Васильев бешено глянул на бичей, пьющих рядом водку из горлышка (хоть бы захлебнулись, что ли!), и прошел в ресторан. Домой ехать смертельно не хотелось - пусть там ждут-пождут да уйдут. Дался им этот орден! А голод, между тем, поддел Васильева как на сучок.
Вступив в густой сигаретный дым, он долго стоял в дверях, щурясь и хмыкая, привыкая к дыму, гомону голосов, звону посуды. Наконец, углядел свободный столик в углу, возле рыжей пальмы в кадке.
Ждать пришлось долго, официантка старательно отворачивалась от посетителя - какой ей смысл обслуживать столик, если три стула еще не заняты? Наконец, показалась пестрая компания - впереди, визгливо смеясь, шел мокрогубый парнишка с бородкой, за ним - два человека постарше, лицо у одного обросло красным волосом в ладонь, другой был лыс, шапка в руке, узкоплеч, в очках. Эти двое пытались отстать от первого, улизнуть, но парень с бородкой строго указал им на стулья, и они сели.
Васильев холодно посмотрел на них. Он ждал заказа, закурил и сам. На синтетической молочной поверхности стола было начертано чернилами: Таня + Коля + Миша + Вовка + Серега + Миша…
Люди умели писать. Но смогут ли они дружить, когда беда?
(Зачеркнуто, но можно разобрать:.
Между рассказами, которые посвящены героям нашей летописи, я буду помещать время от времени краткие примеры человеческого письма. Чтобы вы, марсиане и сириусане, лучше представили колорит нашего времени…)
Жил там и я неподалёку, человек по фамилии Хрустов…
Нет, лучше в третьем лице: жил-был Лев Николаевич Хрустов по прозвищу Левка-баламут, а еще - Левка-мочало, Лев-профессор. Был тщедушный, но все-таки не лишенный физической силы, когда ходил - задумчиво сутулился, чтобы казаться внушительней, отрастил негустую русую бороденку, сквозь которую виднелись очертания подбородка и красные, вечно что-то жующие или говорящие губы. Нос торчал туфелькой, глаза сияли - круглые, как бы наивные, но ошибся бы тот, кто решил, что это недалекий парнишка. Да, да.
Знали его многие. Он тебе и стенгазету выпустит, и лекцию прочтет, хочешь - про исследователей Арктики, хочешь - про внешнюю политику Египта. А попробуй, обидь, задень - загипнотизирует словами, заговорит, затерзает.
(Далее синим зачеркнуто, но, если постараться, можно прочитать: Однажды напали на него хулиганы среди ночи - Левка захлопнул лицо ладонями и заверещал: "Отпустите честную девушку!" Расчет был верный: на Ю.С.Г. девушек катастрофически не хватает, девушки - существа святые, нападавшие были молокососы, лет семнадцати, они растерялись, потупились. Лева, вихляя бедрами, ушел. И в самом деле, черт разберет ночью, парень это или девушка, все ходят в свитерах, в кирзовых сапогах, а проверять, руками трогать неловко… Да и грива у Хрустова отросла до плеч… А бородки тогда еще не было…
Конечно, эту историю разукрасили, переврали, в Хрустова долго тыкали пальцем, но он только вызывающе смеялся. Такой парнишка.)
Вечером зимнего дня, когда из Москвы вернулся Васильев, и хрустовского звеньевого Климова за драку с Васькой-вампиром лишили премии (об этом станет известно утром), на вокзале, в черном просевшем доме, в той его половине, где буфет-ресторан, появился как раз он, Лева Хрустов с двумя странными спутниками..
- Давайте, давайте, садитесь, уважаемые граждане бичи, - говорил Хрустов им, занимая стул напротив некоего человека в дубленке, который одиноко сидел за пустым столом в ожидании заказа.
Позже Хрустов будет бить себя в обе скулы кулаками - не узнал начальника стройки Васильева! Он его привык видеть издали - гордо вскинувшим голову, иронично улыбающимся, при синем галстуке.
- Побеседуем, - продолжал, важничая, Хрустов. - Нуте-с. Это ничего, что я отвел вас не в кабинет, а сюда? Мы, следователи, иногда делаем так, для романтики. Итак, вы не отрицаете своей вины? Вы оставили без обеда наших плотников-бетонщиков? Нуте-с?
Бичи молчали. Рыжий моргал - его слепил свет. Очкастый, интеллигентного вида его товарищ был весь раскаяние, руки сложены на груди.
- Ай-яй-яй! - смеялся Хрустов, разваливаясь на стуле. - Думали, никто не увидит? "Он не увидит, не узнает, не оценит тоски твоей?" Ха-ха-а! А мы не дремлем.
Как можно было понять из дальнейшего сбивчивого разговора, и как несомненно понял и Васильев, бичи воспользовались текучкой кадров, тем, что рабочие плохо знают друг друга, - сели в бесплатный автобус, долго катались на нем по кругу, не могли решиться и, наконец, с группой строителей доехали до плотины, сделали вид, что замешкались в "бытовке", зеленом вагончике, оклеенном плакатами. Все - по рабочим местам, а они - по ящичкам. Забрали шарфы, свитер, бутерброды. Хрустов видел их издалека, когда они уходили, догнать не смог, выследил уже потом - в городе.
- А я смотрю - знакомая до слез борода! - смеялся, взвизгивая, Лева. - И очкарик с ним.
- Да, мы всегда вместе, - трагическим баритоном признался бородатый бомж. - Всегда-всегда.
- А зачем стекловату прихватили? В ней не согреешься. Она ж колется! В глаз может попасть. Ну, потом поговорим. Сначала я вас угощу. Раз уж вы такие красивые… один шарф вернули… Что кушать будем? - Хрустов взял в руки меню - замасленный лист бумаги, на котором под копирку были невнятно напечатаны блюда, и только по длине слов можно было догадываться, что имеется в виду - лангет или селедка… - Пить будете?
Бич в очках торжественно поправил грязный галстук.
- Можно, да? - изумился бородач. - Нам - по пятьдесят грамм, нам больше нельзя. - И убежденно добавил. - Мы алкоголики. Спасибо.
- А еще сибиряки!.. Что ж - по пятьдесят, так по пятьдесят.
Наконец, к столу подошла официантка, приняла заказ. Хрустов покосился на Васильева - как я уже сообщил читателю выше, Хрустов не признал его, к тому же всегда побаивался людей с прямыми, как бы грузинскими носами. Да, марсиане и сириусане, у наших людей бывали странные симпатии и антипатии. Я знавал женщину, которая почему-то боялась синеглазых брюнетов, но это к слову. Хрустов сел так, чтобы оказаться почти спиной к Васильеву, чтобы тот не смущал тяжелым взглядом.
- Минуту, граждане, минуту… - бормотал Левка. Сейчас он выпьет и разойдется. - Пока нам готовят, скажите: вас не смущает, почему я с вами так себя веду? Я ведь пока никому ничего не сказал. В милиции, кстати, еще не знают.
Бичи взволнованно переглянулись. Бородач расчесал гребенкой бороду - она затрещала электричеством.
- О, как вас зовут? - нежно спросил очкарик. - Петенька? Васенька? Как?
- Лев меня зовут, - уточнил Хрустов, закуривая и пуская им дым в глаза. - Лев Николаевич я, не Левочка, а именно - Лев Николаевич.
- Левочка Николаевич, - начал бич-интеллигент, поправляя очки. - Нам, знаете ли, так неловко. Мы больше никогда не будем, - и он вдруг обратился к своему могучему рыжему другу. - Слушай, как я выгляжу? А? - Пригладив ладонью редкие волосики над ушами, он явно охорашивался. - Говори честно.
Бич с бородой оценивающе посмотрел, закивал:
- Лучше.
- С сегодняшнего дня, - сказал бич-интеллигент, - мы завязываем. Идем, взявшись за руки, трудиться. Только труд еще может сделать из нас человека.
Хрустов иронически поиграл пальцами, как пианист, по столу.
- Не надо клятв, граждане бичи! Гегель что говорил? То-то. Мне вас искренне жаль. Поэтому я вас не в кабинет, а сюда. Я гуманист, граждане бичи. Великий гуманист. Целуйте же мне руки! - Поймав неясное тело движение бородача, Хрустов покраснел и отдернул руки. - Мысленно!..
Официантка, наконец, принесла заказ. Васильев принялся ужинать. Хрустов налил водки себе и бродягам, и смотрел, как они жадно пьют, едят, роняют ножи, ругают друг друга шепотом за суетливость…
У Хрустова было сегодня скверное настроение. Мать с отцом писали, чтобы он вернулся в Белояры, поступил в институт - хватит ему этой дешевой романтики, неужели армии было мало. А ведь он мог и в армию не ходить - отец достал бы справку. У Хрустова-отца и у Хрустова-сына что-то ненормально с клапанами в сердце, но Лева этого совершенно не чувствовал и всегда скрывал, а медкомиссия перед армией не заметила. Лева отслужил два года, побывал дома, поссорился с Галей, с которой переписывался… и уехал на Север, оттуда на Восток, оттуда на юг Сибири, в Саяны. Приятелей и здесь завел десятки, а близкого верного друга не было, поговорить не с кем.
А как же его три верных друга, спросит проницательный марсианин? А дело в том, что одного из них забрали из бригады и назначили большим шишкой - начальником штаба стройки, и он сразу же стал чрезвычайно занятым. Поэту-бетонщику Алеше Бойцову еще предстояло войти в знаменитую бригаду, где верховенствовал Хрустов. А Серега Никонов влюбился в официантку Ладу, высоченную девицу с вишневым, накрашенным сердечком ртом, срочно учился играть на гитаре и петь блатные песни. Он и сейчас, наверное, валяется на топчане и мурлычет "Постой, паровоз, не стучите, колеса…" да расспрашивает бывшего зэка Климова, как брать эффектные аккорды. А бывший зэк, ныне звеньевой знаменитой бригады, показывает их исколотыми синими пальцами.
Они сидят, базарят в общежитии - до утра время свободное, смена у них на этой неделе дневная, авралов нет, хотя все ждут какого-то внезапного приказа - все знают, все помнят, что вода в верхнем бьефе почему-то поднимается…