Зоя выбивала из своего старенького пианино музыку Шопена. Грустные звуки, осколки зеркала на полу, ее светлые волосы укрывали плечи, а слезы – лицо. Снег за окном как будто не собирался прекращаться, кружился, падал, к утру он, может быть, скроет под собой окно. Темные шторы служили рамой для белого, движущегося пейзажа, грязные, давно пожелтевшие оконные рамы не могли сдержать холода, пропуская в комнату морозный воздух. Державшаяся на одной, воткнутой в стену иголке фотография балерины свисала вниз головой, как будто извиняясь за что-то. Настроение в комнате поменялось, когда Зоя заиграла вальс Шопена номер семь, летящие по комнате звуки, закинутая назад голова и скользящие по клавишам пальцы. Ее сознание отключилось и растворилось в звучащей музыке. В один момент она захлопнула крышку пианино и встала. В бутылке еще оставался коньяк, Зоя взяла бокал и наполнила его до середины. Выпив залпом налитое, она провела ладонью по своей щеке, бросила бокал на пол и, взяв бутылку, вышла из комнаты. В коридоре было тихо, лишь два полосатых котенка клубком катались по полу, мурлыча, и шипя друг на друга. На кухне слышался мужской голос, что-то невнятно рассказывающий. Зоя тихо, стараясь быть незамеченной, подошла к двери своего ночного гостя и постучала. Дверь, оббитая до середины коричневым дерматином, из-под которого торчали куски поролона, открылась, и в дверях показался раздетый до пояса выгнанный ею ночной гость.
Закурю? Не люби, если не умеешь. Я желаю. Бросила
– Чего пришла?– с удивлением спросил мужчина.
– Ну, вы же были у меня в гостях, теперь моя очередь,– спокойно сказала Зоя, прислонившись плечом к стене.
– Хорошо,– мужчина закрыл дверь, а Зоя так и осталась стоять в коридоре. Сделав несколько глотков коньяка из бутылки, она сползла по стене, сев на корточки и опустив голову вниз. На кухне стало тихо. Спорившие собутыльники отключились от усталости и выпитого за ночь алкоголя, и стало слышно, как капает вода. Запах жареной картошки доносился из комнаты напротив. Зоя поставила бутылку на пол и заплакала. Внезапно дверь, у которой она сидела, распахнулась и ее окликнули:
– Ты что там сидишь,– громко спросил мужчина,– давай заходи, я просто оделся. Не ходить же мне перед тобой полуголым,– мужчина надел белую футболку с коротким рукавом и синие льняные штаны. Зоя встала и, взяв бутылку, вошла в комнату. В углу шумел телевизор, огромный, от потолка до пола, шкаф у двери был забит книгами и фотоальбомами. На стене висела большая фотография, напечатанная на холсте, на которой хозяин этой комнаты нежно обнимал какую-то молодую, темноволосую девушку.
– Я тут….,– тихо начала Зоя.
– Ты коньяк что ли принесла?– спросил мужчина, выключая телевизор,– так не надо было утруждаться, у меня еще есть.
– Нет, просто соскучилась,– с улыбкой на лице ответила Зоя.
– О, это что-то новенькое. Садись,– мужчина указал на коричневое, велюровое кресло, а сам стал собирать разложенные на кровати фотографии. Зоя успела взять одну и села в кресло:
– Жена?– спросила она, показывая на изображенную на фотографии молодую девушку.
– Нет, не угадала,– ответил он и сел в соседнее кресло,– не жена, так, одни воспоминания. Да, кстати, что мы не пьем,– мужчина встал, подошел к шкафу и достал два бокала. Взяв бутылку, которую принесла Зоя, он вылил оттуда остатки коньяка и, посмотрев на нее, улыбнувшись, сказал,– ты все выпила! Вот это балерина. Ладно, у меня еще есть,– на подоконнике стояла черная высокая бутылка французского коньяка, откупорив которую он наполнил бокалы,– держи, пьяница,– снова улыбнувшись, сказал мужчина и сел в кресло.
– Спасибо,– ответила она, внимательно осматривая комнату,– вообще я редко пью, но вот сегодня как-то пошло. И я даже не пьянею.
– Это плохо, значит, напьешься. Если сначала не берет, то потом резко ударит в голову и все. Начнешь буянить и песни петь.
– Я не пою,– оборвала Зоя.
– Ну да, ты играешь, я помню.
– Я танцую,– гордо сказала девушка.
– Мы танцуем буги вуги,– улыбаясь и внимательно рассматривая сидящую рядом Зою, добавил мужчина.
– Мы танцуем балет.
– Да, да. Помню. Разбросала по всей комнате своих балерин. Давай выпьем, тосты ты не любишь, значит, будем пить без них,– сказал мужчина и одним глотком выпил налитый коньяк. Зоя сделала то же самое,– я разозлился на тебя, когда ты меня выгнала, но сейчас уже не сержусь.
– Спасибо. Просто я была не расположена к знакомствам, так что не обижайтесь,– сказала Зоя, продолжая рассматривать комнату,– у вас чисто, не ожидала увидеть такое в этой квартире. Вы давно здесь живете?
– Четвертый год уже, а ты?
– Я дольше. Гораздо дольше. Странно, что я никогда вас не видела.
– Да ничего странного, я в основном сижу у себя, по квартире разгуливаю редко, иногда выпиваю с ребятами на кухне, но там я тебя ни разу не видел, вот мы и не встречались,– сказал он, наливая коньяк в рюмки.
– Что-то вы не похожи на тех, кто выпивает на нашей кухне.
– А там разные люди выпивают, есть и хорошие. Но ты, видимо, слишком возвышенная, чтобы пить в нашем обществе.
– Просто, как я уже говорила, я не пью. И сегодня не собиралась, если бы вы не пришли.
– Так и я не собирался к тебе приходить. Сидел на кухне с ребятами, потом пошел к себе в комнату, услышал грохот и решил зайти. Вот и все.
– Я предлагаю выпить за день рождения вашей знакомой,– вдруг сказала Зоя, взяв со стола рюмку
– Спешишь напиться?– заметил мужчина,– ну, тогда давай выпьем. Я за нее весь вечер пью.
– Значит, хорошая была знакомая, раз весь вечер пьете.
– Хорошая,– сказал мужчина, держа рюмку,– иначе бы не пил.
– За хороших знакомых,– громко произнесла Зоя и ударила своей рюмкой, о рюмку собеседника.
– За них,– ухмыльнувшись, согласился мужчина и выпил.– Расскажи теперь, за что ты сегодня пила.
– Я? Ни за что. Просто так.
– Неееет, просто так люди не пьют. Стаж у меня в этом деле большой, так что я знаю, что пьют либо от радости, либо от одиночества, либо от горя. Поэтому и спросил, что ТЫ сегодня запивала.
– А какое вам дело до того, что я сегодня запивала. Я как-то не настроена сейчас вести откровенные разговоры, так что предлагаю сменить тему,– раздраженно сказала Зоя, уставившись на своего собеседника.
– Мда,– выдавил мужчина, обдумывая услышанное,– ну давай сменим, если тебе так хочется. И о чем же будем разговаривать, может, о погоде? Или ты хочешь поговорить о том, какая ты хорошая, а все остальные полное ничто? А может, я должен сейчас начать говорить тебе комплименты, а ты будешь смущаться, смеяться и кокетничать? Давай об этом будем разговаривать. Только вот после еще нескольких рюмок я должен буду начать к тебе приставать, ты, естественно, будешь говорить мне, что ты не такая, смеяться, нести всякую чушь, ну а потом мы с тобой переспим на этой вот койке и все. И разговор получится хороший, легкий и непринужденный, а главное, все останутся довольны. Так что, об этом будем разговаривать?– повысив тон, спросил он.
– Может и об этом, но только в другой раз,– спокойно сказала Зоя.
– А о чем ты предлагаешь нам с тобой сейчас разговаривать? Или пойдешь к себе? Дальше пить в одиночестве о своем, о наболевшем?
– Нет, к себе я не пойду,– тихо, отвернувшись от собеседника, произнесла Зоя.
– Так вот тогда сиди и не выпендривайся, жертва Терпсихоры.
Только не одной, не туда, где все вокруг кричит и толкает. Страшней, чем вернуться сейчас в свою комнату, для Зои не было ничего. Воспоминаний и ужаса там было больше, чем она могла вынести, как черная дыра, как символ бесполезного труда и пустых ожиданий, жирной точкой, финалом, последним словом в титрах расколоченное зеркало хореографического станка разрезало пол ее комнаты, отделив прошлое от оставшегося настоящего. Только не говорить и не вспоминать, вот, что Зоя решила, именно сейчас, когда так хотелось обратного.
На журнальном столике, у которого они сидели, стояла бронзовая пепельница в виде черепахи с откидывающимся панцирем, полная окурков и пачка сигарет.
– Можно, я закурю,– спросила Зоя.
– Кури,– он протянул ей открытую пачку и, достав из коробка спичку, зажег ее и поднес к сигарете.
– Спасибо! Я редко курю, но иногда очень хочется. Что-то есть в этом затягивающее. В балетном мире вообще многие курят, как бы это было ни странно,– она с наслаждением делала затяжку за затяжкой, и комната окутывалась сигаретным дымом,– я все смотрю на часы, красивые, видно, что старинные.
– Да, я раньше любил старинные вещи, коллекционировал, остались только эти часы, да еще несколько особо дорогих мне предметов.
– Только жаль, что они не ходят,– продолжая смотреть на висящие на стене часы из темно-коричневого дерева, сказала Зоя.
– А зачем им ходить. Раньше они ходили, а теперь вот стоят. Я ведь тоже остановился, и время для меня теперь не имеет никакого значения,– мужчина закурил и откинулся на спинку кресла,– вот для тебя время важно?– спросил он у Зои.
– Время? Для меня оно было важно, но вот сейчас я задумалась, не преувеличивала ли я его значение. Не знаю. Я работаю в психдиспансере, люди там живут разные, именно живут, и совсем безнадежные, и просто не такие, как обычный, среднестатистический человек. Вот что для них время? Если жизнь превратилась в путь с одними и теми же остановками, по кругу. Не веселей и не печальней, не светлей и не темней – ровно. Так что времени там уже нет. Просто колесо их жизни вращается изо дня в день и медленно катится к концу. Не люблю об этом думать, но вот иногда хочется. Знаете, когда все вокруг серое, забываешь другие цвета и запахи, и время останавливается.