Мише показалось оскорбительным, что какой-то угнетенный чернушник обращается к нему как к равному: он не считал себя ровней им. Как, спрашивал он себя, разве они не замечают, как я дрался против бурых? Разве им не видно, что я не подчинился и готов драться дальше? По-видимому, солобоны не замечали этого. А, впрочем, что они, собственно, могли заметить? Что Миша иногда морозил какую-нибудь глупость и потом с хряском получал по морде?
- Не хочу, - наконец сказал он холодно.
- Как не хочешь? - Портнягин, казалось, был изумлен. - Работы же много, зашьемся! Миша промолчал.
- Ну, ты чего? - снова крикнул Портнягин. Другие посудомойщики тоже подняли головы от своих баков, - Ты же нас лажаешь! Нам же и твою работу делать придется!
Миша медленно подошел к нему: почему-то не хотелось, чтобы разговор слышали другие.
- А те, кто сидит в зале в нулевой форме? Их норму ты не выполняешь?
Портнягин распрямился, держа в мокрых руках недомытую миску и тряпку.
- Че, крутым дедом заделался, парень? - пренебрежительно спросил он.
Мишу передернуло. Не задумываясь, он зарядил Порт-нягину в челюсть. Тот, выронив миску, въехал в поднимающийся из бака штабель грязной посуды. Миша молниеносно оглянулся. Все, постреляв глазами, опять опустили их в баки и продолжали работать. Портнягин снова выпрямился, но, кажется, настроен был уже более сдержанно.
- Работай себе и поменьше шизди тут, урод, - холодно сказал Миша.
Он гордился собой. Портнягин пробормотал какую-то гадость себе под нос - так вяло и неагрессивно, что Миша даже не повернул головы, - и снова взялся за грязные миски. Миша уселся на край соседнего бака. "Портнягин прав, - думал он, - я просто тупой солобон с очень большими претензиями. Я один из них, - он подумал о мазуте, - и ничем круче их еще не стал". Он даже покачал головой, настолько эта мысль была ему неприятна. "А что, - думал он, - я ведь здесь сижу с таким бурым видом и не выхожу наружу, потому что боюсь, что на меня - на духа, слоняющегося без работы, - кто-то наедет". Добро! Он встал. "Ты, кажется, никого не боишься, дружок? Тогда для начала прогуляйся в варочный цех". Никто не смотрел в его сторону. Миша медленно прошел между баками и вышел из дискотеки. Налево были мясной и рыбный цеха, прямо - овощной, а направо - варочный. Миша медленно зашел туда, сделал два шага и остановился, осклизаясь на грязном, жирном полу. Здесь было еще жарче, но яркий свет заливал помещение и пар не был так заметен. Три огромных цилиндрических котла - с первым, вторым и третьим, таких горячих, что не притронуться, выстроились в ряд под правой стеной. Вокруг них суетились трое в грязной "чернухе". Миша пару минут постоял в варочном, дернулся пойти в зал приема пищи, но не решился и уже поворачивался, чтобы возвратиться в посудомойку, как вдруг из черного проема выхода в зал вынырнул - чистенький, с повязкой старшего наряда на рукаве - старшой Джумаев.
- Чего стоишь? - сразу спросил он у Миши. Миша молча повернулся и хотел слинять в посудомойку, но Джумаев словил его за рукав,
- Почему подменка не одел? Не хочу, - насупился Миша.
- Ладно, хочешь пачкать свой хэбэшка - пачкай, - согласился Джумаев. - Почему не работаешь?
- Не хочу, - обреченно повторил Миша.
- Бурий, - заключил Джумаев. - Пойдем в зал. Миша понял, что его сейчас будут бить,
- Не пойду.
- Ладно, - согласился Джумаев, по-прежнему не выходя из себя. - Пойдем в мясной цех. Поговорим. Мах на мах.
Мише стало не по себе. Не оттого, что Джумаев был боксером, не оттого, что он физически был здоровее Миши. А потому что, насколько знал Миша, азиаты никогда не дерутся мах на мах, то есть один на один. Здесь пахло подвохом. Но отступать было некуда, и Миша пошел в мясной цех, В коридорчике перед цехом он обернулся к Джумаеву и тут же получил великолепно поставленный правый прямой в голову. Мишу метнуло к стене. За спиной Джумаева появилось еще несколько злых коричневых морд. - Что, опять хохольский собак дергается? - донеслось оттуда. "Хорошее эхо", - подумал Миша. Он увидел свою кровь и совсем ошалел. Его лицо и корпус приняли еще несколько четких - до короткого замыкания - ударов, но Миша уже не замечал этого. Он, ничего не видя, с дикой силой выбрасывал вперед кулаки, иногда попадая в пустоту - и тогда рука чуть ли не выскакивала из плечевого сустава, иногда ляпая в мягкое - и тогда что-то темное брызгало в разные стороны. Наконец Джумаев упал на кучу сложенных в углу ящиков. "Здесь очень скользко", - прострелило в мозгу. В следующий момент кто-то из толпы врезал ему между глаз. Брызнули слезы. Мишу "повело". "Нос сломали", - мелькнуло в подсознании. Он еще несколько раз махнул кулаками, но движения его потеряли резкость. Он уже не ориентировался в пространстве - вдруг страшно захотелось лечь спать и ничего не видеть и не слышать. Потом кто-то сзади врубил ему ящиком по башке, и Миша, чертя каблуками полосы по жирному полу, упал на бок.
- …дергаться. Один против все - разве не дурак, а? Вам, белим, потому и плохо, что ви каждый за себя - один бьют, другой мимо пройдет и еще плюнет. Ми - из Средней Азия - все друг за друга как один стоим, нас не переломить. А ти, хохоль, бурий…
Миша открыл глаза. Он лежал там же, где и упал, - на грязном полу возле входа в мясной цех. Коридорчик был пуст - все азиаты ушли. Только рядом сидел на поставленном на попа ящике бурый второго эшелона Алиев и посасьшал захватанную папироску. Он говорил совершенно спокойно, даже с какими-то менторскими нотками в голосе, дескать, нашалил, сынок, пошлепали тебя по попке, вот и не делай так больше. Мишу затошнило.
- …никогда не получится стать таким, как ми. Ти - один, ти никому не нужен, ротному от тебя нет никакой толк. Нас много. Ми командуем этот рота, батальон. Рот-ний без нас, как без рук, когда есть ми, он может ничего не делать. Поэтому не бей башка в стена. Не надо. Стена больше твердый. Делай, как все белий, - работай, молчи и терпи. Не то тебе плохо. Пидар будешь, чмо будешь, зарежем даже… Понял, хохоль?
Миша молча встал. Его хэбэшка была в грязи и крови, голова болела, ноги стали как ватные. Хотелось спать.
- Отошел? - Алиев бросил окурок. - Пойдем, я тебя в умывальник отведу. Умоешься. Постираешься.
Он пошел впереди. Миша тупо, безвольно побрел за ним. Пока Миша умывался и смывал кровь и грязь с одежды, он малость отошел. Даже, кажется, обрел способность более или менее трезво воспринимать окружающее. Алиев сидел на подоконнике и курил очередную папиросу. Жутко захотелось взять арматурину и ка-ак навернуть этого козла по хлебалу…
- Короче, Алиев, - Миша кое-как привел себя в порядок. - Иди в столовую,
- А ти? - Алиев, казалось, был удивлен. А я пойду погуляю.
Как "погуляю"? - не понял Алиев. Он встал с подоконника и подошел к Мише. - Куда "погуляю"? - Не твое дело. К концу наряда приду. Все.
- Мля, - сказал Алиев и тупо посмотрел на Мишу. - Тебе же будет шиздец, хохолъ. Ротний задрочит.
- Хрен вам! - Миша заводился. - Вам всем, гады, меня не задрочить! Едду вам всем на воротник!
Алиев по-прежнему не понимал. Он никак не мог въехать, откуда вдруг взялась такая бурость после унижений, покорности и битья. А у Миши началась истерика.
- Ну, че вылупился, урод, сука?! Хрен вы меня задро-чите, чурки! На, отхряпай!.. - он сжал кулаки. - Пшел нах отсюда, урод! Понял, да?! Пугаешь меня? Пугаешь?! Грозный?! - Миша вылетел на центр умывалки и завертелся, зыркая по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого.
Алиев не стал ждать.
- Год-е-на-ским… - прошипел он, отходя к двери. - Ти шиздонутый, Ти до дембель не дотянешь…
И ушел,
Миша действительно появился только к концу наряда. Все это время он просидел в кочегарке, где работали двое парнишек одного с ним призыва. Они принесли ему поесть, когда ходили на завтрак и обед в столовую. За это Миша помогал им швырять лопатами уголь в печи. Когда он явился к ужину в столовую, его не тронули, хотя у многих явно чесались кулаки. Его просто взяли и отвели к ротному. Ротный нервничал. Он не любил ЧП: командиру роты, в которой бывают ЧП, никогда не стать начальником штаба батальона. А ротному очень хотелось занять эту должность. Впрочем, у каждого есть свои слабости.
Ты плохой солдат, - сразу определил ротный. - Мне уже несколько раз докладывали о тебе. Ты не хочешь работать, нарушаешь дисциплину, дерешься. Ты бурый. Странно, что Джумаев или Эргашев, или остальные еще не отрезали тебе яйца. Но я думаю, что у тебя все впереди. Ты ведь пока душара - есть шансы, что еще удастся тебя перевоспитать. Ротный опустил голову - словно все уже сказал - и углубился в какие-то бумаги. Миша молча стоял перед ним. Так прошло минут пять. Потом ротный снова поднял голову. Брови его поползли вверх, как будто он ожидал увидеть на месте Миши кого-то другого, и он сказал:
- Чего ты тут стоишь, мальчик? Иди, массажируй попку, завтра утром повезу тебя на губу. Суток на пять. Там тебе окончательно выпрямят прямую кишку.
"Каламбур", - подумал Миша, махнул рукой к пилотке, повернулся и вышел. Служба продолжалась.