Услышав о кознях директоров, Павлик и Шурик выразили гнев и живейшее любопытство, они были сильно уязвлены тем, что товарищ, информировавший их о "Долине", воды в рот набрал, покрывая строптивых директоров. Причину откопал Шурик, пророкотав в сомнамбулическом трансе: "Эта сука Легостаев..." Тут же налег на телефон Павлик - и судьбы директоров были предрешены, обоих отдали Травкину, на возможное заклание или менее возможное благоволение. В пылу вдохновения Павлик готов был сразиться с любым противником, но тех уже не было и в помине. Травкин встал, поблагодарил душевно защитников своих, пригласил на сдачу "Долины", и приглашение было принято с благодарностью. Павлик не унимался, глазами показал Травкину на дверь, громким шепотом произнес: "Идем на натуру!" - и Шурик благословил их, хлопнув голубыми подтяжками. Вадима Алексеевича ввели в комнатенку, где за столиком с пишущей машинкой сидела женщина лет тридцати, отточенно красивая и ароматная. Радушный хозяин показывает дорогому гостю все достопримечательности дома - так только объяснил себе Травкин смотрины пишбарышни высокого ранга. Писчебумажные принадлежности разложились перед нею в мгновенной досягаемости их, чем-то напоминая порядок, в каком содержатся косметические причиндалы на столике перед зеркалом, а сама красавица походила - расслабленной позой, цепким взглядом, способностью напрягаться, напружиниваться - на летчика в кабине дежурного "мига". Павлик повел речь на служебные темы, постепенно отступая от них, давая Травкину возможность присмотреться к красавице. ("Там бабы - закачаешься! - внушал Стренцов. - Постарайся понравиться, это полезно...") Речь завершилась паузой, Павлик как бы предлагал Травкину прервать ее шуткой, и Травкин начал улыбаться - знаменитой улыбкой своей, и улыбка завяла, так и не распустившись; с сожалением и грустью Вадим Алексеевич понял, что неописуемой красоты существо - вовсе не женщина, хотя имеет все отчетливо и рельефно выраженные признаки представительницы противоположного ему пола; она может, вероятно, забеременеть и родить, она, возможно, способна выкормить ребенка грудью, и тем не менее она - не женщина и даже не человек уже, потому что она лишена желаний, ей все не внове - ни коробка конфет просто так, без повода, ни дорогостоящие сережки ко дню рождения, ни одежда, радующая кожу, ни путевка в Карловы Вары, а то, что сверх желания, что видится на других и у других, - это подавлено, на это строжайший запрет...
Все чутко улавливавший Павлик вытащил Травкина в коридор и там уже вдоволь насокрушался: надо ж, не понравилась, а такая дива, такая... Более подробную характеристику дал Шурик. Эту клушку прочили в жены одному пингвину, который сбежал, озябнув, из Антарктиды, но в СССР стал вдруг жаловаться на местную стужу, - так эта курочка заявила неожиданно, что она сексуально несовместима с ним, хотя, по большому мужскому счету говоря, она...
- Откуда тебе это известно?
- Тассовки читай! - весело огрызнулся Шурик и так громко хлопнул подтяжками, что открылась дверь и вошел Михаил Андреевич, глаз не сводя с листочка бумаги в руке.
Травкин узнал его сразу - и с любопытством посматривал на Павлика и Шурика: как поведут они себя в непредвиденной ситуации? Михаил Андреевич не видел их, весь сосредоточившись на тексте. Шурик спокойно набросил на себя пиджак и стоял, как дневальный, когда в казарму влетает дежурный по части вместе с проверяющим, но начальство глазами не ел и фигурой своей выражал присутствие без права говорить и видеть.
- Мне нужна программа телевидения на вчера, - сказал Михаил Андреевич своим немосковским говорком. - Что там было в восемнадцать двадцать?
Газету с программой Павлик подал немедленно. Михаил Андреевич поднес ее к самому носу, и все-таки мелкий шрифт оказался не по очкам, более мощные же неизвестно в каком кармане находились, и что-то тревожило, беспокоило Михаила Андреевича, пока он искал очки, какую-то дисгармонию ощутил он: то ли стулья вдоль стены не выровнены, то ли не в той рамке портрет основателя партии и государства, то ли на потолке что...
С потолка начал осмотр он, изучил стены. Нашел, наконец, изъян.
- Травкин - это вы?.. - Он с усилием вспоминал, забыв о газете, очках и тексте на листке бумаги. Вспомнил. - Мне понятна ваша некоторая доля критицизма в отношении практики колхозного строительства. Правильно: марксизм учит нас брать явления и в их диалектическом единстве, и в их расторгаемой сущности. Исторический процесс слеп, да, слеп, но мы-то видим, видим. - Почитайте "Философские тетради", они окажут вам большую помощь. Желаю всего доброго! - протянул он руку.
И вышел. Павлик присвистнул и сел - в изнеможении.
- Кто ему наябедничал о колхозах?
- Кто, кто... Скажи спасибо, что не спросил о хлопководстве в Ферганской долине.
- Много ты понимаешь... Он отлично знает, в какой долине что выращивает Вадим... Нет, здесь что-то не то... Кто его сюда двинул?
Шурик никого не мог предположить, кроме "суки Легостаева", но Павлик отверг напраслину. Оба застыли в тяжелом раздумье. Как понял Травкин, в лагере соперников не дремали, нашлись и там свои Шурики-Павлики, они и внесли не роковые, к счастью, поправки в тщательно разработанный сценарий. Понял он также, что не за и не против Травкина сражаются те и другие Шурики-Павлики. За себя, друг за друга и друг против друга.
- Идея! - Шурик хлопнул подтяжками. - Срочно перехватывай инициативу! - И величественно указал на телефон.
- А ведь верно, - понял Павлик и переместился за стол. Набрал номер. - Сергей Сергеич?.. Вновь я... В дополнение к вышесказанному и нижеупомянутому... Так вот: деятельность товарища Травкина получила полное одобрение Михаила Андреевича, поддержана им и будет впредь поддерживаться!.. Всего доброго!
Слов не находилось у Травкина для благодарности... Он подумал, что только Родин нашел бы их, и с улыбкой слушал, как, отдыхая после трудов праведных, клянут жизнь его новые друзья. Кандидатскую не дали защитить, держат на привязи, со всех сторон шлют приглашения на просмотр спектаклей, а ходить не смей, одна в службе отрада - добро людям делать, а вообще же как не вспомнить слова друга Миши: "В номерах служить - подолы заносить".
Травкин слушал и с громким вздохом подытожил:
- А хреново живем мы, братцы!..
Шурик оттянул голубые подтяжки, чтоб хлопком удостоверить истинную правду, заключавшуюся в словах Травкина. Оттянул - и застыл, усомнившись. Да и Павлик, судя по его долгому молчанию, отвергал решительный и некомпетентный вывод человека, допущенного вдруг на 4-й этаж.
- Травкин, слушай меня внимательно, - сказал наконец Павлик, и легкая угроза была в его голосе. - Слушай меня очень внимательно... Ты делай свое дело. Хорошо делай, об этом мы просим. А уж свое-то мы сделаем. И сами разберемся, кто есть кто и кому хреново живется.
51
Триумфатором вернулся Травкин на полигон. Не пиликали флейты, не бухали барабаны, не надрывались медные трубы, почетный караул тоже не был вызван на поле аэродрома, но у домика диспетчера стояло руководство полигона, не решаясь встречать Травкина у трапа и надеясь, что Вадим Алексеевич не обойдет их своим вниманием, когда направится к "Волге", из которой выглядывали ноги Воронцова. Был ранний час, морщинистое и косматое солнце выплывало из-за горизонта, западный ветер гнал тучки, обещался дождь, бетонные плиты так и не успели охладиться. Травкин свернул к офицерам, совещание было коротким; жалобы на отсутствие малоразмерных мишеней, уточнение количества их, изменения в плановых таблицах, график полетов выделенных "Долине" целей. Воронцов проснулся, услышав голос Травкина, втянул ноги, подогнал машину ближе.
- Давно пора, - сказал он вместо приветствия, когда Травкин усаживался рядом. - А то тут некоторые вовсе обнаглели.
Поехали сразу на 35-ю. Энергичным плевком Воронцов подвел итог московским страницам истории "Долины", о них ни ему, ни Травкину говорить не хотелось. Подняли обосранный хвост эти вонючие интеллигенты - с такого предисловия начал рассказ о делах на 35-й Валентин Воронцов. Мерзавцы требуют невесть что, а именно - возвращения отобранных у них записных книжек, где под телефонами столичных проституток - расчеты зон поражения елизаровской ракеты. Да они просто выпендриваются, эти корифеи. Сами хохотали, приколачивая фотографию Казинца на Доску почета, а теперь хнычут, уверяют, что попраны права человека. Их интеллигентное нутро не вмещает прозаических картин бытия. Ха, как неизящно арестовывать советского инженера средь бела дня! А им что надо - по ночам арестовывать?! Сами подвели Казинца к преступлению, а теперь стыдливо помаргивают да носятся с проектами "Дня Казинца". Он, кстати, до сих пор висит на Доске почета - это ли не профанация!..
Сделали традиционную остановку на 49-м километре. Разделись до трусов, окатились водою, самой чистой и самой холодной. Молча слушавший Травкин попросил Воронцова на 35-й пока не бывать. Где, кстати, изъятые записные книжки? И как, совсем уж кстати, в Уголовно-процессуальном кодексе называется мероприятие это, по изъятию? Шмон, что ли?
Воронцов обиделся, возмущенно заявил, что ни выемки, ни личного осмотра не было, записные книжки предложено было сдать в спецчасть, что разработчики и сделали без принуждения, законность соблюдена, но правовая неграмотность этой высокоумной шпаны не знает предела. Пусть Травкин поднатаскает их, тогда и появится на 35-й Воронцов.