МАМА: А больше ничего не случилось?
ГЕНРИ: Разве этого мало?
ПАПА (на заднем фоне): Раньше он ни о чем таком не рассказывал.
МАМА: Раньше ты ни о чем таком нам не рассказывал. ГЕНРИ: Знаю.
МАМА: А надо было рассказать, Мы же твои родители.
Молчание.
ПАПА (снова в трудку телефона): Генри, почему же ты раньше ничего не сказал?
ГЕНРИ: Не знаю.
ПАПА: А мы-то думали, ты работаешь там с профессором себе в удовольствие.
ГЕНРИ: Так оно и было. По крайней мере, мне казалось.
ПАПА: А он что сказал об этом?
ГЕНРИ: Я с ним еще не виделся.
ПАПА: Что ты имеешь в виду?
Молчание.
ПАПА (крайне озабоченно): Генри, и он тоже умер?
ГЕНРИ: Кажется, нет.
ПАПА: Кажется? Генри, что происходит?
ГЕНРИ: Да жив он – просто я с ним давно не виделся.
ПАПА: Ты где?
ГЕНРИ: В телефонной будке, в Пирее.
МАМА (на заднем фоне): Где он сейчас?
ПАПА (на заднем фоне): Где-то в телефонной будке.
МАМА (на заднем фоне): И что он там делает?
ПАПА: А что ты там делаешь? Ты где?
ГЕНРИ: Пришел в музей. Я в Афинах.
ПАПА: А кто присматривает за раскопками?
ГЕНРИ: Я на время отлучился оттуда.
ПАПА: Почему?
ГЕНРИ: Я путешествовал.
ПАПА: Ну да, мы слыхали краем уха – командировки.
Молчание.
ГЕНРИ: А теперь вот не знаю, как жить дальше, но худшее уже позади.
ПАПА: Мы давненько не виделись, сынок.
МАМА (на заднем фоне): Давненько.
ПАПА: Давненько, Генри.
ГЕНРИ: Знаю.
ПАПА: У тебя есть деньги?
ГЕНРИ: Нет.
ПАПА: А живешь ты все там же, на квартире?
ГЕНРИ: Нет.
ПАПА: А где?
ГЕНРИ: В гостинице.
МАМА (на заднем фоне): А что с квартирой?
ГЕНРИ: Теперь там живут другие люди.
ПАПА: Генри, что с тобой происходит на самом деле? ГЕНРИ: После смерти Ребекки я скитаюсь.
ПАПА (на заднем фоне): У него умерла какая-то девица – зовут Ребеккой.
МАМА (на заднем фоне): Его подружка?
ПАПА (на заднем фоне): Гарриетта, а я почем знаю? ПАПА: Так ты там работаешь?
ГЕНРИ: Нет, пока только думаю.
ПАПА: О чем?
ГЕНРИ: О Ребекке. И о братишке.
Молчание.
ПАПА: Генри!
ГЕНРИ: Я думал о них все время.
Молчание.
ГЕНРИ: Папа?
Молчание.
ГЕНРИ: Теперь я чувствую себя хорошо.
ПАПА: Оно и видно.
Маме, на заднем фоне, хочется знать, о чем речь.
Папа говорит, что потом все расскажет.
ПАПА: Сколько тебе еще нужно времени, чтобы привести себя в норму?
ГЕНРИ: Минут пятнадцать.
ПАПА: Пятнадцать дней?
ГЕНРИ: Да.
ПАПА: Опиши нам в письме все подробно за пару дней до того, как надумаешь приехать, – мы встретим тебя в аэропорту.
Молчание.
ПАПА: Звони в любое время, сынок.
ГЕНРИ: Спасибо.
ПАПА: Мы с матерью и не ведали, что у тебя кто-то умер.
Трубку снова хватает мама.
ПАПА (на заднем фоне): Гарриетта!
МАМА: Кто эта Ребекка? Ты никогда про нее не рассказывал.
ГЕНРИ: Она моя знакомая.
МАМА: Девушка?
Молчание.
ГЕНРИ: Да.
МАМА: Подруга?
Молчание.
ГЕНРИ: Меня малость потрепало.
МАМА: А мы так по тебе соскучились!
ГЕНРИ: Правда?
МАМА: Ты ведь жил своей жизнью. И мы не хотели тебе мешать.
ГЕНРИ: У меня такое чувство, что я совсем запутался.
МАМА (на заднем фоне – папе): Кажется, он там сбился с толку.
Трубку берет папа.
ПАПА: Приезжай домой, сынок.
ГЕНРИ: Спасибо.
ПАПА: Перезвони нам из гостиницы – расскажешь во всех подробностях.
Молчание.
ПАПА: Мы понятия не имели, что у тебя умерла подруга и ты бросил работу. Приезжай домой, хоть ненадолго. А не хочешь работать, у тебя есть бабушкино наследство – на первое время тебе хватит.
Глава сорок девятая
Рядом с телефонной будкой стоит мотороллер "Ямаха" с драным сиденьем. В соседнем здании кто-то орудует сверлом. Мимо со свистом проносятся автобусы. На светофоре зажигается зеленый – старики слишком долго плетутся на первой передаче. Служащие единым потоком выкатываются из банка – и тут же рассыпаются в разные стороны.
Девчушка укладывает себе волосы пластмассовым фиолетовым феном. У железной стенки ларька гниют давно заброшенные листы клееной фанеры. Тротуар весь серый от пыли. Дорожное ограждение местами сдвинуто машинами. В магазине напротив женщина вывешивает табличку. На ней написано: "МЕГАБАЗАР".
Другая девчушка с пластмассовым феном. Мужчина в тапочках – стоит, курит и читает газету. На мотороллере проезжает девчонка. На футболке у нее написано: "Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, НО…" Вдалеке виднеется лысая, опаленная солнцем гора.
Еще одна девчушка с пластмассовым феном.
Мужчины в стареньких поло перебирают пальцами четки. Мужчины толпятся и вокруг тебя. Им нечего делать – просто хочется почесать языком. Проходит время. Они успевают набраться впечатлений, чтобы чуть погодя обсудить их за столом на кухне при свете ламп.
Когда-то и тебе было одиноко.
Стоя на пересечении улиц Леофорос Ирун Политекне-айоу и Харилау Трикупи, ты понимаешь: чтобы обороть одиночество, тебе нужно обороть свой страх. Когда-то ты боялся отчужденности – теперь же тебя страшит прошлое.
Когда Афины находились под турецким владычеством, Пирей являл собой безлюдную пустошь – кусок пыльной земли на окраине города, где тут и там громоздились развалины. Даже название его было позабыто. Но мало-помалу он возродился из пепла и заполнился людьми, машинами, кораблями, велосипедами; шумными рынками – рыбными и мясными; жесткими лимонами с иссушенными зелеными листьями; стариками с газетами и низенькими столиками с пластмассовыми фенами и загребущими ручонками.
Глава пятидесятая
Теперь совершенно ясно, как отныне будет складываться твоя жизнь. В сущности, она должна стать настолько предсказуемой, что может показаться, будто ты видишь ее из-за угла какой-нибудь афинской улицы.
Ты представляешь себе, как бросаешь пакет с рыбой где-нибудь у телефонной будки – и отправляешься домой в Англию.
Там ты будешь перебирать артефакты из своего детства и потом решишь, как будешь жить дальше.
У тебя такое чувство, будто все это уже происходит.
Месяцы молчаливого отчаяния…
Потом ты будешь писать заявления в управления музеями, чтобы тебя взяли куда-нибудь на работу.
Придется подыскать квартиру.
Папа грузит твои вещи в "Лендровер".
Мама набивает багажник консервами из буфета, притом что некоторые банки просрочены.
Папа набирает мелочь для паркомата. Прохожие видят битком набитую машину, которую предстоит разгрузить. Тебе придется снова привыкать к большому городу – привыкать к направленным на тебя тысячам глаз.
Потом обед вместе с родителями в пустой квартире: на столе – готовые блюда из ближайшей закусочной, торгующей навынос. Запах свежей краски.
Отец, как всегда, преисполнен оптимизма. В углу, как украшение, стоит удочка.
Первое время работать ты будешь ровно и обзаведешься друзьями.
Вечерами будешь чаще всего сидеть дома и смотреть телевизор. А в теплые денечки будешь ходить с товарищами по работе в пивнушку и наблюдать за сидящими на бокалах осами.
На работе тебя будут считать робким молодым человеком лет тридцати.
Кто-нибудь воспылает к тебе тайной страстью.
Никто не узнает, что на самом деле ты старик, пропащий человек с глубокой, неутолимой печалью на сердце. И если кто-нибудь будет подходить к тебе и плакаться – у него, мол, дед или бабка, или тетка больны раком, а двоюродный брат на днях разбился утром на машине, ты, конечно, будешь принимать нарочито участливый вид.
Со временем ты встретишь в Лондоне девушку по имени Хлоя или Эмма – может, в пабе, а может, возле уборной в книжном магазине "Фойлз" на Чаринг-Кросс-Роуд. Она сама представится. Чуть старше тебя. Побоку робость. Ты найдешь о чем поговорить. Она любит книги – училась в Кембридже, правда, очень давно. Одинокая. Она почувствует глубину твоей души, даже не зная тебя. Будет уже поздновато – а вы даже не заметите. Ты предложишь ей пойти прогуляться. Она остановится в "Маркс энд Спенсер" – перекусить. Ты будешь смотреть, как она берет с полок всякую всячину и складывает все в корзинку. И ты будешь носить корзинку следом за ней. Она спросит – ты ел, и ты скажешь – нет. Ты будешь любить ее до обеда и после. Это будет первой же ночью в череде многих таких же. Матерям захочется узнать все и сразу. В домах надо будет навести лоск. Тебя позовут в компанию ее друзей, остроумных и милых, – они подвыпьют и начнут перемывать тебе косточки.
Довольно скоро, на следуйщий день после Рождества, ты придешь в гости к ее родителям. Ты будешь смеяться над шутками ее отца и разглядывать ее детские фотографии, а родители будут то и дело вздыхать; все происходит очень быстро. Ее младший братец будет покуривать травку у себя в комнате – и даст затянуться пару раз тебе. Он скажет, что ты классный малый, и потом спросит, как тебе Лондон, – а может, даже признается, что он "голубой", хотя на самом деле это окажутся всего лишь его юношеские домыслы.