ГЛАВА 5
Миша торопливо зашел в штаб.
- Че, комбат уже пришел? - спросил он у мосла.
- Не-а, - вальяжно ответил тот, привалившись к пустой витрине с надписью "Оперативный дежурный" и меланхолически ковыряясь в зубах.
- Добро, - Миша остановился, словно что-то припоминая. - Да, а как там мой псих? Не буянил?
- Не-а. Тише воды, ниже травы. Никакого кипижу.
- Ништяк. А где он сейчас?
- В кабинете начмеда дрыхнет, где ж ему еще быть. Только полдевятого на часах.
Миша, совершенно удовлетворенный, проследовал в кабинет начмеда. Левашов действительно еще спал.
- Вставай, быдло, - добродушно ткнул его под бок Миша. Левашов заворочался, замычал, потом открыл глаза и
тупо уставился на него.
- Надо сказать: "Добро пожаловать, Михаил Михайлович!" - наставительно произнес Миша.
Левашов снова хлопнулся мордой в матрас,
- Давай-давай, отрывай от матраса свою бестолковку. Хватит дрыхнуть.
Левашов наконец проснулся. Он сел на своем матрасе, обхватил руками колени и, сонно щурясь, осклабился:
- Здравия желаю, товарищ сержант!
- Неужто признал? А я уж думал, что ты за время моего отсутствия вообще от рук здесь отбился, - Миша потянул из кармана сигарету. - Ну, рассказывай, какие здесь новости.
- Да никаких, товарищ сержант, - Левашов поднялся и торопливо приводил себя в порядок, - Тишь да гладь…
Его лицо приобрело озабоченное выражение, и он осторожно спросил: - Когда начнем, товарищ сержант?
Что начнем? - Миша сделал тупую морду.
- Как что? - Левашов растерялся. - Мы же собирались…
- Разве?
Миша внаглую издевался. Кажется, Левашов этого не понял.
- Вы же предложили…
- Когда это я тебе что предлагал? - сурово спросил Мини.
- Э-э… - Левашов растерялся и не нашел, что сказать. В его глазах появилась тоска.
- Сегодня же в роту вернем, симулянта! - железным голосом отчеканил Миша.
Левашов побледнел. Он стоял и молча глядел куда-то в окно. По его щеке, обращенной к Мише, протянулась по-моча слезы. "Кажется, переборщил", - подумал Миша.
- Ладно, - перешел он на обычный благодушный тон,
- шучу я. Может быть, несколько неудачно. Прости. Левашов дико уставился на него.
- Завтра крутим припадок и кладем тебя в госпиталь, Л сейчас ты метешься в столовую и приносишь что-нибудь поклевать. Все. Кругом! Шагом марш!
Ошалевшего Левашова вынесло из комнаты. Миша лежал на своем диване и думал, писать ему домой письмо или нет. Вообще, он не любил писать письма. Особенно домой. Эта черта появилась у него в самом начале службы. Правду о своей армейской жизни он писать не мог, чтобы не расстраивать родителей, а писать неправду ему было неприятно. Кроме того, однажды он узнал, что целая сеть армейских инстанций - от особого отдела, ищущего крамолу, до старослужащих, которым нужны рубчики и троечки, иногда встречающиеся в конвертах, - шмонает духанские письма. Это отбило у него любовь к эпистолярному жанру окончательно. Обычно Миша посылал раз в две недели коротенькое письмо в стиле "все хорошо, прекрасная маркиза". Поэтому он любил писать домой в канун еврейских праздников Йом Кипур, Ханука, Песах и советских - можно было ограничиться поздравлениями и ничего не писать о себе.
Сделавшись санинструктором, Миша не стал писать чаще, сочтя, наверное, что теперь служить гораздо скучнее, чем раньше, новостей вообще никаких нет, а не имея новостей, о чем напишешь? Однако раз в две недели он собирался с силами, напрягал волю и отписывал домой коротенькую эпистолу, наполненную скукой, желчью и успокоительными заверениями. Впрочем, друзьям и подругам
- полузабытым и поблекшим за время службы - Миша не писал вовсе. Он пробовал было в самом начале, но потом ему все сильнее стало казаться, что они все не понимают чего-то важного, крутого, что понимает он, что они мелки, скучны и пичкают его в своих письмах совершенно надуманными и никому не нужными проблемами. Впрочем, теперь и они не писали ему, потому что, попав на новое место службы, он никому из них не сообщил своего адреса.
Итак, Миша лежал на диване и думал, писать ему письмо домой или нет. Он сконцентрировал волю, напрягся и стал сочинять текст. Дальше фраз "Здравствуйте, папа и мама! Как у вас дела? А у меня все нормально" дело не пошло. Миша уже собрался было сесть за стол, надеясь, что созерцание чистого листа бумаги перед собой и ощущение ручки в пальцах натолкнет его на какую-нибудь эпистоляристическую идею. Потом он вспомнил, что последнюю чистую тетрадь давно "сходил" в туалет, в связи с чем вынужден уже две недели пользоваться "Боевым уставом Сухопутных войск". Что до ручки, то она лежала где-то на самом дне дипломата, и лезть за ней не хотелось. В общем, не прошло - не надо. Миша дал себе честное-благородное слово написать письмо завтра или послезавтра. Может быть, даже лослепослезавтра, но это уже в самом крайнем случае.
Решили, что Левашов "припадет" завтра к полудню, когда офицеры еще в штабе, но думают уже о доме, обеде и жене и поэтому не будут слишком уж парить мозга. Вечерком Миша еще раз потренировал Левашова. С ума сойти! В момент "припадка" перед Мишей был самый натуральный псих, суперпсих, псих самого высокого качества. Осечки быть не могло.
- И последнее, - сказал Миша, отправляя Левашова спать. - Если ты сыграешь плохо, то тебя, естественно,
обвинят в симуляции и уклонении от воинской службы. Потом тебя начнут раскручивать, и ты сдашь меня. - Он
прервал возмущенный возглас Левашова: - Не дергайся. Сдашь, я знаю. А если ты меня сдашь, и мы потом встре
тимся в камере, я тебя хлопну. Левашов испуганно зыркнул на него.
- Не зьгркай. Хлопну. Поэтому ты должен сыграть на пять баллов. Понял, да? Обо всем остальном думать
не надо. Забудь, Думай и помни только об этом. Все, иди спать.
Утро началось интересно: в штаб привезли из бегов Моргунова. Это был среднего риста черт, некогда пухлыЛ, а теперь жутко худой, обритый наголо, с гниющим ухом и кривым носом, забитый и несчастный, убегавший в среднем каждые две недели. Всякий раз старшина четвертой роты старший прапорщик Купрейчик брал с собой двух здоровенных сержантов и ловил невезучего Моргунова не дальше железнодорожной станции Баяндар, Затем беглеца привозили в штаб "на ковер" к комбату, а потом доставляли в родную четвертую роту, где сперва ему рихтовали все части тела, а потом возвращали его к непосредственным обязанностям. Однако Моргунов убегал снова. Несколько раз с ним общался замполит, но Моргунов только молчал, тупо уставившись в стену. Комбат уже пару раз заговаривал о том, что "неплохо бы этого урода покласть на дурку", но у Миши все руки не доходили. Вот теперь Моргунова поймали в очередной раз.
- Коханович, - обратился к Мише начальник штаба, - этот черт по нужде хочет. Сведи его, а то я боюсь, что
если сам пойдет, какую-нибудь глупость выкинет. - Есть, товарищ майор, - сказал Миша и повернулся
к Моргунову. Тот смотрел странно неподвижными глазами сквозь него, - Пойдем, малыш.
Моргунов тронулся с места и, так же глядя в одну точку, побрел по коридору. Миша пошел рядом с ним. Мимо медленно проплывали закрытые двери. От Моргунова дурно пахло. - Ты чего бегал-то? - от не фиг делать спросил Ми
ша. Спросил, конечно, зря; и так бьшо ясно. Моргунов не ответил.
Они подошли к двери туалета. Короче, малыш, иди покакай, а я здесь постою. Моргунов впервые посмотрел на него осмысленно. - Ну а чего, - добродушно улыбнулся ему Миша. - Не стоять же мне рядом с тобой, контролируя качество
поступающих на-гора фекалий. Короче, иди давай. Когда Моргунов заходил в туалет, Миша краем глаза заметил у него за голенищем какой-то предмет. "Что за черт? - лениво подумал он. - Ладно, выйдет - посмотрю". Он уж совсем было собрался покурить, как вдруг до него дошло. "Постой-ка, да ведь это же…" Из-за двери донесся тихий - какой-то ноющий - стон, и что-то не то всхлипнуло, не то захлюпало. Миша рванул на себя дверную ручку. Моргунов, распахнув бушлат, расстегнув зачу-ханную пэшуху, перекосив рожу, обеими руками запихивал в свой тощий живот большой кухонный нож. Кровь хлестала на штаны и пол, как из резаной свиньи. Увидев Мишу, Моргунов закатил глаза, распахнул рот и с хрипом стал сползать по стене вниз. Мишу затошнило. "Боже мой, - подумал он. - Боже мой…" Моргунов, наконец, сел на пол и завалился набок. Его нога в драном сапоге странно - как будто была из резины - искривилась и ударилась о ребра батареи.
- Эй, мля, сюда! Скорее, мать вашу!!! - заорал Миша. По коридору загрохотало, и в дверь вломились энш,
Купрейчик, мосел и кто-то еще. Они засуетились вокруг Моргунова, боясь к нему прикоснуться. - Эх, недоглядел, дубина, - услышал Миша эншевское. - Да ладно, товарищ майор, - пробурчал Купрейчик, пытаясь поудобнее уложить Моргунова и задевая брюхом за писсуары. - Не здесь порезал бы себе пузо, так в госпитале.
- Нас бы это уже не касалось, - проворчал энш. - Э, Коханович, чего стоишь? А ну метнулся за своей меди
цинской парашей, живо! Миша выскочил из туалета. - Э, Подойницын! Командирского водилу сюда! Пусть
свой дирижабль заводит! Уже забегая в аптечное помещение, Миша видел метущегося сломя голову по коридору мосла.
Потом Миша вколол Моргунову кордиамин и анальгин, и энш повез его в Сергеевское, где находился ближайший госпиталь. Когда уазик с эншем и Моргуновым укатил, Миша вернулся в свою комнату и сказал перепуганному Левашову:
- Все в кондиции. Через полчасика и приступим. Через полчасика и приступили. Миша отправил Левашова