа так считает. – И – строгий материн взгляд на отца.
Батя лепечет что-то про "мужское достоинство", которое надо беречь смолоду и добавляет:
– Сашенька же носит.
Младший мужской отпрыск в подтверждение сказанного рыгнул. Пашке до боли в солнечном сплетении захотелось тут же напялить этот тряпочный дар богов мелкому на голову. Почувствовав неладное, мать зыркнула на старшего сына, как обожгла.
Сглотнув слезы, Пашка натянул кое-как колготки, сверху шорты и вышел в мир.
– С коленок подтяни! – неслось вслед.
Но Пашка уже не обращал внимания и мчался по поселку военного дивизиона к сараям с одной мыслью: "Только бы пацаны не засекли".
Там, у сараев, он стаскивал с себя это "бабье" и, причитая: "Бабье, бабье, бабье!", раздирал колготки о случайный гвоздь в сарайной стене и вышвыривал ошметки в выгребную яму.
Потом, нагулявшись с ребятней, возвращался в дом-коттеджик на четыре семьи, по закону военных дивизионов всегда открытый. Незаметно прошмыгивал через веранду, мимо кухни – материнского пристанища – в комнату.
– Это ты, Павлик? Иди кушать.
И все. Никаких воспоминаний о колготках. С матерью главное было – не спорить…
Да, главное было не спорить с матерью. Она в их семье была двигателем прогресса, культуры и добытчиком дефицита. Отец так, сбоку припека, просто зарплату в дом приносил. Из таких последних культурно-прогрессивных материнских добыч и был сине-красный надувной матрас.
– Чтобы не хуже как у людей, – предотпускная покупка "из-под прилавка" от тети Киры за пару билетов на Георга Отса от дяди Бори, который дал их за отремонтированный Пашкиным отцом холодильник.