- У меня семья.
- Ну и хорошо, там как раз общежитие для семейных, а сейчас идите в бухгалтерию, пусть Вам сделают перерасчет по оплате за прошедшие годы.
В бухгалтерии отцу Мальчика посчитали такую сумму, что чуть ноги от радости не подкосились. Правда, было одно "но": наличные деньги поступят в течение месяца. Так месяц не срок, и отец Мальчика окрыленный вернулся к семье, и в тот же день, к вечеру, они из подвала перебрались в свою прежнюю двухкомнатную квартиру прямо над магазином "Детский мир".
Стекол в окнах нет, двери вышиблены; грязь, пыль, обвалилась штукатурка, не говоря уже о том, что нет ни электричества, ни воды, ни газа. Так это не беда, лишь бы не бомбили.
За пару дней привели квартиру в состояние, более-менее пригодное для житья. Окна "застеклили" клеенкой, оборудовали новую входную дверь, поставили дровяную печь, и каждое утро отец Мальчика бегает к Сунже за водой, и так, кое-как, жить стало можно.
Правда, компенсацию ни через месяц, ни через два так и не выплатили. Зато текущую зарплату выдавали исправно и она стала гораздо более высокой по сравнению с тем, что было. Однако, если сравнить ее с характером работы, с тем, какой опасной она была, - зарплата была ничтожной. И отец Мальчика не раз стал задумываться, а не оставить ли эту работу, каждый день он ходил по лезвию ножа, уже не раз побывал под огнем. И не то чтобы он чего-то боялся. Он боялся лишь одного - не оставить Мальчика сиротой.
А криминогенная ситуация в Грозном с каждым днем все ухудшалась, и виной тому негласные указы из Москвы. За красивыми фразами - полное бездействие, а порой и пособничество, доходящее до предательства. Началась какая-то скрытая двойная игра, в которой явно прочитывались чей-то денежный интерес и глобальная стратегия геополитики.
На этом фоне в городе появилось много банд; местные, прикрываясь лозунгами независимости и религии, грабили всех подряд, особенно усердствовали против работников нового режима. То же самое делали и военные, устраивая повсеместно так называемые "зачистки", после которых молодежь навсегда исчезала, а вместе с ними и всякие материальные ценности.
Как работник милиции, отец Мальчика понимал, до чего стала опасна жизнь в Грозном. Да вывозить семью теперь было некуда - именно в предгорье, где родовое село, переместилась так называемая "линия фронта", и там бомбят, "зачищают", так что и оттуда куда попало бегут.
У главы семейства оставалась одна надежда: дожить до лета, получить компенсацию - и на учебу в Москву. Но до этого надо протянуть еще два, а может, и три месяца. Отец Мальчика, благо что жена педагог, стал искать место для ее трудоустройства, и повезло. Буквально через проспект Революции и площадь Ленина - Дом пионеров вновь функционирует, там много кружков, преподаватель национального языка нужен. Мальчик весь день с мамой, заодно и всякие классы посещают. И так получилось, что его первым делом повели в музыкальный класс. А там преподаватель музыки - Афанасьева Анастасия Тихоновна - просто в восторге от Мальчика: "У него абсолютный слух, с лету все хватает, ему бы школу, хорошую школу, чтобы все развить. А вообще-то очень странный, удивительный ребенок, я бы сказала, не простой. Как он прямо в глаза смотрит, будто сверяет, то ли, что и думаем, мы говорим?"
В музыкальном кружке "Дома пионеров" набор инструментов невелик, а фортепьяно вообще стоит просто для декорации: с начала чеченской революции не звучит. Из новых приобретений - гармонь и балалайка, Мальчика они мало привлекают, а вот к скрипке он тянется, полюбил. Но единственная скрипка - это собственность бабушки Афанасьевой, это ее реликвия, посему она сама изредка выдаст что-нибудь такое, завораживающее, но ребенка особо к инструменту не подпускает, со своих рук более объясняет.
То, что Мальчик удивительный, даже одаренный, отец не сомневается (впрочем, как и многие родители), поэтому он помчался на грозненский базар, думая, что там все есть. А есть только то, что необходимо в войну: пища - в открытую, а оружие - в полуоткрытую. А вот музыкальных инструментов нет, а скрипка - вообще не местного потребления.
Конечно, ради Мальчика за скрипкой можно было бы поехать в соседний регион, за день бы управился, да выходных нет, увольнительных нет, отгулы обещают в будущей жизни. А сама жизнь в Грозном все напряженнее и напряженнее, и не поймешь теперь, кто свой, а кто чужой; если скрытно стреляют, то все во всех. И одна надежда у отца Мальчика - дождаться середины лета, а там отъезд в Москву, и Мальчик будет в школе, и в музыкальной школе, и лишь бы он был счастлив, остальное перетерпим.
Уже и лето недалече, вот и кой-какие документы у отца Мальчика дополнительно в отделе кадров затребовали. И все бы вроде ничего, так компенсацию никак не выдают, и ему уже и в бухгалтерию ходить то ли стыдно, то ли бессмысленно, как вдруг сами вызвали, и уже под вечер всю сумму выдали, так что целый пакет пешком через весь город нести пришлось.
А Мальчик что такое деньги, не совсем понимает, но за родителей, что сидят на диване и пересчитывают бесчисленные бумажки - миллионы, очень рад. И допоздна в этот вечер не ложились спать, все выгадывали, что купить в первую очередь, что отложить, - на поверку оказалось, что денег-то, вообще говоря, не так уж много, так что даже озадачились; далеко за полночь, задув керосинку уже в темноте, уложив меж собой Мальчика, родители все еще продолжали высчитывать, как вдруг в подъезде послышались тяжелые шаги.
Словно вспуганные волчица и волк, встрепенулись родители. Отец схватил автомат, что всегда держал наготове, мать сильнее прижала спящего ребенка, а в дверь аккуратно постучали, раз-два.
- Мила ву? - передергивая автомат, кинулся к двери отец.
- Проверка, откройте, пожалуйста, - довольно вежливо ответили на русском.
Искра надежды затеплилась у отца Мальчика - все-таки федералы, а не какие-то там бандиты.
- Я старшина милиции, российской милиции. Приходите завтра, у нас ребенок спит. Или я сам куда скажете явлюсь.
- Ну вы откройте, поговорим, проверим.
- Да что там смотреть!? - другой грубый мат, - а ну открывай! - и бешеные удары прикладом, так что Мальчик вскочил.
- Папа, мама! Что случилось? Что?
- Ничего, ничего, - заметался по маленькому жилищу отец.
Крик и удары усилились.
- Мы сейчас прострелим дверь. Открывай. - Последний аргумент - и веский… Держа в одной руке наготове автомат, в другой удостоверение, отец Мальчика открыл дверь. В квартиру ввалилось пять-шесть вооруженных до зубов верзил, столько же ярких фонариков, один луч надолго застыл над удостоверением.
- По-моему, подделка, - уверенный бас.
- Да вы что, я пять лет в органах, сразу же после армии!
- Хорошо, давайте проверим, внизу у нас БТР, там же компьютер. А, кстати, на оружие добро есть? Давайте автомат, не волнуйтесь и не бойтесь.
Отобрав автомат, отца Мальчика грубо пихнули к выходу.
- Папа! - впервые подал голос Мальчик.
- Ждите меня здесь! Здесь меня ждите! - уже из подъезда крикнул старшина.
Буквально через пару секунд в подъезде началась возня, крик, а потом стон, стон отца.
- Папа! Папа! - хотел было броситься к выходу Мальчик. Его швырнули в постель, к матери, и, ткнув вонючим стволом в лоб ребенка, обратились к ней.
- Все деньги, драгоценности на стол, либо.
Может быть, они узнали пакет? Как только он появился из-под дивана, быстренько сорвали сережки и тонкую цепочку с матери, видимо, для порядку еще поковырялись в скудных вещах.
Остаток ночи мать металась: то кидалась в подъезд, то обратно, то снова в подъезд, в разбитый проем, то обратно в постель к сыну и рыдала громче него. Потом что-то ее осенило, она вроде успокоилась и стала сына утешать, убаюкивать:
- Спи, наш золотой, спи, наш родименький! А на утро и папка наш любименький придет, тебе вот столько сладостей принесет, и даже скрипку!
Проснулся Мальчик на заре, а перед ним мать, и не мать. Строго, даже празднично одета, да лицо не узнать, за ночь осунулось, потемнело, обмякло; под глазами синющие тени, а сами глаза впали, кровью налились, отрешенно-сухи.
- Дорогой, ты проснулся, марша воцийла хьо. Наш папка еще не пришел. Мне надо за ним пойти, он ждет меня.
- А где он тебя ждет?
От этого вопроса она будто вернулась в реальность, часто заморгала, глаза сузились, увлажнились.
- Даже не знаю. Побегу в комендатуру, потом где он служил.
- И я с тобой.
- Тебя брать боюсь. Боюсь, дорогой! Слышал, как всю ночь стреляли? А в соседнем подъезде всех стариков просто придушили. Все унесли; все иконы, картины, даже старый рояль не поленились. Что они, на нем будут играть? Как в глаза своих детей посмотрят?!
Вновь ее глаза стали отчужденными, широченными.
- Он меня ждет! Мне надо бежать, надо помочь, надо сообщить.
- Возьми меня с собой!
- Дорогой, - теперь ее глаза увлажнились, стали мягче. - Я быстренько, я очень быстро вернусь. А ты пока позавтракай, я чайник разогрела, стол уже накрыла. Не забудь зубки помыть. Никому дверь не открывай. Нет! - вдруг другим, осиплым голосом сказала она, и глаза навыкат. - Я тебя сверху закрою. Так будет надежнее.
- Хоть ты останься со мной!
- Не говори, не говори так, сынок! - щемяще простонала она, бросилась пред ним на колени и, уткнувшись головой в его грудь, словно умоляла: - Ведь я должна ему помочь! Должна!
- И ты знаешь, где он?