Прошлым летом, как я уже писал в предыдущих главах, я, Ваш смиренный микро-Пимен, его утвердили новым начальником строительства Ю.С.Г., и немедленно, при нем же, осенью была перекрыта река. И сразу после Нового года он полетел в Москву выпрашивать людей и деньги для Ю.С.Г.
Было в его манерах и узких карих глазах что-то восточное - может быть, потому, что после блокады Ленинграда, которую он перенес четырехлетним ребенком, его, мальчика-сироту, отправили на юг, к таджикам и киргизам, и там он вырос. Научился тюркским словам, пристрастился к чаю и козьему молоку, умел сидеть на полу, поджав ноги крестом, и подолгу - если нужно - молчать… Увы, ничего не выпросил и не вымолчал в Москве Васильев - только орден дали. А ведь действовал, говорят, весело и настойчиво, давил притчами и анекдотами…
Кстати, уважаемые марсиане, сириусане и прочие! (Непонятно, почему такое обращение? Юмор? Или это всерьез? Может быть, дальше будет разъяснено? Или что-то было в начале, в сгоревшей части рукописи? - Р.С.) Орденом называлась особая награда, не больше воловьего глаза, круглая, как луна, отливалась из латуни (олово плюс медь) или золота, на ней были вытеснены различные изображения - звезды, мечи, профили великих людей. Люди обычно радовались орденам, но Васильев лишь смутился. Зачем ему награда? Ему деньги нужны, люди нужны.
А между тем, пока он метался в Москве между ЦК КПСС и Минфином, здесь, в Саянах, и созрела эта неясная опасность. Что ж, сооружение высотных плотин, да еще самых крупных в мире, не может не таить таинственных неприятностей. Но неприятность неприятности рознь.
Вода поднялась уже на две отметки. В январе расход воды обычно минимальный, не больше 300 кубометров в секунду. Откуда перебор? До весны далеко. Дождей в верховьях нет… никто там атомных бомб не взрывал… Если наберется до гребня и хлынет поверху, льдом покроет всю стройку и город, - государственное дело будет погублено…
А Васильев в Москве. А открытым текстом передать ему туда новость побоялись. А еще здесь прибавилась неприятность - некий журналист напечатал в "Комсомольской правде" статью "Город розовых палаток", где описывалось, как весело живут бравые молодые строители в брезентовых палатках, и мороз им нипочем! Результатом публикации стало то, что многие посланники армейского комсомола с полдороги вернулись, не приехали на строительство будущей ГЭС.
И еще беда - в рабочей столовой отравилось человек сорок старой китайской тушенкой. Слухи умножили число пострадавших до четырех тысяч… хотя некоторые герои этой летописи просто поели древесного угля и беда миновала…
А Васильев всё был далеко. Как потом рассказал (зачеркнуто, но можно по отдельным видимым буквам догадаться: мой друг Валера Туровский), А.А. добирался непросто из-за снежных зарядов по трассе - долетел до Новосибирска и пересел в поезд до Саракана. Да я и сам сейчас вижу словно в некий оптический прибор, как он, изнемогая от тоски (ничем, ничем не помогла столица!), валялся в пустом промороженном купе, выбегал в тамбур, где курили незнакомые люди с рюкзаками и мешками. Старые. Эти, конечно, не на стройку. "Зайцами" или почти "зайцами" - с одного полустанка на другой…
- Подъезжаем…
- Скорее бы!
Когда он позвонил жене из Новосибирска в Москву, она - прямая, честная партийка - сказала, что на стройке сложности. Ей сообщила жена Титова, главного инженера. Но что именно происходит, будто бы и сама не ведает. Эти люди никогда не научатся прямо говорить. (Приписка красным поверху:страна рабов! Какие могут быть сложности зимой? Народ взбунтовался, бараки загорелись?
Поезд подкатил к сараканскому вокзалу, низенькому каменному строению с оборванным красным плакатом под крышей: "НАША ЦЕЛЬ КОМ". Вокруг степь с голыми холмами, с рыжим и черным снегом в логах. Гор еще не видно - до них ехать да ехать.
А.А. полагал, что его встретит шофер Дима, двухметровый детина из погранвойск, но на перроне топтался, стукая ботинком о ботинок, недавно назначенный начальником штаба стройки (замарано, однако ясно, что речь идет о Туровском), паренек с белым от мороза плоским носом, с поднятыми вверх наушниками. Форсит пацан - он еще и в ботиночках! Тоже Мересьев! Конечно, прискочил первым доложить, показаться более значительным, чем есть по своей новой должности…
- А шофер где? - раздраженно спросил начальник стройки. - Зачем-то вагон пригнали. Я не Сталин. Дороги замело? Можно по льду, по Зинтату.
- Может хлынуть вода по льду… Поздравляем с орденом, Альберт Алексеевич.
На соседних путях стоял известный всей округе красный вагончик дирекции строительства - специально прикатили. Они бы еще снарядили оркестр.
- Откуда вода? Какая вода?..
Товарняк медленно скребся к Саянам. Чернильного цвета, вечереющие горы постепенно обступили железнодорожную линию и выросли до неба. Вдали, в темноте, стреляла электросварка. Грохот поезда отдавался в глубоком каньоне.
- Что еще?
- Немного стоит котельная.
- Немного стоит? Немного беременна?
- Извините, не так выразился. Вот и уезжают.
- Сколько?
- Двести, - (заштриховано) попытался (вписано позже:подобострастно) подстроиться краткими репликами. - Демобилизовались… не хотят оставаться. Завтра. И эта статья в "Комсомолке"… Владик Успенский. С бородкой. Помните, при нем говорили на штабе, что брезента нет…
Брезент - дефицитнейший материал, зимой нужен бетон укрывать, необходим для строительства блоков, шатров. А.А. приказал в магазинах накупить палаток, любых, хоть самых дорогих, польских - розовых… раздирать и шить полога, журналист ничего не понял, вот и сочинил романтическую блажь со стихами, воткнув еще и фотографии смеющихся лиц.
- Еще раз появится на стройке - остричь бороду! - зло сказал А.А. - И - "телегу" в редакцию! Даже если не пьет. Что еще?
- Две комиссии были. Мы их не можем удовлетворить. Вас ждут.
- Надеюсь, я их тоже не смогу удовлетворить, - зло усмехнулся Васильев. Сколько можно?! То из обкома, то из министерства. И в каждом случае требуют немедленно собрать данные по стройке, в красной папочке, в пяти экземплярах. - Надо было сказать: эпидемия холеры, москвичи боятся.
- Это местные. Вчера явились. Из-за той заметки в "Луче Саян", что на восемнадцатой секции бетон кладут прямо на дно Зинтата.
Бетон укладывают на вычищенный и вымытый гранит дна, где еще недавно гуляли трех-четырехпудовые таймени, где бешеное течение несло, как осеннюю листву, стальные блесна, сорванные рыбой. А надо бы гранит поскалывать, сделать шершавым, пишет некий рабочий. Читал, читал А.А. эту заметку.
- И еще. Бубнов из института: нельзя слоем в три метра…
Понятно: спорят, каким слоем сыпать бетон, трещин боятся.
- Бубнов говорит: разница температур получается большая. Там же, Альберт Алексеевич, зуб плотины… надо надежнее ко дну, тэ-сэзэть…
Васильев прекрасно помнит слова Бубнова. "Плотина как на салазках поедет, когда море наберем! - пугает Бубнов. Если будем торопиться, по три-четыре метра шуровать…" Горбоносый, маленький, похожий на горца, но русый, синеглазый такой Бубнов.
- Сколько он предлагает?
- Метр, ну, полтора.
- У нас есть рекомендации своей лаборатории! Нам институт не указчик. Пошли они на фиговое дерево! Что еще?
"Сидят, в микроскопы смотрят. Так мы сто лет будем лепить плотину. Ну уж нет! Позже все равно придется цементировать швы между секциями, заодно вылечим и трещины. Если по три метра - выигрыш в темпе в два раза". Васильев мысленно показал упрямому Бубнову кулак.
- Драки были в Новый год? - Васильев, сжимаясь от нетерпения, расспрашивал, а до Кантегира еще полчаса езды, товарняк катится медленно-медленно, подрагивая и кренясь. - Ну? Ну?
(Зачеркнуто "Валера", вписано: Туровский) важно раскурил трубку.
- Одного тракториста наши парни побили, - доложил (Туровский). - Ваську-"вампира". Кличка такая. Черепков… из СМУ-два…
- Бить может только господь бог, - привычно бросил А.А. одну из своих замечательных кратких сентенций. - Найти лидера, прижечь какую-нибудь выдающуюся часть тела. - вдруг, раздражась, уставил взгляд на курительную трубку молодого начштаба. - Еще что скажете, Джон Сильвер?
Покраснев, Туровский засуетился, убрал дымящуюся трубку в карман. И разговор вновь вернулся к тому опасному, главному, что ожидало Васильева на стройке.
- Что с водой решили? Сидите меня ждете?
- Титов говорит, и все говорят: никто такого не помнит, Альберт Алексеевич. Может, река дышит?
- Она не корова, - процедил Васильев. - Старательно шучу. Куда-нибудь звонили из своих, по Гидрострою?
- На Зейскую. На Саяно-Шушенскую. Никто не знает. Главный технолог в Питер улетел - смотреть на макете, что будет с плотиной, если…
- Бабы! И давно?
- Дней десять.
- Двести сорок часов! Плохие женщины, извиняюсь за неточное выражение, почему же мне сразу не телеграфировали?
Туровский молчал (приписано красным на полях со стрелкой, куда вставить фразу:со смущенной улыбкой потаскухи. Дескать, я-то при чем? Есть выше начальство).
"Значит, боялись - в Москве начнется паника. Боялись меня подставить? Ах, как я вам благодарен!.."
Поезд рывком замедлил ход. Начальник стройки поднялся.