- Дарья Степановна, кто старое помянет… - залепетал Швондер. - Муж ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось…
- У-у, паразит! - простонала Дарья.
- Вы мне только скажите: шерсть выпала? - с последней надеждой спросил ей вслед Швондер.
- Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! - снова обернулась она.
- И на морде? - с каким-то особенным волнением спросил Швондер.
- Везде выпала, - сурово произнесла Дарья Степановна и принялась карабкаться в горку к своему дому.
Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.
- Полиграф… Это Полиграф… - бормотал он и утирал выступившие на глазах слезы.
Борменталь выглянул из комнаты дочери.
- Мариша, трусы! Быстро!
- Какие? - испуганно спросила жена.
Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.
- Какие-нибудь мужские трусы! Не могу же я его так выводить! Не-при-лич-но! - яростно разъяснил Борменталь.
Марина кинулась к платяному шкафу, порылась, кинула Борменталю синюю тряпку. Борменталь поймал одной рукой, скрылся за дверью.
Там послышалась возня, голос Борменталя сказал: "Так, а теперь правую… Не дрейфь, Дружок! Молодец…"
Снова распахнулась дверь, будто от удара ноги.
- Нервных просят не смотреть! - молодцевато выкрикнул Борменталь из комнаты.
На пороге гостиной показалось нечто странное и скрюченное, с остатками шерсти на боках, в сатиновых длинных трусах. Его поддерживали под согнутые локти Борменталь и Катя в белом халате.
- Вот и наш Дружок. Прошу любить и жаловать! - произнес Борменталь с преувеличенной бодростью. При этом он отпустил локоть существа.
Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.
- Нет-нет, привыкай… Ты теперь прямоходящее… - ласково сказал Дмитрий.
Существо бессмысленно уставилось на Алену.
- Мама, я боюсь… - прошептала она.
- Ничего не бойся, - храбрясь, сказала Марина и, шагнув к существу, погладила его по затылку.
В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.
- Ласковый… - сказал Борменталь.
- Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович… - вздохнула Катя.
- Что значит - испортили? - возмутился Борменталь. - Посмотри, какой красавец! Это же человек новой формации! Он у нас еще говорить будет. И не только говорить!.. Будешь говорить, Дружок?
- Гав! - утвердительно отозвалось существо.
- А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться…
- Митя! - поморщилась Марина.
- Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, - с этими словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.
- Одежду ему надо… Костюм, что ли, купить? - неуверенно произнесла Марина.
- Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря! Я ему халат из больницы принесу, - сказала Катя.
Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас Борменталя: "Отлично! Видишь, ничего страшного!"
В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна. Борменталь рядом ругался по телефону.
- А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!
Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.
- Не тратьте нервы, Дмитрий, - посоветовал Самсонов. - Ваш предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы вам еще понадобятся.
- Что вы имеете в виду? - насторожился Борменталь.
- Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это негуманно.
- Очеловечивать - негуманно? - изумился Борменталь.
- Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак - негуманно. Людей сначала очеловечьте, - терапевт вытер губы платком и вышел из ординаторской.
Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.
- Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?! Дарья Степановна! - плачущим голосом обратился он к санитарке.
- Да бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки спросите или Аленки вашей… Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до дому подвозил с собакой?
Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.
- Отправьте его куда-нибудь, ей-богу, - посоветовала Дарья.
- Кого? - не понял доктор.
- Пса.
- Он уже не пес, Дарья Степановна, - заметил Борменталь.
- А кто же?
- Посмотрим… - загадочно улыбнулся Борменталь.
- Тот-то, прежний, дружок Швондера… Он ведь хуже пса был, - почему-то шепотом сообщила Дарья.
Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника, глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них и, миновав калитку, увидел следующую картину.
Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека, только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством, не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был весьма сосредоточен.
Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою конуру.
Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой. Потом похлопал по халату.
- Молодец! Правильный мужик, - сказал он, адресуя эти слова более дурынышцам, чем бывшему псу.
Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.
Из дома, одетая налегке, выбежала Марина с неизменной газетой в руках.
- Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же на место! - крикнула она Дружку.
Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно вспыхнув, тихо и яростно прошипел:
- Что ты мелешь?! Здесь люди!
И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:
- Пошли домой, дружище… Потом доделаем.
Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:
- Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.
Дружок покорно вошел в дом. Молоток понуро висел в его вытянутой руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина, недовольно шурша газетой, проследовала за ними.
В гостиной Алена наряжала новогоднюю елку. По-прежнему в доме царил развал. Борменталь остановился посреди комнаты, сделал паузу, как бы собираясь с силами, и вдруг, повернувшись к жене, произнес:
- Извинись.
- Перед кем? - оторопела Марина.
- Перед ним, - ткнул он пальцем в грудь Дружка.
- За что?
- Ты обратилась к нему, как к собаке.
Дружок поморщился, давая понять, что он не настаивает на извинении.
- Почему как к собаке? Я и к тебе могу так обратиться. Я взвинчена, волнуюсь, а он пропал… Ты не представляешь, что тут пишут! Ты читал новые указы Президента? Это же ужас какой-то! Я только что подала заявку на митинг в поселковый Совет! А ты про Дружка! - Марина с шумом потрясла газетой.
- Мне наплевать! Ты оскорбила его человеческое достоинство!
Марина шумно вздохнула и улыбнулась, что должно было означать: спорить с безумцем невозможно, я покоряюсь.
- Извини, Дружок, - с милой улыбкой произнесла она.
- На "вы"! - потребовал Борменталь. - Ты с ним не училась.
- Это уж точно! - рассмеялась она. - А сам, Митенька! Ты же зовешь его на "ты".
- Мне можно. Я, так сказать, его отец.
- А я его кормлю, - не сдавалась Марина.
- Кстати, чем? - осведомился Борменталь, сбавляя тон. - Я хочу знать: что он сегодня ел на обед?
- В магазине только овсяные хлопья. Ел овсянку… А талоны на него дадут?
Дружок переводил взгляд с Борменталя на Марину, мимикой помогая обоим. Наконец не выдержала Алена.
- Хватит вам! Все о’кей. Помогите мне лучше…
- Да вынь же ты гвозди изо рта! - внезапно закричал на Дружка Борменталь, давая себе разрядку.
Дружок выплюнул гвозди на ладонь, уставился на хозяина: какие еще будут приказания?
- Видишь! - ехидно сказала Марина. - На себя посмотри. У нас с ним полное взаимопонимание. Правда, Дружок?.. Он уже говорить учится. Дружок, скажи!
Дружок напрягся, зашевелил бровями, потом изрек:
- Демократия. Гласность.
Подумав, он добавил:
- Перестройка - это клево!
- Алена, твоя работа? - грозно спросил Борменталь. - Вы мне человека не увечьте политикой. Бред какой-то! Он должен стать человеком естественным!
- Человек человеку - друг, товарищ и брат, - сказал Дружок.
У Швондера тоже стояла елка, украшенная пятиконечной звездой и увешанная памятными, за отличную службу, юбилейными, членскими и прочими значками, коих за долгую жизнь у Михаила Михайловича накопилось достаточно.
Старенький телевизор в углу передавал что-то предновогоднее, развлекательное, глубоко чуждое. Швондер на него и не смотрел. Он перечитывал старые дела, листая пожелтевшие страницы доносов и протоколов. Наконец он закрыл очередную папку, на обложке которой значилось: "Шариков П. П. Материалы к биографии", и, тяжело кряхтя, поднялся со стула.
Он подошел к стене, на которой висела именная шашка, снял ее, любовно провел ладонью по лезвию.