В том возрасте, в который уже вступила Мируся, депрессия и тоска становятся почти нормальным, типичным состоянием для женщины. Она уже выполнила своё предназначение – родила и вырастила ребёнка, создала порядок и уют в доме, помогла сделать карьеру мужу, а любовь, бывшая когда‑то страстной, давно остыла и переросла в привычку. Ей начинает казаться, что больше она никому не нужна в этом качестве – жены, любовницы, матери… Казалось бы, теперь‑то и наступает для неё желанная свобода, время неограниченной духовной, душевной жизни, к чему она всю свою жизнь так стремилась, но чего не могла себе позволить в силу именно природных своих обязанностей – рожать, воспитывать, обихаживать, удовлетворять разнообразные потребности своей семьи. Но освободившись, она не может легко вернуться к себе прежней, к себе двадцатилетней, со всеми своими недораскрытыми талантами и недоосуществленными творческими амбициями, она перегорела, потеряла темп и ориентацию, отстала. Она говорит себе: наконец‑то я могу пожить для себя, но при этом не знает, как это сделать, она почти утратила своё Я, отдельное от мужа, детей, родственников, как будто без них, вне их контекста это Я ничего не значит и не стоит, перестало существовать. В таких случаях психологи советуют на время, хотя бы ненадолго оставить суету повседневной жизни и побыть в состоянии полного одиночества. Одиночество – это и есть свобода для женщины, средство вытащить на свет божий почти погребённое Я и спросить у него: чего же ты хочешь?
В. В. слушал Инну со все возрастающей неприязнью.
- Значит, это вы надоумили её куда‑то бежать из дома, искать уединения, чтобы как следует покопаться там в собственном Я?
- Нет, это все говорится не в прямом, а в переносном смысле. И лучший способ обрести одиночество – это просто отключиться от своих повседневных дел, уйти в себя…
- В себя она уже уходила однажды, но, видимо, показалось недостаточно одиноко, решила в прямом смысле… – и вдруг спросил строго и даже грозно: - Вы знаете, где она может быть сейчас?
- Нет, - отвечала Инна, впервые по–настоящему испугавшись. – Честное слово, нет!
Она была не меньше его озадачена и все хотела что‑то важное понять, но присутствие этого большого, враждебно настроенного и одновременно растерянного мужчины мешало ей сосредоточиться.
- Мне надо немного подумать. Я должна ещё раз все проанализировать – наши разговоры с ней и все такое. Я позвоню вам вечером, хорошо?
- Так вы записывали ваши разговоры?
- Кое‑что записывала.
- Я бы хотел сам прослушать.
- Это невозможно.
- Да бросьте вы! Речь идёт о моей жене, о её, возможно, жизни и смерти, а вы тут со своими церемониями, никому не нужными. Псевдонимы, куклы… Детский сад! Вы – частное лицо, с вас никто не спросит. И я вам как частному лицу говорю: отдайте записи, касающиеся моей жены, и вообще забудьте о ней, я сам во всём разберусь.
- Но я не могу их отдать!
Лицо В. В. стало совсем жёстким и он произнёс, разделяя слова:
- Немедленно. Дайте. Сюда. Ваши записи. Если не хотите, чтобы у вас их изъяли официально, а эту вашу лавочку вообще прикрыли.
(Позже её и в самом деле прикрыли, отобрав у Инны Янковской лицензию, но был ли причастен к этому В. В. – неизвестно).
Он достал бумажник и выложил на стол стодолларовую бумажку.
- Этого достаточно? Если мало, я добавлю.
Прозвучало, как угроза.
Инна поджала губы и вышла в другую комнату.
- Вот, возьмите, - она протянула ему кассету, на крышке которой было написано от руки "Маргарита".
- Что вы мне подсовываете?
- Это она.
Значит, все‑таки был псевдоним. Ну, бабы!..
- А деньги заберите, мне ваша жена достаточно заплатила.
В. В. не отреагировал на последние слова, сунул плёнку в нагрудный карман и вышел, сильно хлопнув дверью.
12
Итак, она завела себе психоаналитика! Полгода, а может, и больше туда ходит непонятно зачем, а он, муж, ничего про это не знает. Как это может быть? Они ведь никогда ничего друг от друга не скрывали, никаких тайн не было у них (хотя тайна – на то и тайна, чтобы о ней не знать и даже не догадываться). Теперь оказывается, что она скрывала от него такую важную вещь, как эти свои визиты к психоаналитику. Рассказывала там о себе, об их семейной жизни, о своих, должно быть, обидах на него. Какого чёрта! Но возможно (теперь он уже ничему не удивится), было что‑то ещё, скрытое от его глаз, что они могли там обсуждать.
Вернувшись в дом, он заперся в кабинете и стал слушать кассету.
- Представьте себе лес. Представили? Можете глаза закрыть. Опишите, что вы видите.
- Как я должна описать?
- Расскажите, какое там время года, время дня.
- Ранняя осень, листья уже наполовину жёлтые, под ногами хрустят, но ещё не все облетели, светло, вторая половина дня…
- А какой лес – хвойный, лиственный, или какой? Что там за деревья?
- Нет, не хвойный, он такой… смешанный… берёзки есть, клёны, в общем, такой среднерусский, когда‑то на обложке букваря такой лес был нарисован.
- Хорошо. А что ещё там есть, в лесу? Грибы, ягоды?
- Там всего полно – и грибов, и ягод, ещё птиц много, они поют, перелетают с места на место где‑то в кронах, высоко…
- А вы? Вот представьте себя в этом лесу. Вот вы идёте, и что делаете?
- Я иду… по тропинке… любуюсь лесом, слушаю птиц, вдыхаю запахи, знаете, как земля в лесу пахнет, сыростью такой, мхом, мне нравится…
- А если грибы заметите, наклонитесь, возьмёте?
- Я вообще‑то в грибах не разбираюсь, мне только, если кто‑то подскажет, а так – нет, не рискну.
- А ягода если?
- Диких я тоже не знаю, а если что‑то точно знаю, то в принципе могу сорвать, попробовать, но собирать в лукошко – нет, я не любительница, мне просто нравится гулять, гулять в лесу и все. Только я одна бы, конечно, не пошла, я боюсь.
- А чего именно вы боитесь? Волков, что ли?
- Волков, конечно, хотя откуда у нас волки… Я сама ни разу в лесу никакого зверя не видела, даже зайца. Нет, вру, зайца видела. На машине ехали однажды ночью, а он дорогу перебежал прямо перед нами, мы его фарами осветили. А вообще, я мало и бывала в настоящем лесу, так, недалеко от полянки, от дороги… Я всего боюсь – звуков, шорохов, самого своего страха боюсь, я трусиха вообще.
- А вот если вам страшно, но – надо зачем‑то обязательно пойти в лес, вы как, пойдёте?
- Смотря зачем.
- Например, ваш ребёнок заблудился, и надо его найти.
- Тьфу, тьфу, тьфу, не надо таких вещей говорить, а то я не буду играть в эту игру.
- Это не игра, это тест.
- Всё равно.
- Так как все‑таки?
- Ради ребёнка я куда угодно пойду – и в лес, и в гору, и к чёрту в пасть.
- И не страшно?
- Нет, в этом случае не страшно.
- Хорошо. Пойдём дальше. Вот идёте вы по лесу… Закройте глаза.
- Не надо, я и так все прекрасно представляю.
- Хорошо. Вот идёте вы по лесу, идёте, идете… И выходите на полянку, а на ней стоит… ну, некое такое строение. Может, избушка, может, домик маленький, а может, наоборот, большой, а может, землянка… Я вообще‑то не должна варианты подсказывать, вы сами должны сказать.
- М–м… Ну, это такой терем–теремок. Аккуратненький такой, чистенький, уютный…
- Дверь открыта?
- Она открыта, но не настежь, а так, притворена, но не заперта, так что войти можно.
- То есть любой, кто мимо идёт, может войти?
- В общем, да, если хочет, может войти…
- А что там внутри домика? Вот случайный путник вошёл, и что он там увидит?
- Там все тоже чистенько, убрано, половички тканые лежат, стол стоит, на столе самовар, сушки какие‑нибудь, печка есть, можно растопить погреться, лежанка с тёплым пледом…
- "Под святыми стол дубовый, печь с лежанкой изразцовой …". Так, да?
- Да, наверное, я эту сказку и представляла себе.
- Хорошо, пошли дальше. Вот опять вы идёте, идёте по лесу и перед вами – вода…
- Вода?
- То ли река, то ли озеро, то ли ручей, то ли… что ещё бывает? Что представили, то и говорите, только сразу, не думайте. Что вы увидели, когда я сказала "вода"?
- Речку.
- Она глубокая?
- Да, довольно‑таки.
- А вода холодная?
- Так, прохладная.
- А чистая?
- Очень чистая, даже камешки видны у берега.
- И что вы будете делать, когда подойдёте к этой воде?
- Опущу руки, умоюсь…
- А искупаться не захотите?
- Но ведь уже осень, холодно.
- Ну да. А ещё что станете делать?
- Ничего, посижу на берегу, посмотрю, я люблю смотреть на воду.
- Хорошо. Посидели вы у реки и пошли дальше. Идёте, идёте, и встаёт перед вами стена.
- Стена?
- Да, стена. Высокая–превысокая, ничего через неё не видно, длинная–предлинная – ни вправо, ни влево конца не видать. Что вы будете делать?
- А мне надо на ту сторону?
- Да, вам надо попасть на ту сторону.
- Тогда я пойду вдоль стены и буду идти до тех пор, пока она не кончится. Когда‑то же она кончится, правда?
- Безусловно.
- Ну, все?
- Все.
- Рассказывайте.
- Ну, слушайте. Лес – это ваша жизнь. Ранняя осень, вторая половина дня – как раз ваш возраст.
- И без леса ясно.
- Тем не менее. Бывает, человек молодой, а лес представляет, знаете, какой, - голый, заснеженный.
- И что это значит?
- Состарился раньше времени.
- Или ещё не родился. После зимы же всё равно весна.
- К сожалению, только в природе.
- Кто знает!