"И здесь всё мухами засижено. Что Клещин, что Суждаль – отрешённые от мира, – рассуждал посадник, бредя и поглядывая по сторонам. – Ни тебе привратника, ни стражи. Никто не спросит, почто в град пожаловал. Приходи, ворог, бери, сонных в полон голыми руками, грабь всё дочиста. Как можно жить так беспечно, безоглядно? Куда я попал? Ужель есть в Руси ещё такая земля, где никто ни с кем не воюет, с обжитых мест никто не сгоняет? Ужель здесь так было всегда? Видно, было. Ведь недаром же первосвятитель епископ Феодор ушёл из мятежного Ростова в Суждаль, и поставил здесь градской храм, не опасаясь неверных. И епископ Иоанн вынужден был бежать в Суждаль, где, и нашёл приют до скончания своего. А владыка Исайя тоже не по прихоти своей основал подворье Печерского монастыря не в Ростове, а в Суждале. Поганые сюда не наведываются, а своих татей суждаляне всех повывели, язычников усмирили, и живут себе чинно в спокойствии. В Клещине же язычники, как видно, вольготнее себя чувствуют, до сих пор ходят с жертвоприношениями на берег озера к Синь-камню.
От городских ворот до храма прямая дорога, рукой подать, но посадник вновь вышел за ворота на посад и подался к торжищу. Там, не смотря на полуденный отдых, был все-таки какой-то люд, и можно было поговорить, поспрашивать о житие-бытие. Но торжище – разочаровало посадника – малолюдно. Лавки многие закрыты, да и торгующие с возов неспешно сворачивались.
Георгий подошёл к одному из них.
– Благодати Божьей тебе. Вижу, день не сладился – весь товар при тебе.
– И тебе благодати. Кое-что продал. Мои железки в любом хозяйстве нужная вещь. Подходи, выбирай, недорого возьму. Вот замки с секретом, а вот – с перезвоном. Жиковины узорчатые, скобы дверные на любой вкус.
– Да, товар у тебя добрый. Сам куёшь, али только перепродаёшь?
– С отцом мы кузню держим. Местные мы. Наш товар всему Суждалю известен.
– Какой же тут торг – город-то безлюден.
– Торг уже кончился, торг с утра бывает. Ты, добрый человек, видно, не здешний? Ты приходи в пятницу, тогда настоящий торг увидишь. Правда, с Ростовом нам не тягаться, купцы иноземные там торгуют, а у нас лишь округа суждальская.
– А ты, я вижу, в Ростове и не бывал. Откуда там купцы иноземные? Они Ростов стороной обходят, они все торгуют в Новгороде, да в Олешье. А почему в Суждаль купцы не ходят?
– Бывают, но редко, ежели уж кто не весь товар сбыл в Ростове, вот наудачу и сюда заглядывают иной раз. Нет у нас доброго гостиного двора, где бы купец приют нашёл и за сохранность товара был бы спокоен.
– Ужель тут разбойный люд пошаливает?
– Разбойнички у нас не водятся. Здесь все на виду, а чужие не заглядывают.
– А что так-то?
– А взять тут нечего, скудость одна. Именьишко-то у бояр, а у нас что… Нешто на мои железки тать позарится? К боярину же не подступишься. У бояр полон двор челяди, да волкодавы на цепях – попробуй, сунься, голову разом свернут, боярский суд короток.
– С татями так и надо расправляться, чтоб другим неповадно было. А с суждальской чадью бояре справедливо обходятся?
– О-о, – махнул рукой кузнец, – бояр стороной обходи. Есть ли где справедливость? – И вдруг опомнился: – А ты сам-то кто будешь? Не смотрь ли боярский? Всё выведываешь, а я тут перед тобой язык развязываю. Одёжка на тебе бедная, а по лику, не скажешь, что душа у тебя смердья.
– Калика я перехожий, – смутился Георгий и поглубже натянул шапку. – А тебя как кличут? Может, придётся ещё встретиться.
– Меня весь Суждаль и округа знают, – приосанился кузнец молодцевато. – Ермолой меня кличут.
– Ну, будь здрав, Ермола.
Посадник не пошёл в град, а направился в обход, по тропинке вдоль частокола к реке. Перейдя её по ветхому мостку, он вышел к ограде Дмитриева монастыря.
Монастырский привратник преградил страннику вход.
– Кто таков? Без дозволения настоятеля к нам не ходят.
– Странник я, помолиться бы мне, – сутулясь и опираясь на посох, умолял пришелец привратника.
– Молиться иди в градской храм, там всякого пускают, окромя оглашенных. Иди, добрый человече, туда. Здесь чернецы своей жизнью живут. По праздникам врата монастырские открываем.
– С кем глаголы расточаешь? – послышался голос из-за угла, игумен подошёл к воротам. – Добро, что душа алчет молитвы. Откуда и куда грядешь, странник? – изучал он взглядом пришельца.
– Издалека иду. А в Ростове отец Иаков посоветовал в Суждаль сходить, мощам первосвятителей ростовских поклониться.
– Тебе надо идти в градской храм, там мощи преосвященных Феодора и Иоанна почивают. Ну, уж коли пришел к нам, проведу тебя в наш храм святага Дмитрия Солунского. Иди, а я пока велю ключаря сыскать. – Игумен обернулся и шепнул привратнику: – Иди, позови двоих дюжих иноков, чтоб ко мне подошли с вервицей крепкой, вязать будем странника.
Привратник понимающе кивнул и удалился.
– Так-так, значит, помолиться душа просит, – подходя к незнакомцу, пытался отвлечь его разговором игумен, поглядывая, однако, скоро ль появятся иноки.
Двое дюжих чернецов подошли, стреляя испуганно глазами то на настоятеля, то на пришельца, держа в руках верёвку.
– Ужель вязать вздумали? Пошто же так-то, отче? Не по-христиански вы со мною, неприветливо. Вяжите, – протянул он руки, – но скажи, отче, за что?
– Не тот ты, за кого себя выдаешь, – спокойно ответил игумен. – Калики перехожие в одиночку не ходят, да и ликом ты не похож на простого человека, хоть и согнулся, но осанка у тебя доброго молодца, воина, отнюдь не смерда. Посидишь в порубе, вспомнишь, кто ты есть на самом деле, кто и пошто тебя послал к нам. Не вражий ли ты смотрь? Может, ватага за тобой грядет разбойная?
– Ну что ж, скажу. Пришёл я из Переяславля.
– Та-ак, уж, не с княжьим ли обозом явился? – с хитринкой в глазах спросил игумен.
– Верно, с обозом пришёл, – охотно подтвердил пришелец, надеясь на возможность не раскрываться совсем.
Игумена и калику уже окружали любопытствующие иноки. "Дело худо, – соображал Георгий, – надо выпутываться, да как бы совсем не завраться, а то и в поруб бросят".
– А это мы сейчас узнаем, с каким обозом ты прибыл, – угрожающе сказал игумен, и велел первому же попавшемуся под руку иноку: – Поди-ка кликни отца Пахомия.
Подошёл старый монах в сопровождении неотлучного отрока, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что происходит. Посмотрел внимательно на пришельца, подслеповато щурясь. Подошёл ближе.
– Батюшка боярин! Никак, Георгий Симоныч?! Пошто в сермягу-то оболочился? Али случилось что? – развёл растерянно руками Пахомий. – Благодетель ты наш! – кланялся он без конца.
Игумен с удивлением посмотрел на Пахомия, не обознался ли тот сослепу.
– Ну вот, Пахомий, и выдал ты меня, – засмеялся посадник. – И Михалка, как всегда, при тебе, – потрепал он отрока по голове. – Ладно, так и быть, сознаюсь: не получился из меня смотрь. Прости, отче, – Георгий Симоныч склонил голову.
Игумен, всё ещё сомневаясь, застыл на мгновение.
– Симоныч, Симоныч… Что-то припоминаю… – бормотал, задумавшись, игумен. – Уж не Шимона ли варяга ты сын?
– Он и есть.
– Батюшку твоего, царствие ему небесное, я знал, а вот тебя не припомню.
– Бывал я с отцом в Печерах, и не единожды.
– Уж коли так получилось, и ты меня прости, грешного. Но пошто же ты так-то вот… Проходи, проходи, гость дорогой, ко мне в кельицу, там и поговорим. – Игумен замешкался, ища глазами ключаря, кивнул ему, чтобы подошёл. – Неси-ка нам из погребов снеди всякой, да медов холодных, ныне день не постный, разговеться надобно гостю.
В настоятельской келье за столом потекла беседа. Одному было интересно знать новости о жизни южан, хотя Пахомий уже кое-что сказывал, а другому – понять, какова жизнь в земле Ростовской.
– Сказывал мне Пахомий, иже пришел в Ростов княжич с дядькой-посадником, паки я не ожидал увидеть такого молодца. И что это ты удумал в яригу оболочиться? Посмотри на себя в зерцало. Лик у тебя, отнюдь, не смердий.
– Хотелось мне, отец Даниил, потолкаться среди суждалян, поговорить о житие-бытие. Занятно было бы увидеть и услышать всё, как есть, а не только из уст боярских. Но не получилось. Привратник тоже с недоверием со мной говорил. На торжище с чужаком не вельми откровенничали. А ты, отче, сразу раскусил.
– Как же не раскусить-то. По одной холеной бородке видно, кто ты есть. Да и по глазам видно – не русич ты. У славянина в очах хитринка с искоркой, особливо, когда под хмельком, а у тебя глаза вяленой рыбы. Вот сейчас из ледника принесут стерлядку – увидишь.
Оба от души рассмеялись.
– Вот я спрашиваю себя: что яко в Ростовской волости жизнь спокойная, а люди с опаской отнеслись к незнакомцу. Ответа не нахожу.
– Верно, люди здесь живут в мире и спокойствии. Минули те времена, слава Богу, когда неверные с топорами и вилами на христиан ополчались. А о половцах только слухи ходят, никто здесь поганых не видывал. Но, сам посуди, ежели б ты был, в самом деле, каликой перехожим, не было б к тебе такой настороженности. А тут, ликом боярин, а одет в сермягу – ясное дело, чтото не так. – А ты с княжичем… – мялся игумен, подбирая слова, чтоб не обидеть собеседника.
– Хочешь спросить, надолго ли сюда пришёл? Об этом меня повсюду спрашивают, а я и сам не ведаю. Служба моя в воле княжьей. Сказывал Владимир Всеволодич, что сам сюда хочет придти, как только с погаными мир установит.
Мир с половцами? Возможно ли такое? – глубоко с печалью вздохнул игумен. – Пахомий сказывал, как поганые разоряют предместья Киева, Переяславля, как нашу Печерскую обитель осквернили и ограбили.