Когда опали цветы картофеля и на их месте завязались маленькие зеленые плоды, Геновефа убедилась, что беременна. Отсчитывала на пальцах месяцы и досчиталась до первых сенокосов в конце мая. Должно быть, это произошло именно тогда. Теперь она убивалась, что не успела сказать Михалу. Может, растущий день ото дня живот был каким-то знаком, что Михал вернется, что он должен вернуться. Геновефа сама управляла мельницей, точно так, как это делал Михал. Следила за работниками и выписывала квитанции крестьянам, привозящим зерно. Прислушивалась к шуму воды, вращающей жернова, и к грохоту машин. Мука оседала на ее волосах и ресницах, так что когда она стояла вечером около зеркала, то видела в нем старую женщину. Старая женщина потом раздевалась перед зеркалом и исследовала живот. Ложилась в постель и, несмотря на подушки и шерстяные носки, не могла согреться. А поскольку в сон, как и в воду, входят всегда медленно, она долго не могла уснуть. Таким образом, у нее было много времени для молитвы. Начинала с "Отче наш", потом - молитва Деве Марии, а на самый конец Геновефа оставляла свою любимую, молитву на сон грядущий к ангелу-хранителю. Она просила его об опеке над Михалом, потому что на войне, наверное, нужен и не один ангел-хранитель. Потом чтение молитв переходило в образы войны, которые были просты и убоги, потому что Геновефа не знала иного мира, кроме Правека, и иных войн, кроме субботних потасовок на рынке, когда пьяные мужики выходили от Шлома. Они хватали друг друга за полы кафтанов, валились на землю и катались в черной жиже, перепачканные, грязные, жалкие. И Геновефа представляла себе войну, как такой же бой, прямо посреди грязи, луж и мусора, бой, в котором все решается сразу, одним махом. Поэтому она удивлялась, что война тянется так долго.
Иногда, отправляясь делать закупки в городке, она прислушивалась к разговорам людей.
- Царь сильнее Немца, - говорили.
Или:
- Война закончится на Рождество.
Но она не закончилась ни на это Рождество, ни на одно из четырех последующих.
Перед самыми праздниками Геновефа выбралась на закупки до Ешкотлей. Проходя по мосту, она увидала идущую вдоль реки девушку. Та была бедно одетая и босая. Ее голые ступни бесстрашно погружались в снег, оставляя глубокие маленькие следы. Геновефа вздрогнула и остановилась. Посмотрела на девушку внизу и отыскала для нее в сумке копейку. Девушка подняла взгляд, и глаза их встретились. Монета упала в снег. Девушка улыбнулась, но в улыбке этой не было ни благодарности, ни симпатии. Показались большие белые зубы, блеснули зеленые глаза.
- Это тебе, - сказала Геновефа.
Девушка присела на корточки и пальцем осторожно выковыряла из снега монету, потом повернулась и молча пошла дальше.
Ешкотли выглядели так, словно у них отняли краски. Все было черно-бело-серым. На рыночной площади кучками стояли мужчины. Они рассуждали о войне. Города разрушены, а имущество их жителей валяется на улицах. Люди спасаются от пуль. Брат ищет брата. Неизвестно, кто хуже - Русский или Немец. Немцы травят газом, от которого лопаются глаза. Перед новью будет голод. Война - это лишь первая из бед, за ней последуют другие.
Геновефа обошла кучу конского навоза, который плавил снег перед магазином Шенберта. На фанерке, прибитой к двери, было написано:
АПТЕКА
Шенберт и Ко
на складе содержится только
перворазрядного качества
мыло хозяйственное
синька для белья
крахмал пшеничный и рисовый
масло свечи спички
порошок против насекомых
Ей вдруг сделалось дурно от слов "порошок против насекомых". Она подумала о том газе, который используют Немцы и от которого лопаются глаза. Испытывают ли тараканы то же самое, когда их посыпают порошком Шенберта? Ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы не вырвало.
- Я вас слушаю, - певучим голосом сказала молодая женщина на сносях. Она посмотрела на живот Геновефы и улыбнулась.
Геновефа попросила керосин, спички, мыло и новую рисовую щетку. Провела пальцем по острой щетине.
- Порядок буду наводить к празднику. Полы перемою, занавески постираю, прочищу печку.
- У нас тоже вот-вот праздник. Ханука - Освящение Храма. Вы из Правека, ведь так? С мельницы? Я вас знаю.
- Теперь уже мы обе друг друга знаем. У вас когда срок?
- В феврале.
- И у меня в феврале.
Пани Шенберт начала раскладывать на прилавке куски серого мыла.
- Вы не задумывались, зачем мы, глупые, рожаем, когда тут война кругом?
- Бог, наверное…
- Бог, Бог… Он - хороший бухгалтер и следит за колонками "дебит" и "кредит". Необходим баланс. Сколько уйдет, столько и прибудет… А вы, наверно, к сыну такая ладная.
Геновефа подняла корзинку.
- Мне дочка нужна, муж-то на войне, а мальчику без отца расти плохо.
Шенберт вышла из-за прилавка и проводила Геновефу до дверей.
- Да нам вообще дочки нужны. Если бы все вдруг начали рожать дочек, в мире стало бы спокойно.
Они обе рассмеялись.
Время ангела Миси
Ангел видел рождение Миси совершенно иначе, чем акушерка Куцмерка. Ангелы вообще видят все иначе. Ангелы воспринимают окружающее не через физические формы, в которых мир постоянно себя воспроизводит и которые сам же уничтожает, но через их смысл, их душу.
Ангел, приставленный Богом к Мисе, видел разбитое страданием скорченное тело, колышущееся в бытии, словно лоскуток, - это было тело Геновефы, рожающей Мисю. А саму Мисю ангел видел как свежее пространство, пустое и светлое, в котором через мгновение появится ошарашенная, едва проснувшаяся душа. Когда ребенок открыл глаза, ангел-хранитель поблагодарил Всевышнего. Потом взгляд ангела и взгляд человека впервые встретились, и ангел затрепетал, как только может трепетать ангел, не имеющий тела.
Ангел принял Мисю в этот мир за спиной акушерки: он очищал ей пространство для жизни, показывал ее другим ангелам и Всевышнему, а его бестелесные губы шептали: "Смотрите, смотрите, вот она, моя душа-душенька". Его переполняла необыкновенная, ангельская нежность, любовное сопереживание - то единственное переживание, которое питают ангелы. Ведь Творец не дал им инстинктов, эмоций и потребностей. Если бы они все это получили, то не были бы существами духовными. Единственный инстинкт, который имеют ангелы, это инстинкт сопереживания. Единственное переживание ангелов - бесконечное, тяжелое, точно небосвод, сопереживание.
Ангел видел теперь Куцмерку, которая обмывала ребенка теплой водой и вытирала мягкой фланелью. Потом он посмотрел в покрасневшие от напряжения глаза Геновефы.
Он наблюдал за событиями, словно за текущей водой. Они не интересовали его сами по себе, не вызывали любопытства, потому что он знал, откуда и куда они текут, знал их начало и конец. Он видел течение событий: похожих и непохожих, близких во времени и отдаленных, вытекающих одно из другого и совершенно независимых. Но и это не имело для него значения.
События для ангелов являются чем-то вроде сна или фильма без начала и конца. Ангелы не способны принимать в них участие и не могут извлекать из них пользу. Человек учится у мира, учится у событий, учится знанию о мире и о себе, отражается в событиях, определяет свои границы и возможности, дает себе названия. Ангел не должен ничего черпать извне, он познает все через самого себя, все знание о мире и о себе он сам в себе заключает - таким создал его Бог.
У ангела нет такого разума, как у человека, он не делает выводов и предположений. Он не мыслит логически. Некоторым людям ангел показался бы глупым. Но ангел изначально носит в себе плод с древа познания, чистое знание, которое можно обогатить только простой интуицией. Его разум - без предубеждений, берущихся от неправильного восприятия; это сознание, освобожденное от мышления, а вместе с ним - от промахов и следующего за ними страха. Но, как и все, созданное Богом, ангелы изменчивы. Этим объясняется, почему так часто ангела Миси не было, когда она в нем нуждалась.
Ангел Миси, когда его не было, отводил взгляд от земного мира и смотрел на других ангелов и другие миры, высшие и низшие, назначенные каждой вещи на свете, каждому зверю и растению. Он видел огромную иерархию всего сущего, необыкновенную конструкцию, с заключенными в ней Восемью Мирами, он видел Творца, погруженного в процесс творения. Но ошибся бы тот, кто решил бы, что ангел Миси мог разглядывать лики Господа. Ангел видел больше чем человек, но не все.
Уносясь мыслями к другим мирам, ангел с трудом концентрировал внимание на мире Миси, который был похож на мир других людей и животных, он был темен и полон страдания, словно мутный, заросший ряской пруд.
Время Колоски
Той босой девушкой, которая получила от Геновефы копейку, была Колоска.
Колоска объявилась в Правеке в июле или августе. Люди дали ей это имя, потому что она собирала с полей оставшиеся после жатвы колосья и жарила их себе на огне. Потом, осенью, она воровала картошку, а когда в ноябре поля пустели, отсиживалась в трактире на постоялом дворе. Часом кто-нибудь угостит ее водкой, часом перепадет ей краюшка хлеба с салом. Но люди не больно охочи давать что-то за так, задарма, особенно на постоялом дворе, вот Колоска и начала шалавиться. Слегка пьяная, разогретая водкой, она выходила с мужчинами во двор и отдавалась им за кусок колбасы. А поскольку была она единственной на всю округу столь доступной молодой женщиной, мужчины крутились вокруг нее, как псы.