На карточке почему-то не было указано, что Ричард Спикс wine merchant. Был только адрес и телефон.
На траве, выжженной и редкой, прямо под окнами Настиного сингла, сидели Ромкин отец и профессор из Москвы.
- Куда бежишь, красавица? Посиди, поговори с мужиками. - Ромкин отец считался бабником. Скорее всего потому, что любой группе меньшинства свойственно выделять отдельных представителей на роль успешного бизнесмена или неудачника, примерного семьянина или бабника. Настя крикнула, что некогда, и открыла дверь в квартиру.
Она задернула шторы на окнах, собираясь снять джинсы, прилипшие и впившиеся между ягодиц… Под джинсами ничего не было. Бабник и профессор так и сидели под окнами. Она сделала себе Порки-Пиг из апельсинового сока с водкой, оставленной еще Другом, и, плюхнувшись на диван, позвонила ему. Обивка дивана колола голый зад. Настя подумала, что ткань уже успела "износиться", и вспомнила, что живет в этой квартире пять месяцев.
- Можешь поздравить меня, Дружок. Я познакомилась с американцем. Ты должен быть рад - все в Америку меня посылаешь. Пригласил на обед. Дик зовут.
- Дик на сленге значит "хуй".
- Этого я не видела. Пока еще. Дик - это уменьшительное от Ричарда…
- Никому не приходило в голову называть Никсона Диком.
- Ну, потому что он и не уменьшительный… А Джимми не значит "хуй" на сленге!
- Если ты о Картере, так его и без сленга считают "Диком". Из-за братца, скорее.
- Вот видишь, значит, не только в СССР в сталинское время люди несли ответственность за родственников. Показывают по TV брата Картера, с пивом, на пивной бочке - и общественное мнение о президенте меняется в худшую сторону… А ты наверняка читаешь Авторханова.
- Нечего подшучивать. Надо интересоваться историей.
- Ой, сама же история дает массу примеров, когда лидер провалившегося движения был предан анафеме сподвижниками, дабы спасти свои собственные шкуры. У Сталина уже, оказывается, и голос был гипнотический, и взгляд. Никто не мог ему перечить… Трусы они все! И такие же, как он!
- Вот бы тебя в лагерь! Вот бы запела…
- Д-а-а, в ГУЛАГ меня!.. Тебе хорошо говорить - ты жил и при Сталине, и в оттепель, воды которой упустили, увлекшись джазом и смехом, и при Брежневе… А я, мое поколение… Ничего нам не досталось! Поэтому я и предпочитаю сталинскую Россию сегодняшнему СССР.
- Ну теперь ты живешь в картеровской Америке.
- Здесь я тоже опоздала. Под красивым названием "прогресс" идет медленное загнивание. И не красивое. Не декаданс двадцатых… Кстати, о декадансе - иду смотреть "Рабу любви". Тебя не приглашаю, потому что иду с Сашей и Ромкой.
- Ну, ты меня пригласи к американцу. Давно не был на обеде.
Настя была рада, что не повздорила с Другом ни из-за Сталина, ни из-за Саши, и пошла мыть волосы перед работой.
Настя хотела оставить машину во дворе студии, но фотограф Элиот выбежал - как всегда в больших джинсах, темной ти-шорт и с пушистыми бакенбардами - и сказал, что двор нужен для съемок. Насте пришлось поехать вверх по Гарднер-стрит.
Машины стояли здесь, как на пересечении Санта-Моника и Сан-Диего фривеев в час пик - bumper to bumper. В выходные дни из окон слышны были советские песни. Фирма грамзаписи "Мелодия" наверняка обогатилась - если даже у половины эмигрантов остались родственники в CCCR что могли они послать в помощь устраивающимся на новом месте? Кобзона, Магомаева, Пугачеву… "Книгу о вкусной и здоровой пище", сувениры, которые выстраивались на кухонных полках… Настя оставила машину прямо напротив двух старушек-эмигранток, сидящих на вынесенных из квартир стульях. В Америке их профессия бабушек кончилась - внучат отдавали в американские детсады, чтобы те становились американцами.
В студии Элиота уже сидела мэйк-ап девочка и гремела музыка группы "Cars", для которой и были съемки. Для их первой пластинки. Арт-директор недоверчиво посмотрел на Настино голое - не накрашенное - лицо. Но гримерша. Анн-Мари успокоила его, усадив Настю на высокий табурет и заколов ее волосы. Мэйк-ап было решено делать резко контрастным.
Элиот принес пакеты с футболками и кожаную куртку. Панк. Ти-шорт была экстра-смол.
- Ты представляешь, Элиот, какая я худая?! При моем росте женщины носят размер лардж.
- Настя, забудь! Ты не женщина, ты - модель!
Анн-Мари засунула за ворот Настиной футболки несколько салфеток и принялась за глаза. Из репродукторов голос одного из группы механически и преувеличенно злобно выговаривал: "I don't want you coming here, wasting all my time…" Анн-Мари взяла бордовый карандаш, и Настя поняла, что та собирается делать ей контур губ - значит, после этого ни курить ни пить ей не дадут. Она попросила оставить тубы, к которым гримеры относились очень трепетно, на последний момент. Анн-Мари согласилась, подмигнув:
- Но будь хорошей девочкой! - и она крикнула Элиоту, чтобы им принесли по стаканчику вина.
На длинном столе у стены как раз стоял галлон "Аугуст Себастьяни" - одного из лучших маленьких вин, производимых в Сономе. Стаканчики наполнил ассистент. На пробных съемках Элиот не прибегал к их помощи, сейчас же трое возились во дворе с машиной, привезенной tow away.
Бледные Настины руки Анн-Мари загримировала, а к коротко остриженным ногтям приклеила искусственные. Перламутровые, Анн-Мари докрасила их сверху краснющим лаком. Когда снимали бигуди, пришел Элиот. Он походил вокруг, поприседал, покряхтел, издал несколько звуков, вроде мээ, ээээ, яяяя, и сказал, что волос должно быть много.
- Не обижай меня, Элиот. Мои волосы постоянно демонстрируют в "Гуд монинг, Америка!"
- Еще несколько лет таких приветствий, и ты останешься без волос. Последний раз ты была рыжей Ритой Хэйвортс, сейчас ты браун.
Безжалостно Анн-Мари расчесывала Настины волосы щеткой, брызгала на них лаком и начесывала дыбом. При помощи маленьких заколок Анн-Мари создала из волос элегантное безобразие и ушла помыть руки, липкие от лака, как после клея.
Настя налила себе еще вина. Лицо у нее было белое, как кокаин. Но скулы все равно торчали в разные стороны, что очень нравилось Анн-Мари: "Даже румян не надо, только контур чуть-чуть!"
Пришедший ассистент спросил, когда она будет готова. У Анн-Мари, не у нее. Та оглядела свое произведение и сказала, что она готова. Она посмотрела на себя в зеркало. Глазищи действительно были черными - о таких, наверное, поется в "Очах черных". Рот будто кричал: "Осторожно! Окрашено!" Настя надела куртку и подняла воротник. В таком виде она вполне могла бы стоять на сцене с группой "Карз" - "Couse when you just standing near, I kind'a loos my mind!"
Возгласами и криками встречали вышедшую во двор Настю. Машина, предназначенная для съемок, была уже наполовину разобрана. На место нормального руля был прикручен фосфорный, ветровое стекло отсутствовало, с заднего сиденья светил красный прожектор. Останки машины были черными, годов пятидесятых.
После нескольких поляроидных снимков освещение пришлось менять, и Настя ждала, потягивая вино из трубочки. Сообразительная Анн-Мари.
Элиот смешил Настю. Он сидел высоко на лестнице, придерживаемой ассистентом, и вместо камеры у него в руках был будто рупор. Его комментарии походили на замечания устроителя демонстрации к какому-нибудь советскому празднику: "Так, товарищи! Очень хорошо, товарищи! А сейчас, товарищи, повторим то же самое, но с большим энтузиазмом, товарищи! Улыбайтесь!" Только Элиот просил не улыбаться, а быть коварной. "Вот, это то, что мне надо. Вот!" - кричал он, раскачивая лестницу. Он послал другого ассистента сделать музыку громче и принести Насте сигарету.
После тридцати шести кадров с сигаретой Настю посадили за руль. Его подсвечивала лампа на коленях у Насти. Элиот полулежал на капоте: "Дай мне твой рот! Будь дикой!" Настя засмеялась широко открыв рот, что очень понравилось Элиоту: "Ори, если это помогает тебе быть дикой!" Настя не заставила себя уговаривать и стала рычать и угрожать: "In the uniform of SS with a cocane face! I'm gonna smash you down! You'll have to say "YES!" Анн-Мари захлопала в ладоши, директор поскреб подбородок и сказал, что можно продать текст "Карз". В этот момент во двор вошли Саша и Роман.
Оба были в кожаных куртках. Приличных. Ромка восторженно моргал ресницами. Саша нервно курил, щурился и сутулился. Настя попросила несколько минут брэйк и подбежала к ним; дико подскочила, не переменив настроения съемок.
- Ага! Вот и я! Я вам нравлюсь?