- У Коннора Макинтоша? - Клив округлил глаза.
- Нет, глупышка, у Курта Швиттерса.
- Объясните, ради Бога, кто этот долбаный Швиттерс. Мне казалось, мы говорим о Ли Монтане.
- Говорили. А теперь говорим о Курте Швиттерсе из галереи Тейт, где Джон провел культурный досуг, в одиночестве общаясь с искусством. - Дороти выговаривала слова, словно вдалбливала их недоумку.
- Ах вот как, ясно. - На самом деле Клив вообще ничего не понимал. - Но кто он все-таки такой? - Он вопросительно посмотрел на Джона.
- Художник. Довольно интересный. Сидит под столом и лает, как собака.
- В Тейте? Ни хрена себе. Он что, голый?
- Вроде того. Кроме, конечно, воротничка. Когда я там был, он не слишком лаял, просто порыкивал.
Дом и Пит фыркнули и закатились хохотом.
- Потрясающе! А елдак у него большой? Он рычит на пташек? И можно подойти и погладить его?
Дом и Пит поперхнулись пивом, и от их хохота заходил ходуном стол.
- А что я такого сказал? - изумился Клив.
- Идиот, он умер.
- Финиш! Мертвый голый старикашка под столом в галерее Тейт!
- Клив, он давно умер. - Петра вздохнула и посмотрела в потолок. - Швиттерс художник, а в галерее Тейт его картины. Джон тебя разыгрывал.
Джон откинулся на спинку стула и сделал большой глоток пива. Оно показалось ему водянистым, химическим и дешевым. Он попытался вспомнить, каков на вкус "Гибсон", и не смог. Накатила волна глухой тоски. Ладонь Петры давила на бедро тяжело, как свинец. Голова раскалывалась. Спор становился громче и все бессмысленнее. Ребячливые, выпендрежные, только чтобы порисоваться, не следующие одна из другой, оборванные фразы. Типичный вечер в пабе, когда Клив принимал излюбленную позу глашатая идей "Дейли мейл", а четверо остальных набрасывались на него, как свернутые в трубку сбесившиеся экземпляры "Тайм аут". И поскольку речь шла об искусстве, а не о футболе, они считали все это спором. Вечер катился ко времени закрытия: очередные заказы, вылазки нетвердой походкой в сортир, сломанные сигареты, последнее сбрасывание на горячее, двоение в глазах и нетвердость речи. Кончилось тем, что Клив залез под стол и залаял, а Петра лизнула Джона в ухо.
Подошел Шон, убрал стаканы, и все потянулись на улицу. Дом и Пит сразу отвалили - пошли подцепить шлюху. Клив сказал, если можно, он будет спать на диване Дороти, и они повернули к дому. Петра взяла Джона за руку и крепко прижалась к боку.
- Соскучился, малыш?
- Мать честная, вы только посмотрите! - завопил Клив. Он согнулся под фонарем и что-то тянул из урны. - Взгляните-ка сюда!
- Брось, идиот! Разве можно копаться в помойке? - фыркнула Дороти.
- Да он совершенно новый. Еще ярлык не отрезан. Ничего себе! Стоит целую штуку. - Клив пытался надеть пиджак, но никак не попадал в рукав. А когда натянул, оказалось, что он ему мал - на боках натянулся и не прикрывал ягодиц. - В самый раз. Бархатный. Будет мой.
- Кто же это выбросил совершенно новый пиджак? - подозрительно процедила Дороти.
- Черт его знает. Наверное, какой-нибудь старый гомик. Цвет пришелся не по нутру. - Клив изобразил жеманную походку и наподобие чайника выставил в сторону вялую руку. - Вот блевотина… Ты миленький малый. - Он припечатал Джона поцелуем.
Тот не ответил. Что тут скажешь?
- Зайдешь на кофе? - спросила Петра.
Хотя они познакомились больше года назад и большую часть ночей спали вместе, такое приглашение стало маленьким ритуалом. Воспринимавшееся поначалу как шутка ухаживания, теперь оно раздражало Джона - напоминало, кто из них главный. Любовь по приглашению на "Нескафе".
- Ты провел приятный день, - добавила она.
Джон сидел в крошечной, воняющей плесенью ванной и ждал, когда сердитая колонка, кашляя и заикаясь, нацедит в шершавую посудину воды на четыре дюйма. На кухне Петра и Дороти спорили с Кливом, как правильно готовить тосты. Наконец Джон лег в чуть теплую, маслянистую жидкость, которая только-только покрыла колени, и уставился на развешенные над головой бюстгальтеры, майки и трусики. Мазнул кое-где кошачьим язычком мыла, ополоснулся, как замерзшая выдра, и вытерся влажным, слегка отдающим тухлым пуделем полотенцем. Потом согласно приглашению отправился к Петре в постель. Она сидела в подушках, ела тост и читала.
Комната выглядела так, словно была тренировочной площадкой для отработки навыков обыска Хендонского полицейского училища. Джон понятия не имел, какого цвета был ковер, если только он вообще там лежал. Он казался совершенно излишним. Джона всегда поражало, какое дрянное Петра носила нижнее белье - в тех редких случаях, когда вообще надевала. И всегда одну и ту же пару.
Другая особенность - цвета. Комната выглядела так, словно ее когда-то испятнали мокрым попугаем, но потом все потемнело и стало черным. Джон забрался по пологому склону на мыс кровати. Петра зажгла сигарету. Курение в помещении добавляло бесшабашное ощущение опасности.
- Вот что я подумала. - Она стряхнула крошки со своего края кровати. - Ты никогда не попадал в "Литературное ревю"?
- Нет. А что?
- Надо попытаться получить побольше рецензий.
- Ты говорила: не надо трепыхаться.
- Господи, Джон, у тебя совершенно отсутствует тщеславие. Какой же ты увалень.
- Но…
- У тебя вся жизнь - одни "но". Иногда мне кажется, ты только и делаешь, что придумываешь причины, чтобы ничего не делать. Как, например, сегодня. Если берешь отгул, почему бы не придумать что-нибудь полезное, такое, что может принести деньги.
- Ну вот, деньги, - вздохнул Джон и погасил свет.
Сигарета отбрасывала оранжевый отсвет, который то становился ярче, то пропадал, по мере того как Петра затягивалась. Послышалось шипение, когда она опустила окурок в чашку с недопитым утренним чаем.
- Нечего вздыхать по поводу денег. Мы… О черт! Да ладно, что толку… Давай лучше трахаться.
- Извини, Петра, я смертельно устал, - сгорбился Джон.
- Нет уж, давай, я хочу перепихнуться.
- Дорогая, лучше утром. У меня сейчас нет настроения.
- По-быстрому. Иначе что толку иметь такого идиота в дружках. - Она грубо повалила его на спину, как пастух, который собирался остричь овцу. - И зажги свет.
Секс при свете казался Петре непременной составляющей либерализации. Она была уверена, что ее родители жили как в средние века: совокуплялись в кромешной темноте, лицом к лицу, зажмурив глаза и зажав уши. Траханье при свете служило доказательством, что она не похожа на мать, хотя во всех других отношениях сходство было чрезвычайно велико. Освещенный секс и частый секс. Петра по натуре не отличалась чрезмерным сладострастием: она не искала плотских радостей, не заботилась о том, что поесть, не гналась за чувственностью бархата и меха, не пыталась себя ублажать своими скудными средствами - даже не пользовалась в ванной "Рейдоксом". Она не полировала ногтей и не пощипывала соски, а подмышки и ноги брила только тогда, когда колготки начинали потрескивать от искр. Но секс был не столько удовольствием, сколько членским билетом в конец двадцатого века. Секс служил доказательством, что она здоровая, свободная, современная, активная личность. Петра жадно проглатывала журнальные статьи по вопросам секса и читала в магазине пособия, но не в плане механики, а в плане статистики. Она не могла себе позволить слиться с большей частью проносившейся мимо сверкающей, хохочущей культуры, но до отказа набила нутро сексуальной революцией. Если тридцать процентов населения испытывают оргазмы, она должна быть в их числе; если двадцать процентов женщин играют в сексе ведущую роль, она тоже будет такой. Если обычная пара сношается дважды в неделю, она удвоит это число. Спаривание не столько развлечение бедных, сколько их слабая, нетвердая, неверная дань потребительскому обществу.
Петра села на бедра Джона и его дряблый член. Он прикрыл руками глаза. Пару минут, вздыхая и что-то бурча себе под нос, она извивалась и ерзала. Все напрасно.
- Ну, давай же, Джон. Ты не стараешься.
Петра наклонилась и, словно жевательную резинку, взяла непослушную плоть в рот, почмокала, пососала, пока не осилило раздражение. Оральный секс не был ее сильной стороной. И как пара они редко баловались подобными играми. Палатально-генитальное сношение - дело не столько склонности, желания или доверия, сколько гигиены. А гигиена, если вы бедны, - из тех каждодневных радостей, которые считаются роскошью. Это не значит, что бедняки - люди грязные (Господи, ни в коем случае), но чистота - такая добродетель, которая, подобно передней комнате, больше напоказ, чем для использования. Петра сплюнула.
- Джон, ради Бога, сосредоточься. Ты можешь.
Виновато, но с раздраженным бесстыдством, которое скрывало смущение, он начал трепать невинный член, а Петра откинулась назад и двумя пальцами потирала лобок, как пересчитывающий пятерки усталый кассир. Какое-то время каждый спокойно занимался своим делом так, что вполне могло возгореться чувство - раздельные, созерцательные игры современных молодых. Если вообще стоит это делать, то делай сам.
- О чем ты думаешь? - спросила Петра.