Затекла нога от долгой неподвижности. Привстала. Отряхнула песок. Душ. Где же был душ? А впрочем, какая разница? Главное, помнит его внутри и снаружи. Главное, представить все правильно, бочку с водой, клеёнку. Закрыла глаза, протянула руку, прикоснулась к гладкой клеёнке. Получилось. Перед ней стояла душевая кабинка - пристройка когда-то к летней кухне, а теперь просто к пустыне. Пристройка к пустыне. Улыбнулась от своего каламбура. Интересно, сколько же она сто́ит? Цены нигде не было. Да и какая цена? Все старенькое. Сняла платье, сложила аккуратно, положила на песок, сверху бельё. Поставила рядом туфли. Картинка получилась еще та. Вошла в прохладную тишину, вдохнула глубоко. Точно, тот запах, мокрое дерево решётки под ногами. Открыла кран - хлынули прохладные потоки воды из лейки под потолком. Блаженно зажмурилась, замерла. Сколько стояла так? Казалось, целую вечность. А потом вдруг очнулась. Сколько там воды, в бочке? Вдруг закончится. Хорошо бы голову помыть. А нечем. Привычно протянула руку - точно, мыло, вернее обмылок на деревянной реечке, земляничное, розовое. Выключила воду, намылилась. Чудо возвращения в детство состоялось. Свежая, прохладная как нимфа, пахнущая земляникой, вышла из кабинки в пустыню. И увидела Марка. Вскрикнула, схватила платье, нырнула за клеёнку.
- Вот дурак! Ещё и смотрит.
- А что мне оставалось? Я такого чуда давно не видел.
- Чуда?
- В смысле, старого душа. В детстве у бабушки в деревне такой был. Где ты его нашла?
- Там же. У прабабушки, правда. На Кубани. Водичка - класс. А ты что так быстро?
- Не дошёл. Решил вернуться.
- Вовремя.
- Это точно. Слушай, а ты гений. Представить старую душевую кабинку. Она ведь совсем мало стоит.
- Нисколько.
- Совсем?
- Совсем. Это выход. Вспоминать вещи из детства и ими пользоваться, пока не проживём срок от машин.
- Ты умница. Одна проблема - я из детства мало что помню.
- Это не беда. Надо просто очень захотеть. Ты где родился?
- Далеко. В Иркутске. Отец служил там. Военный. Мотались потом.
- А я все детство на одном месте, в маленьком городке. Но всегда хотелось за горизонт. Линия горизонта для меня была чем-то невероятным. Мне всегда казалось, что можно подойти и приподнять ее, как занавес в театре. И увидеть за ней какое-нибудь чудо!
- Здорово.
- Меня папа возил к бабушке-прабабушке на Кубань. Вот там я и приподнимала свою линию горизонта. Я была маленькой, но помню многое.
- А я из детства не помню ничего. До школы, точнее, совсем ничего не помню.
- Так не бывает.
- Бывает. Меня бабушка воспитывала. Мама умерла очень рано, мне было три года всего. Я ее не помню. Только фотографии.
- Жаль. Прости.
- Ничего. Она была пианисткой. Закончила консерваторию. Они с папой встретились в Иркутске. Он окончил училище, молодой лётчик. Встретились, полюбили друг друга с первого взгляда. Она за ним готова была мчаться на край света. В буквальном смысле, так и пришлось. Её родители были в шоке. Отец - режиссёр театра, мать - скрипачка. Семья, далёкая от тягот воинской службы. И вот дочь - блестящая пианистка, белый рояль и захолустье гарнизона, где на обветренной сопке пять домов, магазин и казарма.
- Уехала?
- Наперекор родителям. Правда, долго не выдерживала. Ездила туда-сюда. Условия были жуткие. Не до рояля. Родители настаивали на том, чтобы она делала карьеру, а не прозябала в гарнизоне. Пытались перевести отца на штабную работу. А он тоже без неба не мог, как она без своего белого рояля.
- Бедняжка. Как тяжко ей было разрываться между всем этим.
- Недолго. Она заболела, когда мне было два года. От тоски, наверное.
- А ты?
- Меня растили бабушка и дедушка, только папины. Отец женился через несколько лет. Новая семья, сестрица у меня есть. Я, правда, редко с ними общаюсь. Они так и живут в Иркутске.
- Ты маму совсем не помнишь?
- Нет, фотография, вернее портрет её на стене висел. Она у рояля. В детстве она мне играла.
- Колыбельные?
- И колыбельные, наверное. Какая-то тихая мелодия постоянно звучит, а что это - не знаю,
- Напой.
- Не могу. Не смогу. Я стараюсь не слушать, больно. Просто слышать больно. Не хватает её рук на клавишах, её волос. Я помню её волосы. По плечам.
- У каждого в душе живёт боль. Своя боль. Без этого никак. Именно она делает нас людьми. С чувствами, с сопереживанием.
- Красиво. Только вот эта боль, она преследует. Наверное, я так и не нашёл своей девушки, потому что мелодия эта во мне. И её никто не знает. Все звучат не так, диссонанс.
Замолчали. Лера была переполнена откровениями Марка. Казалось, она знала его тысячу лет, этого парня в равных джинсах с пронзительно синими глазами.
- Марк, темнеет. Здесь бывает ночь?
- Да.
- И звёзды?
- Да.
- Марк! Значит, это Земля! И никаких дурацких марсиан нет.
- При чём тут марсиане?
- Ну как же! Ты же говорил о том, что скажешь марсианам?
- Это я так, гипотетически.
- Уже легче, что гипотетически. А если есть звёзды - это чудесно. Значит, мы почти дома.
- Ты умеешь сделать дом даже из пустыни.
- Ну что, пустыня. И в пустыне жить можно. Тем более, с такой душевной душевой кабиной.
Они засмеялись. На небе светили звёзды. Было тихо. Только шелест песка.
- Песок поёт.
- Точно.
- Ты не грусти. Скоро всё кончится.
- Я не грущу. Просто странно всё. Я часто задумывалась об одиночестве. Кто-то из великих сказал, что люди строят вместо мостов стены, а потом плачут.
- Дело, наверное, в том, что в первую очередь нас учат брать. Научиться отдавать сложно. Все тебе, малыш. Расти, поправляйся. Откармливают, лелеют. Особенно, если ты один. Упражняются в формировании эгоиста, а потом удивляются - почему такой чёрствый. Думает только о себе. А чадо просто не умеет думать о других. Эго, раздутое, как воздушный шарик, требует новых поступлений.
- Если у меня будут дети, я буду воспитывать их по-другому.
- Как по-другому?
- Не знаю. Любить буду.
- Все любят.
- Ну, не за что-то, а просто. И строго буду воспитывать. Ребенку сложно во вседозволенности. Он теряется и не знает сам, чего хочет.
- Это точно. А вообще, воспитывать не надо.
- То есть?
- Просто. Надо просто жить рядом. Проживать каждую минуту вместе. Не отмахиваться, как от надоедливой мухи.
- У моей подруги малышка. Приходят с работы, наспех пожуют и разбредаются по компьютерам. Ребёнок зависает в вакууме. В лучшем случае включат ему мультики. Естественно, пытается привлечь внимание родителей. Целый день в саду, соскучился. Не тут-то было. Вызывает раздражение и ничего более.
- Хоть завоспитывай ты его. Все пустое. Ладно. День прожит. Поздно уже. Надо устраиваться на ночлег.
- Я в машине. Зря, что ли столько дней на неё потратила.
- Давай, я опущу сиденья, устроим тебе кровать.
Марк подошел к Ламборджини, открыл дверь. Сиденья легко опустились.
- Здорово. Никогда не спала в машине. А ты?
- Спал. Правда, не в такой комфортабельной. С отцом, когда он меня забрал на рыбалку, как-то застряли на Байкале. Пришлось ждать почти сутки помощи. Хочешь, плед тебе дам?
- Не надо. Я сейчас представлю что-нибудь. Свой, домашний.
- Дорогой? - улыбнулся.
- Дорогой. В смысле, любимый. Мама дарила на Новый год. С дельфином.
- Ну и здорово. Спокойной ночи.
- Спокойной.
Марк ушёл в палатку. Лера легла на свое импровизированное ложе. Было непривычно. Долго крутилась, искала удобное положение. Вокруг была тьма кромешная. И вдруг стало страшно. Казалось, ничего вокруг нет: ни Марка, ни его палатки. Песок и чёрное небо. Даже звёзды куда-то подевались. Лера расплакалась. Прожитый вечер пробежал перед глазами. Хотелось ущипнуть себя покрепче. Неужели такое может быть? Включить свет, оказаться в своей маленькой комнатке, привычно прожить еще день, второй, двадцатый, сто тридцать седьмой? И что? Что не так? Почему она очутилась здесь, среди этого песка? Что она делала не так в своей жизни? Вспомнила свой дом. Жили в небольшом городке с мамой. Отца не помнила, да и тема эта была запретной. От мамы чётко усвоила - женщина в жизни должна всего добиться сама. Жили скромно. Но мама умела даже с такими скромными доходами наладить быт и выглядеть хорошо. Вечерами она постоянно подрабатывала, и Лера научилась с детства вести хозяйство, готовить.