- Успокойся, Алонсо. - Из-под полуприкрытых век она послала ему взгляд, который лазером прожег вытертые на заднице брюки и добрался до самой мошонки. - Ты же не хочешь, чтобы я немножко потоптала эту штуковину?
- Конечно нет, мадам. Я достану пиджак джентльмена.
- Джон, снимай-ка и галстук. Ничего себе страна! Вы завоевали или создавали самые бесхитростные на планете народы - австралийцев, вест-индийцев, да что там говорить, даже американцев - а сами так и не научились расстегивать воротничок.
- Только в таких местах, как это. Чтобы напомнить австралийцам, американцам и индейцам, что они теряют. А остальные ведут себя вполне раскрепощенно.
- Джон, у тебя ведь есть какая-то одежда. Надеюсь, ты не из тех фанатов, которые не моются, потому что прикоснулись к звезде?
- Мне пришлось сразу приступить к работе. Я еще не был дома.
Вернулся Алонсо с пиджаком.
- Принести вам что-нибудь выпить? - спросил он.
- Я закажу официанту, - ответила Ли, а Джон набрал воздуха в легкие и внезапно выпалил:
- Мне большую порцию виски безо льда.
- Ну, если ты хочешь, чтобы тебя шибануло, тогда мне гибсоновскую водку.
- Никогда не слышал про гибсоновскую водку.
- Это мартини с луком.
- Звучит премерзко. Принесите мне то же.
- Вместо виски? - Перо Алонсо замерло над блокнотом.
- Нет, вместе с виски. И одновременно.
- Как мило. Пьющий мужчина. Может, ты еще и куришь?
- А то… И не делаю гимнастики. Для меня день не в день, если я не налижусь как следует всякой всячины и до поросячьего визга не натрескаюсь жирного.
- Прекрасно. Настоящий английский хлыщ. Что ж, Джон, давай выпьем за нашу горячую, но, вероятно, короткую дружбу. - Ли подняла стакан, но не пригубила напиток, а некоторое время омывала и ласкала лицо Джона своим сосредоточенным взглядом. И ему показалось, что он попал в струю от теплового вентилятора. И впервые понял, что имеют в виду киноманы, когда говорят, что камера любит чье-то лицо. Без защиты объектива от взгляда Ли казалось, что смотришь на солнце. Джон купался в нем и чувствовал, как этот взгляд просачивался сквозь его кожу.
- Вечером получилось забавно.
- Да, замечательно. Столько людей. Ты-то привыкла к репортерам и…
- Я говорю о нас с тобой. Как мы трахались - вот что было забавно. А книга - это работа.
- Для нас обоих.
- А? Что? - Ли снова окатила взглядом его лицо, но на сей раз ледяным, и Джон понял, как легко она может включать и выключать тепловой поток.
- Извини, я все еще… не в себе. Никак не могу поверить, что мы с тобой переспали.
Взгляд оставался как гипсовый.
- Не могу понять, почему именно я? - бормотал Джон. - Почему ты выбрала меня?
- Джон, мы выбрали друг друга. Если ты недоумеваешь, как тебе подфартило потрахаться с кинозвездой, то я тебе напомню: кинозвезда - это моя профессия. Я знаменита, чтобы хорошо жить. А трахаюсь для развлечения. Что будешь есть?
Последовала долгая пауза.
- Ну ладно, прости, я выбрала тебя, потому что ты в моем вкусе. Вроде такой заблудший, поджарый, неловкий, смущающийся, с красивыми руками. И еще - ты не в бизнесе: не просишь доли, не пытаешься стать моим агентом или что-нибудь в этом роде. Просто работаешь в книжном магазине, и у вас уже есть моя книга.
Снова повисло долгое молчание. Меню оказалось непроницаемым документом: блюда назывались по именам звезд сороковых - пятидесятых годов, словно те какие-нибудь нарциссы. Джон сгорбился под пристальными взглядами зала. Появился Алонсо.
- Что за хреновина портвейн Соула Коула? - возмущалась Ли. - Ладно, не важно, принесите мне рыбу, только такую, чтобы без фирменной таблички с Голливудского бульвара, чтобы к ней не прикладывал руку какой-нибудь горе-повар.
- А что для начала, мадам?
- Еще одну порцию "Гибсона".
- Мне тоже, - вставил Джон. - И чипсы.
- Итак, Джон, - Ли порылась в сумочке и достала сигареты, - чем ты занимаешься еще?
- Ну… немного пописываю.
- Пописываешь? И что же? Романы? Статьи? Просительные письма?
- Стихи.
- Значит, ты поэт. - Она подняла глаза, присмотрелась к нему и глухо рассмеялась: - Ну, конечно, кем же тебе еще быть?
- Я рад, что это тебя веселит. Люблю добавлять немного радости и без того счастливым людям.
- Не возникай. Это личная шутка. Я только что кое с кем порвала.
- С Коном Макинтошем. Знаю. Читал.
- Да, со стариной Коном. Господи, сделай так, чтобы все его шорты сели после стирки. Такой никчемный человек, что, когда меняется ветер, он тут же поворачивается кругом. Но когда я турнула этого сукина сына, он так и не сумел поверить - вот какой никчемный человек. Я ему сказала, в нем поэзии не больше, чем в кряхтении взмокших борцов сумо. А он ответил: "Ну и ладно, детка. - Ли изобразила манерную речь. - Вот отправишься в добрую старую Англию, там тебя покроет какой-нибудь долбаный поэт". Забавно, что так оно и вышло. Как ты считаешь, ты хорош?
- Как долбаный жеребец или как долбаный поэт?
- Поэт.
- Наверное, да. Мог бы им быть.
- Тогда выдай что-нибудь.
- Что же тебе выдать?
- Стихотворение, раз ты поэт.
- Не могу, стесняюсь.
- Ну же. Всего пару строф. Поухаживай за мной в стихах. Вы ведь, поэты, охмуряете стихами. Черт побери, выплесни на меня свой охмуреж.
Джон опрокинул спиртное в рот, наморщил лоб, вобрал в легкие побольше воздуху и сказал:
- "Ты оставила тампон в туалете".
- Это название?
- Нет. Оно называется "Все, что я могу предложить", а то была первая строка. А теперь заткнись.
Ты оставила тампон в туалете
И закрыла крышкой
Изящный и сладчайший билет на свете.
И пятно на простыне -
Кляксу в юнговской книге наших соитий,
На подушке слезы
И острый мускус пота на теле.
Отражению в зеркале не меняй помады цвет.
Сообщение принято:
Уз между нами нет.
- Определенно это - ухаживание. - Ли накрыла ладонью его руку. - Гигиеническая тема по поводу первого свидания. Ты даром времени не теряешь.
- О’кей, твоя очередь.
- Я стихов не читаю.
- И не надо. Делай то, что делаешь.
- Хочешь, чтобы я сыграла?
- Нет, спой что-нибудь.
- Помилосердствуй, Джон! Не в этом же чертовом "Конноте".
- Трусиха!
- Ладно. - Ли склонила голову набок, задумалась, а потом затянула низким, теплым, хрипловатым голосом "Печаль мисс Отис". Постепенно голос окреп, стихли шум голосов и позвякивание приборов в зале, и к последней строке воцарилась полная тишина. Джон почувствовал, как горечь, юмор и печаль песни просачиваются сквозь поры, и у него по макушке побежали мурашки. Когда Ли закончила, раздались аплодисменты.
- А не выпить ли нам все-таки портвейна Соула Коула?
После этого обед продолжался прекрасно. Более чем прекрасно. Легкая неловкость возникла по поводу счета. Джон потянулся было за чековой книжкой.
- Эй, не валяй дурака. Поэты не платят. Я тебя пригласила. Таков этикет.
Когда они собрались уходить, Джон оглядел зал и решил, что это самый очаровательный и по-уютному утонченный ресторан в Лондоне. Он его просто полюбил. Джон ослепительно улыбнулся, помахал рукой Алонсо, и тот радужно улыбнулся в ответ.
- Пошли. - Ли потянула его за руку. - Пройдемся по магазинам. Покажешь, где можно оставить деньги в добром старом Лондоне.
- Ли, я не могу. Мне надо возвращаться на работу. Кстати, сколько времени? О Боже, я уже опоздал на час! Она меня убьет!
- Да ладно, пойдем. Я здесь больше никого не знаю. Позвони, скажись больным или еще что-нибудь.
- Ли, я не могу. - Но Джон поступил именно так, как хотела она.
- Вам куда?
В самом деле - куда? Джон перехватил в зеркальце заднего вида взгляд карих глаз водителя. Они остались в машине одни: Ли с покупками вышла у отеля, а Джон остался восседать в нечеловечески просторном кожаном нутре "мерседеса".
- До ближайшей станции метро. Какой угодно. Оттуда я доберусь.
- Не будьте жопой.
Джон не особенно поднаторел в разговорах с шоферами. Если честно, он вообще не представлял, как с ними разговаривать. Но не ожидал, что беседа начнется с того, что его назовут жопой. Он снова посмотрел в глаза водителю. Они оказались спокойно-карими и бесстрастно-вопрошающими.
- Ну ладно, нырнули вы в дыру под землей, постояли в очереди за билетом, помотались по зассанной платформе, потолкались в вагоне и где после всего намереваетесь вынырнуть?
- Надеюсь, в Шеферд-Буше.
- А если не возиться со всей подземной кутерьмой и я прямо отвезу вас в Шеферд-Буш?
- О’кей.
- О’кей.
- Если только не затруднит.
- Не затруднит.