После взрыва осколки графитового корпуса четвёртого энергоблока разлетелись по территории, прилегающей к станции. Попали и на крышу смежного, третьего, энергоблока. Для удаления радиоактивных ошмётков поначалу привлекали солдат срочной службы. Дело-то не требует специальных знаний. И задача, казалось бы, проста, как три копейки – из серии "бери больше, кидай дальше". Правда, находиться в зоне столь интенсивного облучения нельзя вообще, но, если очень нужно, то можно. Вопрос лишь – как долго? Если память меня не обманывает, на смертоносных участках люди сменялись чуть ли не каждые три минуты. Можно только представить, сколько единиц людских ресурсов потребовалось для очистки территории от осколков графита в условиях таких временн ы х ограничений.
Вскоре через военкоматы началась мобилизация на военные сборы солдат и сержантов запаса (этих вояк неофициально именовали "партизанами"). В мирных условиях смысл такого призыва состоял в повышении воинской квалификации. Но "после войны" повестка из военкомата на двухмесячные сборы нередко означала отправку на ЧАЭС.
С мобилизацией возникали трудности: кто-то являлся пунктуально, а кто-то прикидывался, будто никакого предписания и в глаза не видел. За уклоняющимися приезжали на дом, порой и среди ночи. В народе уж заговорили о незабвенных "чёрных воронках". Бывало, являются к кому-нибудь военкоматовские рекрутёры, иногда вместе с милицией, и строго так спрашивают:
– Здесь проживает такой-то?
– Да, но он уехал, – следует невозмутимый ответ.
– Куда? Когда вернётся?
– Мы не знаем.
– А он получал повестку на сборы?
– Какую ещё повестку? Какие сборы? Ничего такого он нам не говорил!
Сам же искомый мог в это время прятаться на чердаке, у соседки под кроватью или где там ещё. И хоть не факт, что его направили бы именно на атомную, да мало ли что – думал он? (Некоторых из "уклонистов" я знал лично, потому и рассказываю.)
Полагаю, эту призывную кампанию можно расценивать как репетицию НАСТОЯЩЕЙ мобилизации на НАСТОЯЩУЮ войну. А и в самом деле, представьте, чем бы закончилась, например, Вторая Мировая война, если бы народ таким же образом реагировал на призыв защищать Родину. Помимо правовых последствий уклонение от отправки на фронт несло и моральные издержки – пожизненное клеймо позора, да не только на себе, но и на детях, внуках…
И всё-таки, дезертиры, "устроившиеся недурненько" (по Маяковскому), всегда оказывались в меньшинстве. Иначе не видать бы нам ни победы над фашизмом, ни обуздания "мирного" атома. Впрочем, долой сослагательное наклонение. История, как известно, его не терпит.
Среди ликвидаторов попадались очень разные люди, до одурения разные. Порой такое вытворяли, что не вписывается ни в какие каноны разума.
Мне рассказывали, как однажды, во время обычного радиационного контроля, у одного вахтовика очень сильно "зазвенело" левое бедро. Стрелка прибора так зашкаливала, что, будь она способна издавать человеческие звуки, всех, кто там находился, оглушил бы истошный вопль.
Оказалось, чудак вздумал прихватить на память… кусочек графита! Да-да, того самого, с четвёртого энергоблока. Когда он вывернул содержимое левого кармана брюк, у контролёров дыбом встала даже лысина.
Вскоре незадачливому любителю сувениров ампутировали ногу. И я даже не пытаюсь угадать, сколько дней или месяцев он протянул после той, пожалуй, последней вахты в жизни.
В целом же, ликвидаторы – как мобилизованные, так и добровольцы – достойны слов искренней благодарности за их подвиг и пожеланий тем, кто жив, долгих лет и доброго здоровья. А тем, кого нет – царствия небесного и светлой памяти.
Глава 11. Нас оставалось только трое… Инстинкт продолжения рода. Компенсация за утраченное имущество. Ощущение безнаказанности
Припятский городской финансовый отдел состоял из инспекций. Их тоже почему-то именовали отделами. У меня это вызывало недоумение: как так? – отдел, состоящий из отделов. Что-то не то в иерархии. Ладно, сейчас не об этом.
После эвакуации горфинотдел выглядел как в старой военной песне – "Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят". Точнее, трое из восьми. Кроме заведующей, Людмилы Александровны Приймак, и меня, её зама, лямку тянула ещё Валя Сапура, формально состоявшая у меня в подчинении. Опыта у неё поболе моего, и мне частенько приходилось с ней советоваться. (После аварии Валя с месяц проходила лечение в стационаре, но, кажется, всё обошлось. Сейчас живёт в Ирпене, городе-спутнике украинской столицы.) Так мы втроём и работали бок о бок с другими припятскими админструктурами до полного их расформирования в июне 87-го.
Остальные сотрудницы (я был в горфинотделе единственный мужчина) в "послевоенное" время нас покинули. По разным причинам. Об их дальнейшей судьбе знаю мало.
Инспектор бюджетного отдела (имя её начисто забыл) незадолго до аварии уехала на майские в Россию, к родителям. Узнав о происшедшем, возвращаться не стала. Возможно, когда через полгода мы в льготном порядке получали квартиры, она об этом пожалела. А может, и нет. Не знаю. В октябре прислала письмо. Интересовалась, что и как, в том числе и квартирным вопросом. Увы, поезд ушёл. Но всё к лучшему: здоровье-то сберегла!
Ещё мне чуть-чуть известно о нашей секретаре-машинистке Римме Геннадиевне Куликовой, которая, к слову будет сказано, очень хорошо знала дело, была исполнительная, корректная в обращении с коллегами. После аварии я с ней не виделся, но от людей знал, что вечером в ту последнюю "мирную" пятницу она ушла с внуком на дачу в так называемой "Нахаловке", неформальном дачно-огородном кооперативе. Её потому так и прозвали, что участки не были зарегистрированы, а нахально (!?) захвачены любителями самолично выращенных овощей и картошки. Чем не подспорье при скромном семейном бюджете?
По воле злых сил Нахаловка оказалась на одном из направлений выброса радиоактивных отходов. Римма Геннадиевна узнала об аварии лишь днём в воскресенье, когда за ней приехали "эвакуаторы". Так она и покинула город: прямо с грядки, в кедах и спортивном костюме. В больнице ей удалили щитовидку. Содержание в крови лейкоцитов, отвечающих за иммунитет, упало ниже всех минимумов. Других сведений о Римме Геннадиевне у меня нет.
Об остальных сотрудницах горфинотдела мне ничего не известно.
Из коллег по горисполкому особенно много шитиков наполучали те, кто двадцать шестого и двадцать седьмого апреля обходили дома и уговаривали жильцов не высовываться из квартир и, тем более, не пускать детей в песочницы (о взаимной "приязни" песка и шитиков я уже говорил).
Хождения по дворам совершались втайне от горкома партии, с завидным упорством блокировавшего выход информации. Ну, чтобы не провоцировать панику. Я не склонен комментировать тактику замалчивания ценой здоровья и жизни людей. Ведь не известно, чем бы всё закончилось, если бы припятчане сразу же доведались о страшной угрозе. Её масштабы не могли оценить даже специалисты. А ну дай людям знать, что вокруг них – смерть! И что дальше? Массовое бегство с таким же массовым разносом по стране радионуклидов да несколькими сотнями инфарктов? Так что здесь не всё однозначно. Однако я бы снял шляпу перед теми, кто, рискуя получить нагоняй от партийного начальства, делал всё возможное для безопасности населения.
В "довоенное" время круг моих друзей-приятелей, а также приятельниц, в основном состоял из холостых и одиноких. Многие из них не воспринимали узы Гименея как нечто обязательное. Может, мы потому и дружили. Ещё бы! Такое объединяющее начало! Конечно, ничего человеческого мы не чурались, однако "дальний прицел" мало кого интересовал. Почему? – На это у каждого свои тараканы. У меня идиосинкразия к маршу Мендельсона развилась после глупого студенческого брака. О нём я никогда не вспоминаю и сейчас рефлексировать не собираюсь.
За внешней бравадой и наслаждением свободой (не понятно только, от чего) скрывалось неуёмное желание быть кому-то нужным, жить не только для себя, дать продолжение фамилии. Мысли о свободе чаще вытеснялись битловским "О, сколько в мире одиноких…" (Ah, look at all the lonely people…). [17] И встреча с Таней, совпавшая с днём гибели мифа о мирном атоме, окончательно развеяла страх перед алтарём. Через месяц мы подали заявление, а ещё через два в скромной оболонской квартире "пела и плясала" скромная городская свадьба.
Чуть позднее с удивлением узнал, что примерно в то же время почти все из нашего "клуба одиноких сердец" галопом рванули под венец! Что это? Результат осознания бренности бытия? Пересмотр жизненных ценностей? И, как следствие, победа инстинкта продолжения рода над гусарством? Значит, спасибо Чернобылю??