Но кратковременны были сомнения Ивана. Он часто вспоминал рассказы отца о былых временах, когда приходили в Ростов иноземные гости с берегов Хвалисского моря. А какие диковины они привозили! Старики сказывали: ещё не так давно, всего-то полвека назад, приходили в Ростов купцы из Майнца, сопровождавшие своего епископа Бардо. Как они лихо торговались, выхватывая друг у друга шкурки соболя, горностая, бобра, лисицы. Расплачивались своей белью, называемой денариями. До сих пор некоторые ростовцы хранят эти денарии. Пусть не гривна, но тоже чистое серебро. Пробивались всё-таки купцы сквозь заслоны новгородских перекупщиков, и привозили на торжище Ростова дивные изделия немецких мастеров: золотые и серебряные серьги, застёжки всякие, подвески, наручи из чистого золота. Бывали и греческие купцы со своими диковинами из Сирии и даже из Египта. Привозили стеклянные зелёные и синие перстни, бусы стеклянные золочёные с мозаикой, коралловые бусы. До сих пор они хранятся в сундуках. Какая-нибудь боярышня наденет бабушкино наследство, да и удивит нынешнюю молодую поросль – о, сколько восхищения! Украшения-то заморские! Где нашим мастерам до такого искуса! А какие глаза страстные и большие у жён бывали в посудной лавке! Ох, сколько возов привозили глазурованной блестящей рисунчатой посуды! Где теперь всё это? Идут купцы мимо Ростова.
Завидовал Иван новгородцам, а сделать ничего не мог без поддержки ростовских мужей. Завидуй, не завидуй, обижайся, не обижайся на судьбу, но, что поделаешь, у купцов свои нравы, свои неписанные законы. Они понимают друг друга с одного взгляда и быстро находят общий язык с иноземцами. Купец и оратай – самые рисковые люди. Но и без надежды им жить нельзя. Купец сегодня в аксамиты и парчу одет, а завтра он в жалкой сермяге. Так и оратай: нынче собрал богатый урожай, а на следующий год все посевы градом побило, либо засуха сгубила. Купец и смерд вроде бы люди свободные, а поглядеть, так каждый из них вечно в долгах.
Купцы у Кучки охотно товар берут: ему прибыль, и себя не обделят. Иван их за долги не закабаляет, как иных простачков. Ловко им стало теперь ходить по торному пути от Кучкова до Ростова. Но ростовский торг для Ивана – не велик размах, ему надобен выход в иные страны. Мечтает сам побывать за морем. Вот управится с делами, и уж тогда-а… И так каждый раз. Но мечта не ослабевает, ведь он ещё не стар.
В тысяча восемьдесят девятом году умер епископ Исайя. Разом осиротела чадь ростовская православная. Вот уже шестой год без владыки. А князья будто забыли, что есть в земле далёкой град Ростов. Говорят, что славяне пришли в землю Ростовскую, населённую мерей, ещё до Олега Вещего. В то же время и новгородцы свои земли обживали. По древности равны, а вот, поди ж ты, Новгород нынче впереди. Добрым словом вспоминают ростовцы владыку Исайю. Погас светильник православия, но духовным благодеянием его пропитаны земля и воздух всего Залесья. Прощаться с владыкой приезжало много людей со всех концов волости, в храме места не хватало. Ростовцы искренне любили своего духовного пастыря. Даже многие из мерян, кои до сих пор во мраке языцком пребывают, и те своего почтения не скрывали. Исайя был многомудрый, сумевший словом правды примирить язычников и христиан.
Старики сказывали, какие бывали раньше потрясения. Не дай Бог, чтоб повторились. До смертоубийства доходило. Потому и пришлось первому епископу Феодору покинуть Ростов и поселиться в Суздале. Горько пришлось ему выслушивать упрек митрополита Михаила: дескать, не должен архипастырь покидать епископский храм. Но что поделаешь, если нет житья от свирепых язычников. И срубил владыка Феодор храм в Суздале, точно такой же, как в Ростове. Но переносить владычный стол митрополит ему накрепко запретил. Не долго пришлось Феодору жить в Суздале. Умер епископ в девятьсот девяносто третьем году. Скоро прислали из Киева нового владыку Илариона. Но и он вынужден был покинуть Ростов, и поселиться в Суздале, где и скончался вскоре. Какое-то время после Иллариона владычное место было праздно. В тысяча семидесятом году пришёл в Ростов епископ Леонтий с намерением, наконец, утвердить духовную силу Ростовской епархии. Он сделал попытку опереться на молодых, но их отцы и деды взбунтовались и убили епископа. Долгое время блюстителями владычного стола были местные священники, и тоже натерпелись страха от языцкой буести. Голод из-за неурожая в тысяча семьдесят втором году вверг в отчаяние ростовскую чадь, чем и воспользовались волхвы, призвав смердов взяться за топоры и идти на христианских проповедников. Они внушили черни, что попы и их прихожане спрятали хлеб, чтобы извести всех неверных. А тут как раз подоспел из Киева воевода Ян Вышатич с дружиной. Полетели головы волхвов, зачинщиков смуты, хоть и было это противу Правды Руской. Но с тех пор присмирели нехристи.
Вот в такой дикий край и был послан епископ Исайя в тысяча семьдесят седьмом году. За двенадцать лет своего духовного владычества много Исайя добрых дел совершил. При нём выросла и окрепла христианская паства. Он добился мира в Ростовской земле. Епископа и в Кучкове поминают добрым словом. Иван вспомнил последний разговор с владыкой, когда тот незадолго до кончины побывал у него в селе.
– Намедни был у меня поп Мартирий, – говорил владыка Ивану, а тот испрашивал благословения на починку храма. – Аз, грешный, вспомнил свое обещание. Когда венчал тебя с Варварой, мы с Мартирием потщились, осмотрели все углы в церкви. Скажу прямо, зело красен храм, но не ухожен и ветх вельми. Вот тогда и пообещал Мартирию поговорить с тобою о починке храма, да как-то недосуг было.
– Прости, владыко, повинен я в том. Ранее отец являл потщание. Мне же после его смерти не до благолепия храма было. Сам ведаешь, каковы были последствия мора.
– Ну, будет тебе оправдываться, не в укор говорю, а к тому, иже не пора ли нам с тобою подумать: то ли чинить основательно храм, то ли лепше новый поставить. Вот об этом помысли и скажи мне, что надумаешь.
– А что тут думать, – оживился Иван, – ежели благословляешь на новый, знамо, будем рубить новый храм.
Благословил владыка слом старого ветхого храма, но освящать новый ему уже не пришлось. Как раз в это время в Ростов заглянул митрополит Иоанн II по пути из Киева в Новгород. Но вместо доброй беседы двух архиереев случилось так, что митрополиту пришлось отпевать преосвященного епископа Исайю.
Не пожалел Кучка серебра на новый добротный храм. А митрополит дал своё благословение, что и было тут же изложено в храмозданной грамоте предстоятеля за подписью и печатью.
Да разве перечислишь все благодеяния владыки Исайи? Но об одном надо сказать особо, ибо память о себе он оставил вечную, основав возле Суздаля подворье Киевского Печерского монастыря. Теперь это уже не подворье, а монастырь, где игуменом недавно рукоположен иеромонах Даниил, тоже выходец из Печерской обители. Усердием же Исайи испрошены были у князя Всеволода две деревеньки. Монастырь невелик, братии пока всего два десятка, и кормятся они жалованными деревеньками. Игумен Даниил смог скопить куны на установку келий и даже на храм в одной из деревень, что на берегу Нерли.
Владыка Исайя, бывало, задумывался, какова была бы жизнь в Ростовской земле и как сложились бы его отношения с князем? Без князя-то тишь да благодать. Мужики землю возделывают, зверя бьют, рыбу ловят. Соседи набегами не докучают. Про моровое поветрие уже и забыли. Благость сошла на землю Ростовскую, а при такой-то благодати разве хочется перемен? С князьями одна суета и морока. Владыка без князя, почитай, полновластный хозяин. Нет хуже дележа власти. Но такими мыслями владыка, конечно, ни с кем не делился, даже с тысяцким. Разум и душа Исайи были в согласии, потому и уверенность в делах чувствовалась. Владыка, являя добрый нрав, повелевал и владычествовал на пользу пастве. Главное, как он считал, в Залесье должен быть мир и спокойствие, а не то безумие, кое творится на юге.
В Киеве скончался Всеволод. Все ждали перемен, кто с тревогой, кто с надеждой. Русь затаилась в ожидании новых усобиц. Одни уже видели на киевском столе Всеволодова сына Владимира Мономаха, другие не сомневались, что сын старшего из Ярославичей, Святополк Изяславич, будет отстаивать свои права на старший стол.
Половцы, конечно, не упустили случая и участили набеги на восточное Поднепровье.
А на западе Ростиславичи едва сдерживали посягательства ляхов на Волынскую землю.
На удивление всему честному люду усобицы не произошло. Мономах, не желая продолжения вражды с двоюродным братом, послал Святополку в Туров приглашение на киевский стол. Сам же сел в Чернигове, а брат Ростислав – в Переяславле. Но не успел Святополк утвердиться в Киеве, как половцы объединёнными силами двинулись к пределам Руси и потребовали откуп.
Горячо спорили на совете у Святополка. Воеводы настаивали идти на половцев ратью. Мономах же, видя грозную силу степняков, предлагал откупиться и не вступать в битву.
– Не приспело время громить половцев, – убеждал князей и воевод Мономах. – Сберечь нам надо силы для великого похода в Степь. Половцев бить надо на их земле. Недалеко то время, соберём мы ещё большую ратную силу, и прогоним их за Дон. А пока Руси нужен покой.
Но слишком много оказалось гордых и самонадеянных мужей у Святополка, настаивавших на битве. И Русь двинула свои полки навстречу врагу.
Потом Мономах всю жизнь будет носить боль в сердце от позорного поражения и бегства от степняков. Горечь засела в душе и от потери единственного брата, утонувшего в бурном весеннем потоке Стугны.