- А вот скажите мне, - спросил он старика с роскошной седой бородой, но ещё тёмными пейсами, - разве это справедливо, что в пасхальный седер вы будете возлежать на больничной койке, а не во главе собственного стола?
- Евреи так не спрашивают, - ответил старик. - Что происходит, то и правильно, а остальное - не более чем плоды нашей фантазии.
- Замечательно, - воскликнул Шая, - значит, в больницу вы загремели по заслугам. Нарушили там, преступили тут, а рука, - Шая устремил глаза к небу, - рука, она пишет!
Год, прожитый по соседству с Бней-Браком, не пропал даром: как спорить на религиозные темы, Шая уже знал.
- Именно так, - невозмутимо подтвердил старик, - за заслуги и по справедливости.
- Ну, может, вам есть, в чём каяться и бить себя кулаком в грудь, - сказал Шая, - но уж я-то здесь совершенно случайно. Убивать не убивал, грабить не приходилось, и чужих жён, - Шая тяжело вздохнул, - соблазнять не довелось. Упечь меня в койку на самом пике торговли - величайшая несправедливость, форменная "небесная" интифада!
- Несправедливость, говорите, - улыбнулся собеседник. - И убивать никого не убивали?
- Если знаете факты - идите в полицию, - возмутился Шая. - А всухую нечего куражиться, улыбочки ехидные распускать.
- Не дай Б-г, я вас ни в чём не обвиняю, - снова улыбнулся старик. - Просто интересуюсь. Скажите, а вы женаты?
- Шестнадцать лет, - вздохнул Шая. - И тоже непонятно за что.
- А детей сколько? - продолжал старик свои расспросы.
- Детей одна, - сострил Шая.
- Ну-ну, - старик покачал головой, - за шестнадцать лет один ребёнок, ну-ну.
"Так вот он, гад, на что намекает, - сообразил Шая. - А если и сделала Райка десять или сколько там абортов, то это личное, интимное дело, чего он суёт бороду в нашу постель!"
Честно говоря, ругаться со стариком Шае совсем не хотелось. Чтобы добрать злости, он зажмурил глаза и попытался представить его бороду под Райкиным одеялом. Ничего не получалось. Воображение, обычно столь услужливо поставляющее всякие аппетитные сцены, вдруг забуксовало. Обнажённая Райка существовала в нём совершенно отдельно от стариковской бороды, и совместить их Шая так и не сумел. Устав бороться с непослушной фантазией, Шая приоткрыл глаза и кротко произнёс:
- Все мы в Его руке. Сколько посылает, столько и хорошо.
- Хорошо, что вы это понимаете, - сказал старик и, заканчивая спор, открыл книгу Псалмов.
Следующим утром Шаю повезли на операцию. Было страшно, но интересно. Оперироваться ему ещё не доводилось, и, перед тем как врач начал вводить в вену наркоз, Шая твёрдо решил не поддаваться. Сосредоточенно уставившись на большую операционную люстру, висевшую прямо над головой, он принялся ждать.
- Спокойной ночи, - сказал врач.
Сразу после его слов внешние плафоны люстры вдруг поехали к её центру, сходясь в одну сверкающую точку, слегка запершило в горле, и вдруг - всё исчезло.
Очнулся Шая в палате. Его трясло и било от озноба, каждое движение отдавало нестерпимой болью в низу живота. Просунув руку под одеяло, Шая обнаружил три пластмассовые трубки выходящие из повязки, и чуть не заплакал от обиды на врачей и жалости к несчастному себе.
"Сволочи, - думал он, - только подпусти их к беззащитному телу… А с тобой, Раечка, я ещё посчитаюсь!"
Прошло несколько дней, наполненных страданиями и кровавой мочой из трубочек. Казалось, так будет всегда; прошлый мир с его тревогами и мелочной суетой отодвинулся куда-то далеко в сторону. Но рана начала подживать и в один из вечеров, Шая, к своему собственному изумлению, снова сцепился с соседом по палате.
- Всё псалмы почитываете, - спросил он с нескрываемым ехидством. - Серьёзная, видать, книга, коль никак не можете одолеть?
- Я не читаю, - ответил сосед, - я молюсь.
- Тогда зачем по шпаргалке, - удивился Шая. - Обращайтесь к Б-гу своими словами.
- Есть такая профессия - адвокат, - сказал сосед. - Слышали, наверное?
- Ещё бы, - Шая горестно покачал головой. - Сколько они с меня посрывали за всякие ничтожные бумажки - до сих пор шкура горит!
- Тут, - сосед погладил страницы, - бесплатные ходатайства лучшего адвоката. И не в налоговое управление, а к Судье Судей. Кстати, и вам, - он махнул рукой в сторону свисавших из-под Шаиной кровати мешочков с кровавой мочой, - не мешало бы попросить о милости.
- Давайте книгу, - сразу же согласился Шая. - Хуже не будет, а лучше - кто его знает…
Он взял из рук соседа Псалмы и принялся за чтение. Увы, но Шая почти ничего не понимал: в ульпане его обучали совсем другому ивриту. Пролистав несколько страниц, он сумел расшифровать только одно предложение:
- Пусть Твоя дубинка меня успокоит.
Смысл такой просьбы полностью ускользал от Шаиного сознания. Возвращая книгу соседу, он удивленно отметил:
- Не знаю, чего вам не хватает в жизни, но просить утешения дубиной, по меньшей мере, странно.
- Представьте себе ребёнка, - ответил старик, - который потерялся в лесу. До самой темноты он бегает с плачем между деревьями и к ночи оказывается в глухой чаще. Уже слышны вой и клацанье зубов, как вдруг - раз-два-три - кто-то бьет его по щекам и начинает громко ругать.
- Папа, папочка, - радостно кричит ребёнок. - Наконец ты нашёлся!
- Тут всякий обрадуется, - философски заметил Шая. - Чем волку в зубы, дешевле два раза по физиономии.
- Так и человек, - продолжил сосед, - иногда получает удар, но в нём видна рука Неба. Есть Отец, а значит, есть порядок и смысл, и в этом - утешение.
Шая нащупал под одеялом три тёплые трубки и погрустнел.
- Вот вы, - не унимался старик, - делаете вид, будто Всевышнего не существует. А это для Него хуже любой "интифады".
- Так значит, Он решил напомнить о себе, - вскричал Шая. - Напомнить и утешить! Нечего сказать, очень оригинальный способ. И кто Его просил утешать меня подобным образом, мне и без Его хлопот было вполне хорошо.
- Вот это и плохо, - ответил старик. - Может, именно потому вы здесь и оказались.
Шая отвернулся к стене и замолчал. Раз-два-три, раз-два три, - перебирал он тёплый пластик трубок, и в таком же ритме прожитая жизнь плыла перед его глазами. Вальском промелькнули, закружились юные годы, где-то за поворотом исчезла молодость, мечты, желания. Что оставалось, кроме тяжёлой и нудной работы, борьбы за каждый грош, болезней и огорчений? Призрак старости, утыканный шишками раковых опухолей, уже трепетал, качался над изголовьем. Шая шмыгнул носом, раз, другой, третий, горячие слёзы любви к несчастному себе покатились из глаз и, перекатываясь через переносицу, тихо заскользили по бороде.
- Ничего, ничего, - раздался голос соседа, - всё ещё будет хорошо, всё ещё обязательно будет хорошо.
Ночью он проснулся от шума. Кровать старика была отделена от палаты передвижной ширмой и оттуда доносились сдавленные стоны. Кто-то, видимо врач, отдавал приказания резким, рвущимся голосом, медсестра поминутно выбегала из палаты и тут же возвращалась.
- Что это, что, что? - испуганно выкрикнул Шая.
Сестра мельком взглянула на него, снова выскочила за дверь и вернувшись, почти на бегу, остро уколола Шаю иглой в предплечье. Белый потолок палаты тут же закачался и поплыл, голос врача растёкся по подбородку и, мигнув сизым налётом слив, провалился в тишину и покой, покой и тишину… Проснулся Шая поздно. Соседняя кровать была застелена чистым бельём, на тумбочке одиноко чернела книга псалмов.
- Домолился, - с некоторым злорадством подумал Шая, - выпросил, утешился полной мерой.
Он подхватил книжку, тщательно завернул её в мешок из-под Райкиных пирожков и, воровато оглянувшись, бросил в мусорное ведро.
За окном вставал молодой день, брызжущий ветром и солнечным соком. Ветка дерева, осыпанная фиолетовыми цветами, стучала в стекло.
- Так-то вот оно, - крутилось в Шаиной голове, - вот так-то вот оно так.
Горячие красно-жёлтые капли медленно катились по пластмассовым трубкам.
Накось, выкусь!
В конце концов Шаино терпение лопнуло.
- Хватит! - вскричал он в одно душное майское утро. - Так и жизнь пройдет: раз - и все кончилось. Немедленно переезжаем!
Кто хоть однажды пробивался летом через южный Тель-Авив, поймет и оценит Шаины эмоции. С самого утра жарко, и пусть асфальт еще не успел раскалиться, но струйки пота стекают даже с металлических боков бесчисленных автомобилей. Воздух давно кончился: в жадно распахнутый рот моментально набивается плотный сгусток выхлопных газов. Ветер пахнет бензином, а красный свет бесконечных светофоров вызывает у водителей состояние устойчивого бешенства. Чувства быка во время корриды становятся понятными без всяких колдовских штучек с перевоплощением.
Каждое утро пробираясь из южного Тель-Авива в Бней-Брак, Шая давал себе слово немедленно заняться поисками квартиры. Но к концу дня раздражение забывалось, а одна только мысль о беготне по этажам, вместо коротания вечера перед телевизором с бутылкой холодного пива, отнимала остаток сил. Ведь прожил он как-то в этой, пусть дешевой и примитивной квартире три с лишним года! И ничего, очень даже прожил! И дальше проживет, не рассыплется…
Так тянулось долго, очень долго, пока в одно душное майское утро Шая твердо решил: переезжаем!