- Не перечисляй! - устало сказала Татьяна Николаевна. - На самом деле ты очень бедный. Ты такой же бедный, как и я, как и все диктаторы на свете и как вот эти бедные египетские львы! Пойдем! Я устала от всего этого и хочу домой!
- Но я не показал тебе еще самого главного льва! Он находится в Ватикане.
- Если можно, завтра! Сейчас у меня такое чувство, что я одна во всем мире! Твои сегодняшние истории не очень-то внушают оптимизм! Не обижайся…
Цезарь долго стоял, подставив под струю, бьющую из львиной пасти, коричневую ладонь, потом повернул к Татьяне Николаевне седую курчавую голову:
- Ладно, пойдем, провожу тебя в гостиницу. Можешь идти пешком?
- Могу…
И они пошли. О чем думал по дороге Цезарь, было непонятно, так как он молчал, а Татьяна Николаевна ни о чем не думала. Душа ее стала пустой, как испитая бочка, и в этом мутном и темном пространстве носилось впечатление, что мир в целом ужасен.
Добрались они довольно быстро. На повороте к гостинице им встретился фургон, в каких обычно развозят готовую пиццу, или детское питание, или фрукты. Почти наехав на них, фургон остановился, дверцы открылись, и с передних сидений одновременно спрыгнули Надя и здоровый негр Поль, чей кулак был размером с боксерскую перчатку.
Надя опять засверкала демоническим взглядом. В контрасте с копной желтых волос глаза ее казались огненными, как у дьявола. На этот раз она была одета в обтягивающую черную юбчонку и кружевную белую кофточку с короткими рукавами. На груди красовалось коричневое пятно - такое вполне мог оставить пролившийся кофе. Но несмотря на сверкающий Надин взгляд, начало разговора было довольно мирным. Огромный негр остановился рядом с машиной, скрестив на груди руки.
- А мы вас ищем по всему городу, - нейтральным тоном сказал он.
Надя подошла к Татьяне Николаевне поближе.
- Я так накинулась на вас вчера… - Надя тоже обнаружила знание английского, что было, в общем, неудивительно: в Европе люди часто знают по нескольку языков. Голос у нее был глухой и сильный, но глаза все-таки недоверчиво буравили Татьяну Николаевну. - Думала, хотите отбить у меня этого красавчика! - Она кивнула на Джима. Тот остановился, насупившись, чуть в стороне. - Но Поль объяснил мне, в чем дело. Он приезжал вчера ночью к Джиму и все узнал. Прошу меня извинить! Ты можешь выходить на работу сегодня вечером! - Она метнула огненный взгляд на бывшего мужа. - А то мне нечем будет расплатиться с квартирной хозяйкой!
Здоровенный Поль подошел к Джиму и отсчитал ему несколько монет.
- Твой вчерашний заработок. - Потом он подошел к Татьяне Николаевне и представился: - Поль.
Та осторожно улыбнулась и пожала огромную руку:
- Таня.
Она обрадовалась, что разъяснилось вчерашнее недоразумение и Джим получил какие-то деньги. Мысль о том, что скорее всего с ночи он ничего не ел, подспудно угнетала ее.
- Цезарь Август - мой экскурсовод по Риму, - сказала она тоже по-английски. - И великолепный экскурсовод!
- Тоже мне экскурсовод! - пренебрежительно хмыкнула Надя. - То на развалинах целыми днями сидит, то львов гладит! Все уши прожужжал мне со своими львами, а они поддельные!
- Как поддельные? - удивилась Татьяна Николаевна.
- Очень просто! Неужто они бы простояли на этом месте две тысячи лет?
- Они не поддельные! - вдруг чуть не бросился на нее Цезарь. - Они копии, но не подделки! Это разные вещи!
Татьяна Николаевна почему-то расстроилась. Цезарь все наступал на Надю.
- А что из настоящих древностей теперь в Риме не копия? Ну, скажи! - наступал он на Надю. - Памятник Витторио-Эммануилу? Конечно! - Он отвечал сам себе. - Он и был установлен всего-то сто лет назад!
- Да тише ты, чего привязался? - Надя покосилась на проходившую мимо группу туристов. Они посторонились, услышав шум и крики. С некоторым смущением Татьяна Николаевна узнала свою собственную группу, которую возглавляла Лара, в белой панамке и с розовым бантом на длинной указке. Она посмотрела на Татьяну Николаевну сердито. Группа проследовала мимо, а Лара задержалась.
- Я как раз хотела к вам сегодня зайти, - сказала негромко Лара. - С вами все в порядке? Девочки говорили, что вы плохо себя чувствуете? - Она пристально оглядела Надю, Джима и Поля и с неудовольствием поджала губы.
- Да, я себя действительно плохо чувствовала вчера, - робко ответила Татьяна Николаевна, движимая неистребимой привычкой советского человека перед всеми отчитываться. - И сейчас чувствую себя неважно.
- А это кто? - Лара показала глазами на живописную группу - двух негров, маленького и большого, и стреляющую глазами во все стороны замызганную итальянку.
- Мои знакомые.
- С такими знакомыми, - Лара наклонилась поближе к уху Татьяны Николаевны, - у вас могут быть большие неприятности! Имейте в виду!
- Имею!
Лара обидчиво поджала губы:
- У вас по расписанию сейчас ужин.
Ну не могла, не могла Татьяна Николаевна отправиться есть одна, хотя и проголодалась.
- Спасибо, но я не хочу есть.
- Как знаете! - Во взгляде Лары отразились одновременно и недоверие, и досада: неизвестно, чего можно ожидать от этой странной туристки. Жаль, что немолодая уже женщина вопреки добрым советам вляпывается в какую-то подозрительную историю. Несколько раз недовольно фыркнув, Лара удалилась организовывать ужин.
- Спокойной ночи!
Татьяна Николаевна собралась пойти к себе в номер. С голодухи - она ведь тоже ничего не ела со вчерашнего дня - у нее разболелась голова и во всем теле ощущались усталость и какая-то странная разбитость. Она хотела уже повернуться и уйти, но заметила вопросительный, устремленный на нее взгляд Джима.
- Ты больше не хочешь со мной встречаться? Ты мне не веришь из-за того, что львы оказались ненастоящими?
- Давайте поедем все вместе завтра в Ватикан! - предложила она. - Говорят, там есть еще один лев, самый настоящий! - Татьяна Николаевна увидела, как сразу посветлел взгляд Джима и как насупилась Надя.
- Билеты туда стоят уйму денег!
- Вот Джим сегодня и заработает! - объявил Поль. - Поехали за цветами! - Своей огромной пятерней он сгреб за шиворот бывшего императора и, не давая тому вывернуться, поволок к машине.
- Я утром зайду за тобой! - крикнул Татьяне Николаевне Цезарь, прежде чем двери кузова захлопнулись. Надя забралась в кабину, Поль завел двигатель, фургон развернулся и уехал прочь.
- И что же ты все смотришь! - сказала Татьяна Николаевна Христу, который был свидетелем этой сцены, и, рассердившись неизвестно на что, прошла под арку.
Внутренний дворик гостиницы заполнили ее соотечественники, которые уже спускались из своих номеров в предвкушении ужина. Аппетитные запахи курицы и фасолевого супа неслись из подвала, где располагалась кухня. Знакомые девушки призывно помахали ей руками, но из какой-то странной солидарности, вызванной, очевидно, воспоминаниями о лозунге "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", Татьяна Николаевна проигнорировала их знаки и под несколькими косыми взглядами (слухи всегда распространяются удивительно быстро) проследовала в фойе.
Молодой портье, которому несколькими часами раньше она сдавала ключи, теперь был за стойкой не один. У него на коленях пребывала очаровательная девушка с распущенными каштановыми волосами. Парочка мило ворковала по-итальянски. При виде посетительницы девушка быстро встала.
- Бонджорно! - Татьяна Николаевна улыбнулась.
- Это моя коллега! - сказал парень по-английски, подавая ей ключи.
"Голуби вы мои!" Татьяне Николаевне не было до них ровно никакого дела. Она открыла дверь, машинально скинула туфли и прямо в брюках рухнула животом на постель. Жгучие слезы потоком полились по ее лицу, по подушке. Она не знала ни откуда они взялись, ни что дальше делать. Она плакала навзрыд, захватывая ртом угол одеяла, чтобы не рычать на всю гостиницу от тяжести своей утраты, от того, что ей уже так много лет, что ушел в никуда муж и уже не будет никогда в ее жизни молодого человека, к которому можно скользнуть на колени. Она рыдала и от того, что ее дочь никогда не увидит прекрасную Италию, и что сама она так бессильна и так слаба, и что из-за ужасного, злого и жадного человека с отвратительными пшеничными усиками на гадком лице сломана ее жизнь. Она не заметила, как заснула в слезах, а когда проснулась, на дворе уже была ночь.
Татьяна Николаевна посмотрела на часы - стрелки показывали половину второго. Она встала, подошла к окну. Ей почудилось, что она провела в Риме, в этой гостинице не несколько дней, а как минимум треть жизни. Из окна был виден ставший привычным двор, кусок улицы и церковь со скульптурой Спасителя. Столики и стулья кафе уже опять успели убрать, и двор был пуст. Вдруг откуда-то снизу, по-видимому, из входных дверей, которые Татьяне Николаевне не было видно, донесся какой-то шум. Она прислушалась - кто-то ссорился. Женщина нападала, мужской голос, несомненно, принадлежавший портье, дежурившему в вестибюле, отвечал ей. Молодой человек с девушкой не соглашался и, по всей видимости, даже приводил убедительные аргументы. Вдруг девушка в ярости выскочила на улицу и закричала в сторону двери что-то вроде:
- Я ухожу! Навсегда! И не смей больше ко мне приходить! - На всех языках мира интонации, с какой произносятся эти слова, звучат приблизительно одинаково. В неясном свете прожекторов, перекрестно направленных в небо, Татьяна Николаевна увидела быстро мелькающие полноватые, но стройные икры под темным платьем и услышала стук каблучков по брусчатке. Парень выскочил наружу и пробежал за девушкой несколько шагов.
- Франческа! Франческа! - позвал он, протянув к ней руку.