В одной из квартир обращал на себя внимание детский уголок, явно девичий, судя по мишкам и куклам. Казалось, мама только-только позвала дочку, чтобы угостить конфеткой (а вот и фантик, на полу в прихожей), и дитя вот-вот прибежит обратно, продолжить прерванную игру. Особенно "живой" выглядела кукла "Наташа", точная копия подаренной моей сестре на первый детский юбилей. Эта лялечка ни в какую не хотела верить в произошедшее, а её взгляд излучал беспечность и детскую смешливость, от чего становилось особенно жутко…
В другой квартире я заметил на пианино стопку нотной литературы – этюды Черни, "Лунная соната", "Турецкий марш" – типичный репертуар учащегося музыкальной школы. Сопровождавшие группу молодые сержанты милиции надумали забацать "Собачий вальс" в четыре руки… (расстроенный инструмент едва успел выдать "па-ба-бам – пам-пам")… но их музицирование прервал умоляюще-отчаянный окрик хозяйки квартиры:
– Не трогайте, прошу вас! Закройте пианино! Пусть всё останется, как есть.
Сержанты уважили просьбу, с трудом скрывая смущение, будто влезли в чужую тайну, а теперь не знают, как её забыть.
А хмель меня пробил уже на подъезде к дому, в форме нервного расстройства от пережитого, на грани истерики. Так далось мне очередное посещение мёртвого города. Любимая утешала меня, как могла, давала успокоительные. Как ни странно, тот вечер я помню очень подробно. Придя в норму, я за чашкой чая поведал Тане об увиденном. А вот "спасибо за понимание" сказал только утром. Но ведь не забыл…
Проживавшим в общежитиях холостякам и одиноким поначалу выплачивали по 4000 рублей. Равно как и тем "бобылям", что занимали отдельные квартиры. Через месяц-два кому-то "наверху" такая щедрость показалась неуместной. Да и вправду: разве можно имущество даже однокомнатной квартиры (стенка, ковёр, телевизор, холодильник и прочее) сравнить с чемоданом барахла, запихнутого под так называемое "койко-место"? И решило начальство, что общаговцам разумнее выплачивать лишь за фактически утраченное имущество. Для этого претендентам на компенсацию надлежало составить списки утраченных штанов, лифчиков, маек и прочего с указанием цен. С тех же, кто успел получить четыре "куска" по старым правилам, возврата денег не требовали – ведь закон обратной силы не имеет.
Вот тут-то и началось. Прежде всего – поток возмущений: "а почему ей четыре тысячи, а мне – по списку?" И потом, чего только не вносили в эти злосчастные списки! И дублёнки, и "пыжики", и костюмы-тройки, и туфли из крокодильей кожи, и, и, и… Но самым забавным оказалось то, что чуть ли не каждый проживавший в общежитии имел в собственности импортный магнитофон. Притом обязательно либо "Шарп", либо "Сони". На то время – верх крутизны!
Как тут не вспомнить знаменитого киношного стоматолога – Шпака? [21] Думаю, если бы ему пришлось составлять подобный перечень, то в него попали бы: "Три магнитофона, три телевизора, куртка замшевая!… три!".
Мы разговаривали чуть ли не с каждым "шпаком". И, если в списке значился дорогущий магнитофон, спрашивали у "владельца": где приобрёл, за сколько, не сохранился ли чек (впрочем, кто их тогда сохранял?), как включается, как записывается и т. п. После собеседований списки якобы утраченного имущества становились короче, а для государства – дешевле.
Жаловались на нас, ох, как жаловались! Иногда и справедливо, что греха таить. Писали в различные инстанции. Хорошо запомнилась телеграмма-молния: "Москва. Кремль. Горбачёву. Прошу помочь с получением компенсации за утраченное имущество. (фамилия отправителя)". На телеграмме – с десяток резолюций по нисходящей: от секретаря ЦК до председателя горисполкома. Всё, как положено. Всем отвечали. Не все остались довольны. А где вы такое видели, чтобы довольными оставались ВСЕ?
Глава 13. Компенсационные курьёзы. Запорожец – не машина… Жёлтая карточка. Беспроцентные ссуды
Выяснилось, что не всем припятчанам понятен смысл слова "компенсация". Один из "прихожан" спросил:
– А где тут оформляют КОМПЛЕКТАЦИЮ?
Другой выдал похлеще:
– Я к вам по вопросу КОНФИСКАЦИИ.
Хорошо хоть не экстрадиции.
Да что там! Даже "эвакуация" не всем оказалась по зубам! В одном из писем на имя Веселовского читаем: "26 апреля меня вывезли из Припяти после ОККУПАЦИИ". Такие письма зачитывались вслух и сопровождались гомерическим хохотом.
Поначалу смеялся и я. Но когда вспомнил о Припятском исходе и о казавшейся не случайной созвучности слов "оккупация" и "эвакуация", смеяться перестал.
Однако звание лауреата в конкурсе "ляпов" заслужило бы письмо, первые строчки которого не только нарочно не придумать, но и никогда не забыть (грамматика оригинала сохранена):
"Уважаемые (кто-то там, неважно), Я жыла в Прыпяти с (такого-то) года. После УТЕЧКЫ ГАЗА на атомной станции 26 апреля…"
Бывали, впрочем, и другие забавные ситуации, но спустя четверть века вспоминается далеко не всё.
Изначально предполагалось, что проверка заявлений, всякие там оформления, перечисления и т. п. – займут месяца полтора-два. По разным причинам дело растянулось более чем на год. Процесс курировали коллеги из облфинупраления, между делом развлекавшие нас перлами фольклора. Наверное, сами же их и сочиняли. От этих ребят ещё в Полесском я услышал самоироничное двустишье:
Запорожец" – не машина,
Киевлянин – не мужчина.
Ещё они нас "учили", как распознать киевлянина в другом городе:
1.) импотент,
2.) лысый,
3.) в руках торт "Киевский" . [22]
Что до первого пункта – ничего сказать не могу, не знаю. А вот лысые среди киевских кураторов уж точно не встречались. Да и тортикам они предпочитали водку, особенно самопальную, хотя и "государственной" не чурались. Мы тоже не отставали. В меру, конечно: только то, что доктор прописал.
В рутинной технической работе нам помогали сотрудники райфинотделов области. В основном молодые. На их фоне даже я выглядел зрелым мужчиной. Вот и назначили меня старшим группы первичной обработки заявлений.
Чего никогда терпеть не мог, так это начальствования над кем-то. Я и сам способен дело запутать, а если ещё людьми руководить – да нет, увольте… Не в прямом смысле, конечно.
Однажды моя подчинённая направила родителям эвакуированного письмо с каким-то запросом. И не беда, что написала от руки (до машинки, одной на этаж, не протолпиться), и не горе, что с "ашыпками", но главное – для письма взяла потёртый тетрадный листок с оборванными краями. И ни тебе "здрасьте", ни подписи. Так в нашу исходящую почту вкрался постыдный образец небрежности и неуважения к людям.
Ответ пришёл неделю спустя. А в конверте – что бы вы думали? Тот же листок, но ещё более помятый, с тем же письмом на одной стороне и с лаконичным ответом корявым почерком – на обратной:
...
"Он выихав жыть в Новосибирск".
И всё!
И тоже без обращения и без подписи. В общем, как мяукнуло, так и отмяукалось. Могу представить реакцию зампреда Александра Эсаулова, когда он обнаружил эту сопливую бумагу в папке "На подпись". Да что – представить? Вот она, "реакция", как положено, в левом верхнем углу по диагонали: